— Ты все такая же сентиментальная!

— Кто бы говорил! Помнится, ты устроил для своего первого пони самый настоящий санаторий, только лошадиный!

Паркер смутился.

— Никакого санатория, я просто создал для него более-менее приличные условия.

Девон убрала упавшую на глаза прядь волос и посмотрела на Паркера.

— Пират нравится Джонни.

По тону Девон Паркер понял, что для нее это служит самой лучшей рекомендацией.

Девон всмотрелась в его красивое лицо. Ей показалось, что Паркер сегодня выглядит как-то необычно, возможно, дело в выражении его лица, но она не могла понять, что именно в нем изменилось. Размышляя вслух, она спросила:

— Ты часом не выпил?

Паркер издал короткий резкий смешок.

— Пока нет. Но ты подала мне мысль. — Он подошел к открытой полке, на которой стояли запыленные бутылки, и прочел этикетку. — Домашнее ежевичное вино? Как раз то, что нужно. — Он властным жестом протянул руку. — Штопор.

Бабушкино ежевичное вино! Теперь Девон точно знала: что-то неладно. При других обстоятельствах она, возможно, смогла бы вытянуть из Паркера правду, но сейчас ей было почти безразлично, что его гложет. Ей хотелось только, чтобы Паркер ушел и оставил ее одну, чтобы она могла подумать... хотя до сих пор ее размышления ни к чему не привели.

— Неужели ты готов снизойти до домашнего вина? — насмешливо спросила она.

— Только если ты составишь мне компанию.

— Заманчивое предложение, но сейчас три часа утра.

Девон машинально посмотрела на запястье, не обнаружила часов и только сейчас сообразила, что не надела не только часы — на ней вообще мало что надето. Она смущенно одернула подол ночной рубашки. Впрочем, Паркер, наверное, и бровью не повел бы, даже появись она обнаженной.

Сам Паркер и в три часа ночи выглядел как всегда великолепно, разве что казался усталым. Брюки цвета хаки и легкая бежевая трикотажная рубашка-поло явно куплены в дорогом универмаге. Но одежда не так уж и важна, когда мужчина высок и хорошо сложен, когда у него широкие плечи, узкие бедра, длинные ноги, а главное, когда он буквально каждой клеточкой излучает чувственность, от которой у женщин голова кругом идет. Тут можно даже не обратить внимания на то, что лицо у него не такое уж и красивое в классическом понимании, привлекательное — да, волевое — да, но не красивое.

— Я знаю, который сейчас час, — сказал Паркер. — Кстати, ты часто разгуливаешь по дому по ночам?

— Мне не спалось, — пояснила Девон, — и я спустилась вниз выпить травяного чаю, но не успела его заварить.

Девон было все равно, что Паркер подумает о ее ночных хождениях по дому. По ее мнению, успех совсем не изменил Паркера, он по-прежнему остался милым, хотя порой несносным мальчишкой на два года моложе ее. Правда, с годами разница в возрасте словно сгладилась, что лишило Девон ощущения превосходства над Паркером, которое прибавляло ей уверенности в детстве. Сейчас мало кто способен вступить с Паркером в состязание за пальму первенства, подумала Девон. Он принадлежит к числу тех, кого люди инстинктивно выбирают лидером, хотя себя я не отнесу к овечкам, готовым покорно следовать за ним по первому зову.

Паркер, над чьим происхождением Девон время от времени позволяла себе подшучивать, все же отличался от других Холлинзов, ведущих свой род с незапамятных времен. По традиции, заложенной далеким предком Паркера, а традиции в роду Холлинзов были очень сильны, младшему сыну полагалось служить в армии, а старший поступал на работу в семейную юридическую фирму, где должен был делать карьеру, начиная с самых низших должностей.

Старший брат Паркера Грег послушно следовал традиции, хотя, насколько Девон могла судить, юриспруденция его не интересовала. Паркер же не пожелал подчиниться планам семьи на его счет. Как показалось Девон, родных это не очень удивило: с тех пор, как Паркера исключили из привилегированной частной школы, в которой учились несколько поколений семьи Холлинз, родственники махнули на него рукой и были готовы к самому худшему. Но те, кто предрекал, что он превратится в беспутного бездельника, ошиблись. Паркер поступил на работу в газету и на удивление быстро проложил себе путь наверх. Сделав карьеру в журналистике, он, вместо того, чтобы успокоиться и катиться по накатанной колее, ушел на телевидение, снова начал почти с нуля и опять быстро добился успеха — ему поручили вести еженедельный обзор важнейших событий.

Наконец Паркер нашел работу, которая подходила ему идеально. В отличие от многих ведущих он не был агрессивным, в этом не было нужды — у него было другое оружие. При помощи своего редкостного обаяния Паркер ухитрялся вытягивать правдивые ответы даже из самых прожженных политиков. Со стороны казалось, что он делает это играючи, и не каждый мог рассмотреть под внешней легкостью хорошо отработанную технику, тем более понять, какой серьезной подготовки требует эта кажущаяся непринужденность. Политики, стремящиеся повысить свою популярность, буквально становились в очередь, чтобы попасть в его передачу. Успех Паркера на телевидении все приписывали его выдающимся способностям, Девон же — и в этом была доля цинизма — его невероятно фотогеничной внешности.

— Я не могла уснуть, — почему-то разоткровенничалась Девон. — Разные мысли мешали.

Беда в том, что на этот раз ее проблему не решить, сколько над ней ни думай.

От взгляда Паркера не укрылась необычная бледность Девон, синяки под глазами. При ее огромных глазах и нежной, почти прозрачной коже любая перемена в настроении Девон сразу отражалась на ее лице. Например, сейчас он легко догадался, что она недавно плакала. Паркер вспомнил, каким хрупким казалось ее запястье в его руке.

— Обещаю не говорить тебе, что все уладится — возможно, не уладится.

Как будто я сама не знаю! — горько подумала она.

— Что-то я раньше не замечала за тобой склонности к депрессии.

— Ангел мой, я просто реалист. Жизнь порой препаршивая штука.

Паркер откупорил бутылку, взял с полки первую попавшуюся под руку кружку, налил в нее вина и протянул кружку Девон. Затем взял еще одну посудину — на этот раз ему попался стакан — и налил вина себе.

— Я рада, что ты заглянул, мне уже лучше. — Девон взяла кружку и с опаской сделала глоток. — Гм, не так уж плохо, — удивленно пробормотала она и уже смелее сделала еще один глоток бабушкиного вина, знаменитого не только изысканным букетом, но и крепостью.

Паркер последовал ее примеру, поморщился, но воздержался от комментариев по поводу качества напитка.

— Что у тебя стряслось? — небрежно поинтересовался он, наливая себе еще.

— Ничего особенного! — Девон получила своего рода извращенное удовольствие, видя, что ее резкий, саркастический тон зажег в его глазах искру раздражения. — Куда мне до тебя, это у тебя если уж неприятность, то вселенская катастрофа.

От вина по телу Девон разлилось приятное тепло. У нее мелькнула мысль, что не стоит пить алкоголь на пустой желудок, но она от нее отмахнулась.

Паркер опешил.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что я живу просто и скромно, в моей жизни не может быть таких головокружительных взлетов и катастрофических падений, как в твоей.

Брови Паркера поползли вверх.

— Девон, я всего лишь спросил, что случилось.

— Да, спросил, но на самом деле тебя это не интересует. — Девон протянула ему кружку за добавкой. — Да и с какой стати должно интересовать?

— Я думал, мы друзья.

— Мы были друзьями, когда мне было десять, а тебе восемь, — уточнила она и язвительно добавила: — Думаю, в последние годы ты нечасто заглядываешь в трущобы.

В ее словах содержалась немалая доля правды, отчего Паркер почувствовал себя неуютно, но была в них и несправедливость, которая его возмутила. До того, как у Девон родился ребенок и она уехала из города в эту глушь, они встречались довольно часто. Но потом все изменилось, Паркер не мог часто приезжать в деревню, а его приглашения Девон отклоняла, и в конце концов он перестал ее звать.