Люси ушла к себе. А графиня села к окну и стала наблюдать за машинами и пешеходами, снующими по улице, словно она надеялась увидеть кого-то. И действительно, меньше чем через четверть часа ее ожидания увенчались успехом: к дому подъехала длинная кремовая машина.

Когда Августина ввела Пола Эйвори в гостиную, его бабушка встретила его, стоя посреди комнаты, с таким выражением лица, которое могло нагнать страху на кого угодно, доведись ее нечаянно увидеть. Это выражение лица предназначалось тому, у кого, по мнению графини, совесть была нечиста и кому предстояло объяснить свое поведение и принести извинения.

Но вряд ли Пола особенно мучила совесть. Он казался просто встревоженным, был бледен и утомлен, возможно, устал от быстрой езды в час пик по забитой машинами дороге, к тому же его одолевали неприятные мысли.

— Где она? — спросил Пол с места в карьер. — Где она, grand-mиre [3]? С ней все благополучно? Я просто места себе не находил, волновался, как она добралась?

— Она наверху, у себя в комнате, — вполне спокойно объяснила бабушка-графиня своему внуку.

— Боюсь, она страшно расстроена…

— Женщины имеют привычку расстраиваться, — мрачно резюмировала графиня, — особенно когда мужчины ведут себя недостойно. Люси, пожалуй, менее искушена, чем другие молодые женщины ее возраста и ее положения, поэтому она, наверно, расстроена больше. Но я постаралась убедить ее, что она это переживет. Так оно, разумеется, и будет.

— Бабушка, я должен с ней поговорить, — взмолился Пол. — Мне надо извиниться, объяснить все. Понимаете…

— Да? — Графиня поджала губы в ожидании его объяснений.

— Она сказала, что вы собираетесь ее увезти… в Италию, что вы хотите найти ей там мужа, который обеспечит ее всеми благами — деньгами, комфортом, положением в обществе… И мне показалось, что она не прочь уехать, выкинуть меня из головы и выйти за какого-нибудь смазливого итальянца, если он предложит ей стать хозяйкой его жалкого замка на Аппиевой дороге, что она действительно хочет только одного — сделать богатую партию, и больше ее ничего не интересует.

— Так что бедному, несчастному официанту, у которого нет за душой ничего, кроме коттеджа в Суррее и нескольких миллионов американских долларов, и рассчитывать не на что!

— Мне хотелось, чтобы она еще некоторое время считала меня официантом.

— Ничего не скажешь, умный у меня внук! — заметила графиня, и довольная улыбка озарила ее увядшее, сморщенное лицо. — Но и Люси — умница! — добавила она. — Я и не думала, что она способна кого-то так разыграть. Впрочем, если ты вообразил, будто моя милая Люси может когда-нибудь выйти замуж из-за денег, грош тебе цена! Она жила у меня долгие месяцы, не видя ничего, кроме пудингов с патокой и бекона, а единственное ее развлечение составляли прогулки с собаками. Я даже жалованья не могла ей заплатить, пока не продала брошь.

— Простите меня, бабушка, — с горьким раскаянием сказал Пол. — Конечно, я сглупил, не разобравшись в Люси, и мне ужасно стыдно, что вам пришлось терпеть такую бедность. Я позабочусь, чтобы в будущем у вас было все, что вы захотите.

Графиня досадливо махнула рукой.

— Я хочу одного — чтобы Люси была счастлива. Для меня Люси значит гораздо больше, чем ты. — И она указала на него тростью. — Чем ты или твоя мать! — Она отвернулась к окну. — Какие у тебя намерения на ее счет?

— Я хочу на ней жениться.

— Ты уверен?

— Разумеется.

— Выходит, сегодняшнее твое поведение просто отместка?

Графиня повернулась к внуку, и в его красивых темных глазах выразилось откровенное смущение.

— Я потерял сегодня голову, я… я был так оскорблен, что хотел оскорбить и ее. Но на самом-то деле я люблю ее больше всего на свете, — просто закончил Пол. — Люблю с той минуты, как впервые увидел.

Довольная графиня улыбнулась.

— Ее комната на самом верху, — проговорила она. — Сейчас Люси, наверное, укладывает вещи. Сказала, что хочет уехать ненадолго, чтобы забыть тебя… вернее, не сказала, а я так поняла. Я объяснила ей, что любовь, как корь, — от нее излечиваются.

Но Пол уже летел вверх по лестнице, и графиня поняла, что разговаривает сама с собой.

Люси вовсе не занималась укладыванием вещей, когда Пол без предупреждения, без стука распахнул дверь в ее комнату. Правда, на кровати стоял раскрытый чемодан с брошенными в него прозрачными принадлежностями женского туалета, но хозяйка чемодана старательно пудрилась после того, как вымыла лицо холодной водой, уничтожая следы недолгих, но безутешных рыданий.

Когда она обернулась к тому, кто был причиной этих слез, глаза у нее все еще оставались красными, на щеках розовели пятна, но Люси уже успела расчесать волосы, и они обрамляли лицо мягкими шелковистыми волнами, а глаза казались полными до краев голубыми озерами. После пролитых слез они ярко блестели и отливали синевой.

Пол сделал к ней шаг, но Люси сразу отступила к окну. Его появление повергло ее в крайний испуг.

— Что вы здесь делаете?! Да если графиня узнает…

— Графиня знает, — ласково успокоил ее Пол.

Люси прислонилась к выцветшим шторам — дальше отступать было некуда.

— Ничего не понимаю! Почему она разрешила вам подняться ко мне?

— Люси, я сказал ей, что люблю вас! Он раскрыл объятия. — Люблю больше всего на свете! Я извинился перед ней за то, что произошло в коттедже, а теперь прошу прощения у вас! — Он судорожно глотнул воздух. К изумлению Люси, его красивые губы дрогнули. — Люси, бабушка простила меня! А вы? Вы сможете меня простить?

Люси порывисто поднесла руки к горлу. Казалось, она не решается поверить, что он говорит правду. В ее ярко-голубых глазах светилось недоумение.

— Вы никогда еще не говорили, что любите меня, — медленно произнесла она и потянулась к старомодному комоду, чтобы опереться на него. — Сегодня вы много чего мне наговорили, но о том, что любите меня, не упомянули ни разу. Вы даже не поинтересовались, люблю ли я вас. Впрочем, это вам, наверно, все равно.

У Пола опустился угол рта.

— Люси, вы же не только очаровательное дитя, вы — женщина! Я не верю, что вам так важны и нужны были слова! Слова могут подождать, я всегда так думал. Но если слова значат для вас так много, значит, я допустил ужасную ошибку. Еще в наше первое свидание в Кенсингтон-Гарденс я хотел сказать вам, что вы — самое прелестное создание, какое я знал до сих пор. Но я боялся, что вы мне не поверите… боялся, что говорить вам это слишком рано. Я подумал, что вы вообразите, будто я преподношу такие комплименты всем интересным женщинам, и справедливо решите, что вам не следует больше встречаться со мной. И еще я подумал, что вы так молоды и мои слова вас напугают.

— Чего бы я стала пугаться, если ваше признание соответствовало истине?

— Конечно, это была истинная правда! Но мне пришлось бы сказать, что я рассчитываю в один прекрасный день назвать вас моею. Вот что могло вас спугнуть.

Люси отвела глаза от его ищущего взгляда и еще ближе придвинулась к окну.

— Ну а сегодня? Сегодня вы не боялись меня напугать? Когда сначала обозвали меня искательницей приключений, а потом набросились так, как, наверное, у вас в Серонии набрасывались на горничных, когда ваша бабушка еще была принцессой!

— Вы правы! Сегодня я просто потерял голову! Но мне действительно хотелось уязвить вас, ведь вы разбили мои иллюзии. Для меня вы стояли на высоком пьедестале, и вдруг я услышал, как вы произносите вульгарные речи, совсем как заурядная охотница за мужчинами; услышал, что вы едете в Италию, намереваясь сделать хорошую партию, и вас вполне устраивает, что моя бабушка будет тратить на вас деньги.

— Я никогда не разрешила бы ей тратить на меня деньги! Я все это наговорила, чтобы отомстить вам за то…

— За то, что я не произнес самого главного: «Я вас люблю!»