– У меня есть деньги, – грустно сказала она. – Но для ребенка деньги – такой скучный подарок.

– А у тебя с собой есть что-нибудь, что можно было бы подарить госпоже Паркс?

Джун немного подумала. У нее не было с собой даже смены одежды.

– Кошелек для денег. Он из шелка, и только в прошлом месяце я сама придумала рисунок и вышила его. Он совсем новый.

– Тебе не трудно будет с ним расстаться?

– Конечно, нет. О, и еще, ведь это будет не просто вещь. Это будет что-что личное. Что-что, что я сделала своими руками, и что будет напоминать ей обо мне.

Он нашел ее рот своим и нежно поцеловал.

– Да, любовь моя. Итак, одна проблема решена.

– Но как быть с Джосом? – опять помрачнела Джун.

– Подожди минутку, – попросил он и она притихла. У нее не было ничего, что можно было подарить мальчику. Гребень? Маленький флакончик духов? Какие-то драгоценности? Все это совсем не то.

– У меня есть складной нож, – вдруг осенило его. – Его подарил мне отец, когда я был парнишкой, и с тех пор он почти всегда со мной. Вчера, когда Джос пробовал им вырезать, он выглядел таким счастливым.

– Он всегда выглядит счастливым, – улыбнулась Джун. – Ты когда-нибудь видел такие огненно-рыжие волосы, Эллиот, или такие яркие веснушки? Он – такой лапочка. Если бы он был моим…

Он снова поцеловал ее.

– Но не опасен ли такой подарок? – с тревогой спросила она.

– Мне было девять, когда отец дал мне этот ножик. Он доверял моему здравому смыслу и чувству ответственности. А я не сомневаюсь, что могу доверять Джосу.

– Безусловно, ты полностью прав. Думаю, Эллиот, что он ему понравится, особенно, если ты расскажешь, как дорог тебе этот нож. Я думаю, что для Джоса ты герой. Он не может отвести от тебя глаз, и личико такое счастливое.

– То же самое можно сказать о тебе и миссис Паркс. Полагаю, Джун, ты кажешься ей кем-то вроде дочери. Интересно, чья она мать – отца или матери Джоса? Ни бабушка, ни внук об этом не рассказывали.

– Нет.

Они помолчали. И когда Джун уже почти засыпала, он вдруг убрал свою руку из-под ее головы, повернулся и сел на край кровати.

– Я кое-что придумал, но мне нужно время. Думаю, сейчас еще совсем рано. У меня есть несколько часов до того, как Джос проснется. Пойду-ка я в сарай, Джун. Я видел там инструменты. Если вдруг он встанет до того, как я закончу, постарайся не пускать его туда. Ты задержишь его, любимая?

– Что ты хочешь сделать? – Джун огорчило, что покинув ее, он лишил ее своего тепла.

Но он только наклонился к ней и снова нежно поцеловал. В темноте спальни она все же смогла увидеть его усмешку.

– Секрет. Кое-что для Джоса. Лучшие подарки – это всегда те, о которых не знает никто, кроме дарящего. Поспи еще.

– Эллиот, – позвала она, когда он оделся в темноте и уже подошел к дверям спальни, собираясь выйти из дома.

Он остановился и оглянулся на нее.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Я так тебя люблю. И всегда буду любить.

– Ах ты, искусительница, – сказал он ласково. – Повтори это сегодня ночью, когда я смогу ответить тебе тем же.

Она улыбнулась его словам и с легким сердцем отпустила. А потом передвинулась на нагретое им место и погрузилась в сон.

Нос и щеки Джоса были такими же яркими, как его волосы, но это были настолько различные оттенки красного, что их сочетание выглядело просто ужасающе. К счастью, огромная кепка почти полностью скрывала шевелюру мальчугана.

Когда Джун и его бабушка решили вернуться в дом и перекусить сладкими пирожками с чаем, он и слышать об этом не захотел.

Джос по-прежнему продолжал прыгать, вопить и хохотать. Эллиот подумал, что сейчас у него, похоже, есть все, о чем только может мечтать маленький мальчик, и даже больше. Можно было поклясться, что ребенок ни разу в жизни не играл и теперь неистово наверстывает упущенное.

Санкам было далеко до совершенства. Не хватило времени, да и не было подходящих инструментов. Но Джос пришел от подарка в восторг. Утром санки появились в доме и были предъявлены сгорающей от любопытства троице, которой запрещалось приближаться к сараю почти целый час после того, как они проснулись и оделись. Спустя пару минут все уже были снаружи.

Миссис Паркс и Джун провели с мужчинами чуть больше часа, а сейчас те остались вдвоем.

Джос не меньше двух дюжин раз забирался на каждый холмик, который находил, и с визгом скатывался с него. Он заставил Эллиота опробовать каждую снежную горку и уговорил Джун сделать три попытки. И даже подлизывался к бабушке, при этом они оба покатывались со смеху, но от этого удовольствия она отказалась.

Наверное, Джос не был бы так счастлив, даже если бы ему подарили роскошную игрушечную крепость с целой армией оловянных солдатиков – заветную мечту всех маленьких мальчиков. Впрочем, вряд ли Эллиот когда-нибудь решится сделать такой подарок своим сыновьям. Ему было бы неприятно – слишком уж игрушечные солдаты походили на настоящих.

Джос, как бы ни был он симпатичен, обычно разительно отличался от типичного ребенка, но сейчас, казалось, воплощал в себе всю радость, щедрость и беззаботность детства.

Эллиот стоял и посмеивался над ним. Он поднял Джоса, когда тот в очередной раз свалился с санок, что неизбежно случалось не реже одного раза из трех, отряхнул с него снег и снова отпустил кататься.

Ребенок был неутомим.

Но не только его переполняло счастье. Эллиот тоже немного покричал и попрыгал, как будто такое поведение было допустимо в его почтенные двадцать семь. Когда из дома вышла Джун, он взглянул на нее и почувствовал сердцебиение и боль в чреслах. Хотя то, что он испытывал к ней, было вовсе не вожделением, а любовью, истинной и чистой. Конечно, он желал ее, но его чувство было неизмеримо глубже. Он осознал, что каким-то непостижимым образом, которым, как полагают, муж и жена становятся едины, теперь они стали одним целым, что теперь их связывают и телесные узы, и дружба, и глубокая привязанность, и общее будущее.

Всякий раз, когда их глаза встречались – а это бывало часто – он знал, что она разделяет его мысли и чувства. Этим утром они не нуждались в словах, не нуждались в том, чтобы побыть наедине с собой.

Даже после того, как она вернулась в дом, его согревали воспоминания о прошедшей ночи и понимание того, что теперь она всегда будет с ним, будет его женой во всех смыслах этого слова, что ему никогда больше не придется снова испытать чувство одиночества или мучительной неопределенности.

Джос с пронзительным воплем скатился к его ногам и, снова не удержавшись, кувыркнулся и зарылся в снег позади санок.

– Вам придется сделать еще одни такие же для своего сына, приятель, – сказал он, стараясь отдышаться.

– Но у меня нет никакого сына, – сказал Эллиот, протянув руку, чтобы помочь ему встать.

Джос через санки прыгнул к нему.

– Но будет. И вы сделаете ему такие же. Я и понятия не имел, что на них так весело кататься.

Эллиот тихо засмеялся, а парнишка снова умчался. Но от его слов как-то встрепенулось сердце. Раньше он не задумывался об этом. Может быть, ему удастся забыть те пять лет, когда он был уверен, что у него никогда не будет собственных детей.

Может быть…

– Гляньте-ка на меня! – завопил Джос и, демонстрируя смертельный трюк, покатился на санках с самой высокой горки.

Эллиот снова засмеялся и приготовился идти на выручку.

– Это было чудесно, – откинувшись в кресле, Джун потягивала чай. Она улыбнулась миссис Паркс. – Лучшее Рождество в моей жизни. Надеюсь, мы не были вам в тягость.

– Рождество дано для любви, милочка, – сказала миссис Паркс. – В действительности, сама жизнь дана для любви, но иногда мы об этом забываем. А Рождество помогает нам вспомнить.

Кошелек лежал у нее на коленях и она скользила пальцами по его шелку и по еще более шелковистой вышивке на нем. Когда Джун вручила свой подарок, миссис Паркс даже всплакнула.