—Любить — значит отдавать, ставить интересы дорогого тебе человека превыше всего. Если бы Рудольф действительно любил ее, то велел бы ей оставить глупости, вернуться домой и искать свое счастье без него. Даже если бы это причинило ему боль. Настоящая любовь заставила бы его делать то, что лучше для любимой.

Он снова замолчал, и Ванда затаила дыхание, не желая нарушить ту удивительную атмосферу, которая, как ей показалось, их окружила.

— Я думаю, что если бы я испытывал любовь к женщине — я имею в виду действительно настоящую любовь, а не просто...

— Не просто любовные похождения, — подсказала Ванда.

— Не просто любовные похождения, — повторил он следом за ней. — Не стану отрицать, у меня были именно похождения, и ты кое-что слышала о них.

— О да, — согласилась она.

— Но с женщиной, которую ты действительно любишь, — все совсем по-другому. По крайней мере, я так думаю. Я никогда не любил по-настоящему.

— Никогда?

— Никогда, — откровенно подтвердил он. — Это звучит ужасно, но во всех моих страстных влюбленностях какая-то часть моего «я» всегда была на страже моих собственных интересов, и я был готов ретироваться, как только прозвучит предупредительный сигнал.

— Как это?

— Например, если она слишком очевидно интересуется моим состоянием. Сначала всегда казалось, что эта женщина просто восхитительна, но позже я смотрел ей в глаза и видел там только холодный расчет.

— Но ведь и тобой тоже руководил холодный расчет, — заметила Ванда.

—Да, наверное. В этом-то и проблема. Когда я начинаю осознавать, что часть моего «я» равнодушно наблюдает за происходящим со стороны, это — конец.

— Как ее звали? — мягко спросила Ванда.

-Что?

— Ты же говоришь о какой-то конкретной женщине, верно?

— Может быть. Не важно.

«А для меня важно», — подумала девушка. Но промолчала.

— Однажды я был страстно увлечен, — продолжил он задумчиво, — а потом заметил опасность и тут же отступил. Но если бы то, что я к ней испытывал, было настоящей любовью, мое чувство самосохранения так не ощетинилось бы. В первую очередь я думал бы о том, чтобы она была счастлива, и принял бы ради этого любую боль. Потому что именно в этом — настоящая любовь.

— Но сможешь ли ты когда-нибудь найти столь совершенную женщину? — спросила Ванда.

Он с нежностью улыбнулся ей.

—Я не говорил, что она должна быть совершенной. Просто в ней должно быть нечто такое, что зацепит мое сердце. Если в ней это есть, то пусть сколько угодно раздражает меня, бесит, пусть будет неразумна и неблагоразумна — я буду ссориться с ней, смеяться над ней или вместе с ней. Может, иногда мне будет хотеться свернуть ей шею — но это не станет показателем того, что я не люблю ее. — Он замолчал и, словно внезапно очнувшись, уже другим тоном произнес:

—Я слишком много говорю.

— Нет, не слишком, — возразила Ванда. — Мне нравится тебя слушать.

Но он покачал головой и ловко перевел разговор на другую тему.

Ванде же, напротив, очень хотелось, чтобы они продолжали говорить именно о любви, но она благоразумно не стала на него давить.

До конца обеда они болтали о пустяках, но за этими пустяками таилось что-то совсем не пустяковое. Происходило что-то очень серьезное и важное. Ванда чувствовала, что воздух вокруг нее ощутимо вибрирует.

Наконец пришло время отправляться ко сну. Роберт проводил ее до купе и подождал, пока она запрется на ночь. Потом медленно пошел в свое купе, отослал камердинера и сел на постель, глядя на противоположную стену. Он ничего не видел, кроме глаз женщины, весь вечер сидевшей напротив него за столиком — то мягких и нежных, то печальных или искрящихся смехом.

Постель Ванды была уже приготовлена, и ей ничего не оставалось, как раздеться и скользнуть под одеяло. Она лежала в темноте и отчетливо ощущала, что Роберт находится очень близко от нее, за тонкой стенкой купе. От этого ей было как-то очень тревожно, и сон никак не шел.

Она прислушивалась и время от времени слышала какие-то звуки и движения, доносящиеся из-за перегородки. Ей хотелось думать, что ему также тревожно.

Спустя долгое время она наконец заснула.

В Вене они пересели на обычный поезд, который был совсем не похож на Восточный экспресс, и под вечер прибыли в Венецию.

Три дня они мирно бродили по прекрасному городу на воде, наслаждаясь покоем и безмятежностью. Казалось, что они нашли сундук с сокровищами, но не осмеливались открыть его из опасений, что там ничего не окажется.

В конце дня они находили какой-нибудь маленький ресторанчик и сидели там за бокалом вина до позднего вечера, а потом медленно возвращались в отель. И хотя личных тем в разговорах они не касались, в каждом из них крепло осознание некой истины — волнующей и невыразимо прекрасной.

На четвертый день они столкнулись с итальянцем, старым знакомым Роберта, и их уединению пришел конец.

—Теперь придется нанести визит герцогу Анджело, поскольку уже к полудню до него дойдет слух, что мы в Венеции.

— А кто такой этот герцог Анджело?

Роберт назвал длинное сложное имя, которое она едва ли могла запомнить.

— Ты прав, — признала она, — герцог Анджело звучит проще.

— Он очень влиятельный человек в этих краях. Герцогиня в молодости была блистательной красавицей, их дочери и сыновья пошли в нее.

На следующий день они наняли гондолу, которая по Большому каналу отвезла их к палаццо Фирезе, где жили герцог с герцогиней.

Как и следовало ожидать, слухи уже дошли до хозяев, и, когда они подъехали к причалу, все семейство вышло поприветствовать их.

— Елена, — сказал Роберт, — вы стали еще красивее с тех пор, как я видел вас в прошлый раз!

Хозяйка улыбнулась ему и ответила по-английски:

— Ваши комплименты, как всегда, восхитительны. Я говорила сыну, что если он хочет прослыть обаятельным молодым человеком, то должен брать пример с вас.

Роберт рассмеялся.

Герцог Анджело оказался весьма привлекательным крепким мужчиной средних лет. Ванда подумала, что прежде он бы ей очень понравился. Но теперь это уже не имеет значения.

Хозяева проводили их в огромный, богато украшенный дворец с оригинальным плиточным полом и традиционной обстановкой. Повсюду суетились слуги, расставляя цветы в десятки ваз.

— Как видите, мы готовимся к торжеству, — вздохнул герцог, — и ваш приезд как нельзя кстати.

— Наша дочь завтра выходит замуж, — объяснила герцогиня.

— Боюсь, мы не вовремя приехали. Если бы мы знали... — поспешил было оправдаться Роберт.

— Если бы вы знали, надеюсь, вы бы все равно нас навестили, — перебил его герцог. — Конечно же вы будете присутствовать на свадьбе. Никаких возражений! Это уже решено.

Как и говорил Роберт, дети этой красивой пары взяли все самое лучшее от своих родителей. Старшая дочь, Джинетта, которая и являлась невестой, вся светилась любовью и нежностью, когда говорила о своем женихе.

— Нам с Альберто пришлось долго ждать свадьбы, — призналась она Ванде, — потому что его отец всего лишь барон, а папа сказал, что я не могу выйти замуж за человека незнатного. Но я ответила, что если мой муж хороший человек и я предпочла его другим, значит он самый знатный, каким бы ни был его титул.

— Сначала папа сердился, но я сказала, что никогда не выйду ни за кого другого. Они с мамой знакомили меня со многими претендентами, но я всем отказала, и спустя три года они сдались.

— Три года? — поразилась Ванда. — Вы ждали три года?!

— Si, — сказала Джинетта. — И почти все это время нам не разрешали видеться друг с другом. В конце концов мои родители поняли, что наша любовь достаточно сильна, чтобы преодолеть все препятствия, и дали согласие на наш брак.

Она рассказывала с очаровательной озорной улыбкой.

— И потом, они побоялись, что я останусь старой девой. Моя сестра, Марселла, тоже собралась замуж, а это невозможно, пока я первой не выйду.