Исследования специалистов, в данном случае социологов, сексологов и антропологов, однозначно показывают, что процент людей, заявляющих, что «они чувствуют влюбленность», возрастает в мае более чем на шестьдесят два процента по сравнению с другими месяцами.

Один из антропологов, обаятельная американка доктор Хелен Фишер, в увлекательной книге «Анатомия любви» подробно анализирует это явление. И приходит к весьма неутешительным выводам. Любовь первой стадии, то есть влюбленность, Фишер определяет с медицинской точки зрения как сочетание двух серьезных психических расстройств: невроза навязчивых состояний и невроза, вызванного страхом.

По статистике, у влюбленных примерно двадцать пять процентов времени занимают навязчивые мысли об объекте их любви (для сравнения, те, кто в результате психического заболевания беспрестанно моют руки, тратят на это семьдесят два процента времени).

Кроме навязчивого состояния, которое сами влюбленные называют тоской, они постоянно испытывают невротический страх. Таким образом, интенсивнее всего ими владеют две эмоции: страх и тоска. Причем, как ни странно, довольно часто они тоскуют не только по любимому человеку, но и по собственному страху.

Влюбленные панически боятся быть отвергнутыми, и им необходимо постоянно ощущать этот страх. Он придает им уверенности в том, что их не бросили. Согласно результатам исследований Института имени Кинси по изучению секса, тендера и репродукции, такой страх испытывают более пятидесяти восьми процентов опрошенных. Что, в свою очередь, вызывает еще одну негативную эмоцию, сопровождающую любовь, — ревность.

Любовь описывали тысячелетиями — начиная с наскальных рисунков, древнеегипетских папирусов и античных трагедий и заканчивая всем тем, что появилось, когда Гутенберг изобрел книгопечатание. Но если что-то настолько распространено и существует так давно, то, по мнению ученых, оно не может быть явлением исключительно культурного характера и должно быть связано с природой человека.

Ведь любовь проявляется в виде определенных физиологических реакций. А если так, то за этим должны стоять какие-то молекулы, так как именно они отвечают за все наши эмоции, тем более когда речь идет о такой сильной, как любовь. Поэтому когда выяснилось, что чувства однозначно и неопровержимо связаны с определенными центрами головного мозга, ученые принялись искать эти молекулы именно там.

С помощью хроматографического анализа химических соединений они находят в мозге влюбленных главным образом амфетамины, схожие с опиумом эндорфины, а также производные адреналина.

Любовь для людей — словно наркотик, они испуганы и возбуждены одновременно. Исследователи делают компьютерную томографию головного мозга, пытаясь обнаружить любовь, словно опухоль. А поэты? Они и так все знают. К счастью…

Мужчина нервно озирается вокруг, закуривает очередную сигарету, не сразу замечая, что предыдущая еще тлеет в пепельнице.

— Тяжелее всего в самую первую ночь, — говорит он тихо, — когда мне снятся лица этих людей, и я тут же просыпаюсь, мокрый от пота, и стараюсь восстановить дыхание. В марте будет восемнадцать лет, как это началось. С тех пор я не могу засыпать в темноте.

Маркусу пятьдесят два года, двадцать из них он работает машинистом. Неделю назад, на маршруте «Франкфурт — Марбург» молодая женщина бросилась под поезд, которым он управлял. Врач выдал ему больничный лист. К психологу он не пошел. Потому что прекрасно знает, что услышал бы.

— Знаете, — добавляет он, — эта девушка на прошлой неделе… пятая, кого я убил. Я знаю, что не должен так говорить, это вас шокирует. Но это так. Ведь именно я убил этих людей, даже если они сами хотели умереть. После первого раза потребовался год, чтобы я осознал, что не мог это предотвратить. Самые ужасные после случившегося — первые двадцать минут. Вокруг полно народу, но ты ощущаешь полное одиночество. Ты наедине со своей виной. Это чувство доминирует над всеми остальными. Вина. Потом ей на смену приходит злость. На того, кто бросился под мой поезд. Понимаете, я словно умер вместе с каждым из них. После первого случая я не водил поезд два года. Попросил, чтобы меня перевели на работу в офис. Но там слишком скучно. Сейчас, когда я приближаюсь к тем местам, где это происходило, кроме напряжения и страха, ко мне всегда возвращается злость. Но прежде всего — чувство вины. Я понимаю, что не в силах был ничего сделать, что невозможно остановить разогнавшийся поезд за несколько метров, оставшихся между ним и этим бедолагой. Но от осознания этого мне не становится легче. Просыпаясь от ночных кошмаров, я какие-то доли секунды чувствую себя убийцей…

Американский психолог Лоренс Кольберг рассматривает чувство вины как чувство обиды или страха, возникающее после нарушения общепринятых норм. Большинство подобных ощущений связано с желанием человека наказать себя, вплоть до самоубийства. Чувство вины очень часто не имеет ничего общего с виной в юридическом смысле слова, то есть в смысле нарушения закона либо этических норм.

Речь идет скорее о внушенных с детства и понятных каждому правилах поведения. Одно из них, независимо от культуры и религии, гласит: «Не убий». Для человеческого сознания зачастую неважно, неизбежным ли было лишение кого-то жизни, произошло оно в виде самозащиты или случайно.

Человек, даже невиновный с точки зрения закона, не может автоматически избавиться от чувства вины. Насколько сильно это чувство влияет на жизнь человека, зависит от индивидуальных особенностей его психики — в частности, умения сопереживать или, напротив, включать такие механизмы психологической защиты, как вытеснение, то есть активное, мотивированное желание устранить что-либо из сознания, забывая это или игнорируя.

Американский пилот Пол Уорфилд Тиббетс, который сбросил первую атомную бомбу на Хиросиму, не считал себя преступником.

Зато Клод Изерли, который управлял самолетом, ни с кем не разговаривал в течение нескольких дней после взрыва, впал в депрессию, пытался покончить жизнь самоубийством и в итоге оказался в психиатрической клинике.

Итальянский физик Энрико Ферми, под руководством которого в сороковых годах XX века в США проводились работы по разработке атомных бомб, сброшенных позже на Хиросиму и Нагасаки, не чувствовал за собой никакой вины. Его не тронула даже информация о том, что его научная работа привела к гибели более двухсот десяти тысяч человек.

Для многих вина неразрывно связана с наказанием и раскаянием. Это еще одна независимая от культуры социальная норма, одинаково действующая как в языческих племенах Новой Гвинеи, так и в западных христианских цивилизациях.

Психологи, помогающие таким людям, как Маркус, подтверждают, что многие из их пациентов хотели бы понести наказание вплоть до тюремного заключения! Они считают, что это освободило бы их, частично или полностью, от чувства вины и мучительных угрызений совести. Немецкий исследователь психических расстройств Бургкхард Андерсон утверждает, что чувство вины — нечто большее, чем просто культурное явление, и, вероятно, имеет под собой эволюционную почву, которая таким образом помогает выжить виду. Если бы люди не страшились мук совести, соблюдение моральных норм обеспечивало бы только опасение быть пойманным с поличным. Люди воровали бы, насиловали и убивали, заботясь лишь о том, чтобы не было свидетелей их преступлений. И это могло бы привести к полному вымиранию вида.

Заложенное в нас эволюцией чувство вины не менее важно, чем чувство страха, которое вынуждает нас защищаться или убегать.

Маркус нервно закуривает очередную сигарету.

— Вчера я навестил родителей той девушки с марбургского маршрута, — говорит он. — Это невероятно несчастные, отчаявшиеся люди, которые не понимают, как могли не заметить, что происходит с дочерью. Меня они ни в чем не винят. Только себя…

Я никогда не любила Сайгон. Он какой-то французско-американско-нововьетнамско-испорченный. То, что этот город переименовали в Хошимин, еще ничего не значит. Это как если Лолиту окрестить Марией Магдалиной и ждать, что она мгновенно станет святой.