Когда Дюпон ушел, Остужев упал на кровать как был, в одежде и обуви. Он проспал весь остаток дня и был разбужен настойчивым стуком в дверь. Еще до конца не очнувшись, он понял, что случилось, — так стучали вестовые Бонапарта. Распечатав полученный конверт, Александр узнал, что генерал приглашает его на прием у генерала Карно.

— Молодец, Наполеон! — усмехнулся Остужев. — Ты меня уже на чужие приемы зовешь! Ловко прижал к ногтю всю парижскую власть. И раньше справлялся, а теперь, со львом, и вовсе станешь первым человеком Франции. Прощай, Баррас и вся твоя Директория.

Париж по вечерам продолжал веселиться, хотя касалось это, конечно же, только центральных районов города, населенных буржуа и уцелевшими аристократами. Франция стремительно нищала и разграблялась, но деньги стекались именно сюда и здесь весело тратились. По тем же улицам, где совсем недавно пушки Бонапарта расстреливали толпы протестующих, теперь фланировали разодетые хозяева жизни со своими женами и любовницами. Но настоящие хозяева предпочитали веселиться в тщательно охраняемых особняках.

Именно в такое место и прибыл Остужев. Генерал Карно, один из героев революции, ревновал Бонапарта к его славе и влиянию, но поделать ничего не мог, слишком крепкая хватка оказалась у молодого генерала. Теперь он пытался как-то подружиться, сблизиться с ним, чувствуя, куда дует ветер. Остужев знал, что все бесполезно — Бонапарт считал Карно совершенным бездарем в делах и военных, и политических.

— Он кое-чего стоит как ученый — так мне говорят, — сказал Наполеон, встречая гостя. — Но человек ничтожный. Меня до сих пор удивляет, как такие канальи, как он, смогли совершить революцию и удержать власть, а потом еще командовать армиями и время от времени выигрывать сражения. Если бы не Карно, дело с Тулоном было бы куда проще.

Александр вновь ощутил то же самое странное чувство смелости, желание поддержать во всем Бонапарта, которое утром уже щекотало ему грудь. Лев! Перед ним стоял невысокий, хмурый, не слишком разговорчивый мужчина, который имел льва и был львом.

«Так вот вы какие, предметы! — подумал Остужев. — О, как трудно с вами сладить. Видимо, совсем нельзя. Можно только помнить о вас и понимать, что чувства, которые вы вызываете, лживы».

Он бы сильно удивился, узнав, что почти теми же словами о предметах в эту секунду думал Баррас. Конечно, он тоже присутствовал на приеме Карно, и не один, а вместе с Жозефиной. Он знал уже, что его страсть к ней вызвана не самой женщиной, а кроликом. Колиньи оказался прав: Бар. рас действительно уже собирался расстаться с ней, когда вдруг понял, что любит, и это чувство стало для него святым. Узнать же, что его унизили не глупой женской изменой, а одурачили самое его сердце, было для него непереносимым ударом.

Баррас потребовал, чтобы Жозефина надела кулон в виде кролика себе на шею. Она, чувствуя неладное, сопротивлялась, но он настоял, накричав на нее. Жозефина без поддержки Колиньи, который исчез, не попрощавшись, и не подавал никаких сигналов, повиновалась. Бледная, расстроенная, она явилась на прием с кроликом в декольте. Здесь, где дамы блистали золотом и бриллиантами, это выглядело странно, и только это и беспокоило бедняжку Жози. А вот Баррас знал, что делает.

— Генерал Бонапарт! — явившись, он сразу подвел Жозефину к нему и постарался держаться позади. — Вы, конечно, хорошо знаете мою хорошую подругу, мадам Богарне.

— Да, мы знакомы. — Бонапарт сразу повернулся к ней, чем удивил Остужева. Генерал никогда не придавал большого значения той стороне жизни мужчин, которой властвовали женщины. — Я ведь бывал у вас, вот хоть бы прошлой ночью. Мы не виделись по причине позднего часа. Простите меня, вероятно, я переполошил весь дом?

— О да… — Жозефина смутилась от его пристального взгляда. Она старалась рукой поймать руку Барраса, спрятаться за него, но тот ускользал. — Я слышала топот солдатских сапог, команды, весь этот шум. Но я вовсе не сержусь! Государственные дела, они меня не касаются, но я понимаю всю их важность!

— Как вы милы! — Бонапарт поцеловал ее руку. — Именно так должна поступать благородная женщина: не вмешиваться в дела мужчины, но поддерживать его во всем!

«Разноцветные глаза! — вдруг заметил Остужев. — Черт возьми, у Жозефины предмет! Антон говорил об этом, как я забыл?»

Он сам не заметил, как эта рискованная игра начала затягивать его. Другая жизнь, куда более настоящая, чем привычная скука службы. Настоящая, потому что открытая нараспашку, как дверь в спальню. Все причины творящейся в Европе большой политики становились видны во всей своей неприглядности. Остужев не верил теперь ни в сумасбродство фавориток, ни в гениальные прозрения ученых, ни в тонкие политические расчеты министров. Все гораздо проще! Игра предметов, война за предметы.

— Не угодно ли вам составить мне удовольствие в танце, когда заиграет музыка?

Никогда Остужев не видел Бонапарта таким галантным. Случайно он встретился взглядом с Баррасом и узрел в его глазах веселье, разбавленное отчаяньем. Это были глаза человека, который потерял больше всех, но по собственной воле, потому что другого выхода не имел. Александра пробил холодный пот.

«Да он его ненавидит! И эта ненависть пострашнее моей к Колиньи!»

— Мсье Остужев! — Баррас улыбнулся ему. — Что ж, я слышал, вы поменяли службу? Хотите остаться во Франции?

— Хочу задержаться во Франции, — поправил его Остужев. — Я никуда не спешу, и если могу быть полезен генералу Бонапарту, то буду лишь счастлив.

— В России не очень хорошо относятся к нам, деятелям и вдохновителям французской революции, — заметил главный из членов Директории. — Из Санкт-Петербурга доносятся такие слова, как «повесить», «перестрелять» и даже «четвертовать». На месте генерала я бы заподозрил в вас шпиона, ха-ха!

— Я испытываю крайнюю нехватку в честных и порядочных людях, — сказал Наполеон, все так же глядя в глаза Жозефины. — Поток революционных событий, к сожалению, поднял на поверхность весьма много грязной пены.

Жозефина таяла. Иначе она никак не смогла бы передать свое состояние. Хотя, быть может, она могла бы сказать: «Передо мной стоит мужчина-лев!» Именно так она себя и ощущала: жертва, которая хочет стать жертвой. Она ничего не знала о силе кролика и только мельком удивилась разноцветью своих глаз. И уж конечно, ничего ей не было известно о фигурке в виде льва, висевшей на груди Наполеона. Предметы играли с людьми, но люди в этот момент чувствовали себя счастливыми

— Может быть, мы немного пройдемся по залу… — Баррас не выдержал этой пытки и взял Богарне под руку. Он все еще ее любил, хоть и раскаивался в этом. — Как-то мы застоялись, надо пошевелить ногами, пройтись…

— Но наш генерал, наш герой, говорит так интересно! — возразила Жозефина. — Мсье Наполеон, если позволите вас так называть, приходите ко мне чаще! И приводите, если вам скучно, этого мсье с русской фамилией, он уже бывал у меня!

Когда Баррас с подругой отошли, Бонапарт тяжелым взглядом смерил Остужева.

— Так ты часто бываешь у Богарне?

— Один раз по делу, один раз случайно, — отмахнулся Александр. — Она тебе понравилась, не так ли?

— Она — божество, — сухо сказал генерал, по-прежнему пристально глядя Остужеву в глаза. — И лишь такое ничтожество, как Баррас, может этого не понимать.

Остужев понял, что его только что обретенная должность секретаря и личного помощника Бонапарта сейчас висит на волоске. И именно в этот миг он осознал: Дюпон прав. Такие люди, как Наполеон, не могут иметь друзей, потому что их друзья — власть, слава и почитание. Генерал лишь играл в дружбу с ним, имея нужду в толковом человеке со стороны, не вовлеченном во французскую политику. Александр решился.

— Баррас — ничтожество, — кивнул он. — Послушай, Наполеон, если ты хочешь еще немного поговорить с Жозефиной наедине, то я могу занять его на несколько минут.

— Буду благодарен. — Бонапарт посмотрел на ее удаляющуюся фигуру. — Какая женщина! Буду честен, Александр: один лишь ее запах сводит меня с ума. Я никуда не уеду, пока не получу ее.