— Давайте рассуждать логически, — предложил ему некий дрон, когда они играли в карты, причём выигрыш, уверял его партнёр, целиком зависел от удачи.

Они сидели — разумеется, дрон парил в воздухе — в тени аркады из нежно-розового камня рядом с маленьким бассейном, до них доносились крики людей, игравших на противоположной стороне в какую-то сложную игру, и мяч то и дело оказывался в воде.

— Забудьте, — сказал дрон, — всё, что вы знаете об искусственном интеллекте, думайте о создании машинного мозга — компьютера — по образу и подобию человеческого. Несколько клеток эмбриона начинают делиться, постепенно устанавливая связи. То же самое происходит с нейроноподобными компонентами, с той лишь разницей, что они не делятся самостоятельно. Но между ними связи действуют подобно их биологическим эквивалентам, в соответствии с типами принимаемых сигналов. Точно так же, как эмбрион воспринимает звуки, реагирует на свет и прочие раздражения, вы можете посылать схожие сигналы развивающемуся электронному мозгу. С помощью электронной стимуляции вы можете обмануть машину, и она будет обонять, слышать, ощущать вкус — словом, получать всё, что получает человеческий мозг. Так где же разница? Мозги машины и человека работают совершенно одинаково, они реагируют на стимулы с большим соответствием, чем однояйцевые близнецы… Почему тогда противопоставляют машину и разумное существо? Ваш мозг, господин Закалве, создан из материи, он получает, обрабатывает и хранит информацию посредством вашей генетической наследственности и биохимии (сначала тела вашей матери, а позлее — вашего собственного тела). Компьютер тоже создан из материи, только по-иному организованной… И что же такого волшебного в работе огромных медлительных клеток мозга, которую принято называть умственной деятельностью, разумом, — по сравнению с более быстрым, более «мелкозернистым» устройством эквивалентной мощности или машиной, стреноженной таким образом, что она будет работать с той же медлительностью. — Дрон закончил свой монолог, и его аура загорелась розовым, что означало, что ему очень весело. — Но если вы верите в бога…

— Нет.

— Так что вы на это скажете — обладает машина разумом, сознанием или нет?

Изучив свои карты, он ответил:

— Я думаю, — и рассмеялся.

— Да, молодой человек.

Перед ним сидел гуманоид с почти сферическим, покрытым редкой шерстью телом красно-лилового цвета, восемью конечностями и довольно отчётливо выраженной головой с двумя глазками и ртом, издававшим при этом щелчки, тело вибрировало им в такт, а перевод осуществлялся устройством, похожим на амулет, висевшим на его «шее».

Закалве спросил, можно ли побеседовать с ним, так как понял, что он разговаривает с человеком из «Особых обстоятельств».

— Вы ведь там работаете? — спросил он у красно-лилового.

— Уже десять стандартных лет.

— Вас не удивляет мой интерес?

— Хотелось бы сказать, что догадался, вот, мол, какой я умный… но до меня дошли слухи, что на борту появился новый рекрут — стандартный человеческий самец. Вы… у вас правильный запах, если так можно выразиться.

— Думаете, мне следует этим заняться? Работать на них?

— О да, мне представляется, это будет получше того, что вы покинули, я правильно выразился? Закалве пожал плечами.

— Вам доставляет удовольствие… сражаться?

— Иногда, — признался он. — Говорят, у меня это хорошо получается. Хотя это не означает, что я сам в этом убеждён.

— Никто не может бесконечно побеждать, — заметил красно-лиловый. — Во всяком случае, благодаря одному лишь умению. Но… Культура не верит в удачу, возможно, ей просто нравится ваше отношение к этому.

Красно-лиловый изобразил смех, кстати, у него это получилось вполне естественно.

— Быть хорошим военным, — сказал он, — тяжкий удел, как мне кажется. Работа на «Особые обстоятельства» в какой-то мере облегчает ответственность. У меня нет оснований жаловаться. Конечно, не следует рассчитывать, что вам всё время будут говорить правду; иногда им не нужно, чтобы вы знали, на чьей стороне сражаетесь. Советую просто действовать так, как они просят — в этом есть определённый интерес. Забавно, знаете ли…

— Так вы занимаетесь этим из интереса?

— Частично. Здесь ещё вопрос долга, семейной чести — они когда-то помогли моим родным, и теперь я отрабатываю.

— И сколько времени это займёт?

— Всю жизнь. — Существо откинулось на сиденье и стукнуло конечностью по столику, чтобы привлечь внимание проплывавшего мимо подноса. — Давайте ещё выпьем, посмотрим, кто первый опьянеет.

— У вас больше ног, — усмехнулся Закалве. — Думаю, я свалюсь под стол раньше.

— Чем больше ног, тем легче они заплетаются.

— Логично.

С одной стороны от них находилась небольшая терраса, а с другой — воздушное пространство. Собственно, судно окружал громадный эллипсоидный воздушный пузырь, удерживаемый различными полями, которые и представляли собой настоящий — хотя и невидимый — корпус корабля. Закалве поднял вновь наполненный бокал и помахал пролетавшему мимо дельтаплану.

— За Культуру! — предложил он тост. — За полное отсутствие уважения ко всему величественному.

— Согласен, — поддержал красно-лиловый, и они выпили.

Через некоторое время выяснилось, что существо зовут Чори, к тому же оно — самка. Это обстоятельство чрезвычайно позабавило Закалве.

Утром он проснулся под струями маленького водопада в одном из жилых секторов — мокрый, со всеми признаками тяжёлого похмелья. Чори висела поблизости, уцепившись за какое-то дерево всеми своими конечностями-крюками и издавая звуки, очень напоминавшие храп.

Ему казалось, что она достигла оргазма почти одновременно с ним, но затем — по всем внешним признакам — с ней случился странный приступ. Женщина визжала, вцепившись в него, словно хотела сломать ему спину. Итак, несмотря на внешнее сходство с людьми, тот смешанный тип, к которому принадлежали представители Культуры, в чём-то кардинально отличался от обычных людей. Несколько страшных мгновений им владела вызывающая дурноту мысль, что его сперма подействовала на неё подобно кислоте.

Он пытался оторвать её от себя, окликал по имени, наконец, энергично встряхнул за плечи.

— Что случилось? — выдохнула она.

— Со мной — ничего. А вот с тобой… Что случилось с тобой?

Женщина выглядела озадаченной.

— Я кончила, вот и все, а… О! — Она прикрыла ладонью рот, широко раскрыв глаза. — Я забыла, извини. Ты не… — Она хихикнула. — Как неловко.

— Что?

— Ну, мы просто… у нас это продолжается дольше, понимаешь?

До этой минуты он не вполне верил слухам об изменённой физиологии представителей Культуры. Неужели они сознательно трансформировали самих себя — чтобы продлевать мгновения удовольствия, ведь говорят, что у них имеются особые железы, которые могут усилить любые ощущения… Однако в этом был некоторый смысл. Их машины могли делать многие вещи лучше, эффективнее, чем люди… Значит, высвободившуюся энергию можно направить на получение удовольствий — что ж, такая целеустремлённость в некотором роде достойна восхищения. Он снова обнял женщину.

— Давай ещё раз, ладно? Она засмеялась.

— Увлечённость — хорошая черта у мужчины.

Он отсутствовал пять дней и столько же ночей. Насколько можно было судить, ни разу не пересёк собственный след и никогда не посещал дважды один и тот же сектор. Три из этих ночей он провёл с разными женщинами, и вежливо, но твёрдо отказал одному симпатичному юноше.

— Ты уже вполне освоился, Шераданин? — спросила Сма, рассекая гребками воду бассейна впереди него, и перевернулась на спину, ожидая ответа. Он плыл следом за ней.

— Ну, я перестал предлагать плату в барах.

— Это начало!

— Положим, с этой привычкой порвать было совсем нетрудно.

— И все?

— Ваши женщины очень дружелюбны.

— Так же, как и мужчины.