— Они хотят, чтобы другие люди во всём походили на них, Шераданин. В таком случае разве можно говорить об объективности? Соответственно, и их оценка ситуации, в том числе вероятности войны, не заслуживает доверия.
— Уже сейчас на дюжине планет идут локальные войны. Она надвигается, её запах носится в воздухе. Люди только об этом и говорят, Цолдрин. Тебе бы следовало интересоваться новостями, а не…
— Ну, тогда война неизбежна. — Бейчей пожал плечами.
— Чушь! — Старик вздрогнул от неожиданности и удивлённо посмотрел на него. — Есть одна поговорка: «Война — длинный утёс». Можно идти по самому краю, даже броситься с него — и уцепившись за выступ, избежать падения. Можно повернуть обратно, обойти… масса вариантов! Если враг не у твоего порога, всегда есть выбор, и даже если к тебе вторглись — значит, ты что-то упустил, сделал неправильный выбор, благодаря которому вообще можно было избежать драки. Повторяю, нет ничего неизбежного, чего нельзя было бы предусмотреть.
— Шераданин, ты меня удивляешь! Никогда бы не подумал, что услышу от тебя…
— Такие речи! — с грустной улыбкой закончил он и слегка сжал плечо Бейчея. — Ты слишком долго сидел, зарывшись в книги.
Он начал спускаться вниз по склону по направлению к обсерватории, Цолдрин последовал за ним.
— Разумеется, ты прав, я давно не вращался в политических кругах, не знаю, о чём идут споры, что представляют собой нынешние альянсы, каков баланс сил… Вряд ли моё мнение, может что-либо изменить.
— Не знаю,Цолдрин. — Обернувшись, он посмотрел старику в глаза, не отводя взгляд. — Не думай, я много размышлял об этом. Возможно, тебя используют как символ, возможно, все просто ищут предлог, которым можешь стать ты, незапятнанный недавними событиями… Маховик запущен, его нельзя остановить, но надо, чтобы люди видели, как для этого предпринимаются некие усилия… чтобы потом не услышать упрёков в свой адрес: «Почему вы не прекратили, не помешали всему этому!» Не важно, насколько сомнительна такая попытка… — Он пожал плечами. — Никогда не пытался предугадать их планы, выяснить мотивы и всё такое прочее.
— Ты просто делаешь, что они велят.
— И мне за это хорошо платят.
— Но ты ведь считаешь, что несёшь в мир добро? Тот улыбнулся и, усевшись на каменный цоколь, начал с беззаботным видом болтать ногами.
— Цолдрин, понятия не имею, хорошие они ребята или нет. Но… ни разу не видел, чтобы они были жестокими, даже когда этого требовала ситуация и у них имелось оправдание. Но есть немало таких, кто скажет тебе: у плохих богов всегда самые прекрасные лица и самые нежные голоса. — Он нахмурился и отвёл взгляд. — Черт!.. — Спрыгнув с цоколя, он подошёл к каменной балюстраде и замер, глядя туда, где небо над горизонтом стало краснеть. Через час стемнеет. — Они выполняют свои обещания и хорошо платят — прекрасные работодатели!
— Это вовсе не означает, что им дозволено решать нашу судьбу.
— Предпочитаешь, чтобы это сделали те… из Правления?
— Те, по крайней мере, вовлечены в процесс, для них это не просто игра.
— По-моему, так оно и есть. Разница лишь в том, что в отличие от Культуры, они недостаточно умны, чтобы относиться к играм всерьёз. Цолдрин, неужели ты на их стороне?
— Все мы говорили, что желаем Скоплению только добра — отозвался Бейчей. — Но лично я не знаю, какое из моих действий можно считать правильным. Мне кажется, я слишком много знаю, слишком долго занимался наукой. И вот спрашивается — зачем. Похоже, все усредняется, оседая пылью, — словно в нас есть некий механизм, придающий всему одинаковый вес… Поэтому человек во всём видит и хорошее, и плохое. Всегда имеются прецеденты, есть доводы в пользу любого возможного курса действий… но в итоге человек ничегоне делает. Наверное, именно в этом и заключается эволюция — освободить поле деятельности для более молодых, ничем не обременённых умов, я имею в виду — не обременённых рефлексией, для тех, кто не боится действовать.
— Таковы все общества, где консервативные старики сосуществуют с бунтарской молодёжью. В таких государствах давно дискредитировавшие себя идеи поддерживаются милитаристски настроенной молодёжью. Никто не спорит, Цолдрин, ты по праву заслужил отдых. Но не будешь ли ты чувствовать себя виноватым, когда — а не если —наступят скверные времена. Ты обладаешь влиянием, властью, дружище, нравится тебе это или нет. Просто ничего не делать — это тоже позиция, неужели не ясно?
На некоторое время установилась пауза.
— Послушай, Цолдрин, что стоят все твои занятия наукой, твоя учёность, знания, если это не ведёт к мудрости? Мудрость как сознание того, что правильно и что будет правильнее сделать? Ты почти бог для некоторых людей этой цивилизации, повторяю, нравится тебе это или нет. Если ты ничего не будешь делать, они почувствуют себя… брошенными, ими овладеет отчаяние.
Бейчей молчал. Закалве развёл руками, затем облокотился на парапет, глядя на темнеющее небо, и спустя пару минут прервал слишком затянувшееся, по его мнению, молчание.
— Так это обсерватория, да?
— Да. — Старик задумался, затем продолжил: — Утверждают, что пять тысяч лет назад это было местом погребения, потом этому месту придавали какое-то астрологическое значение. И наконец берхиды построили эту обсерваторию для изучения звёзд, солнечных затмений, движения планет. Здесь должны быть солнечные и водяные часы, секстанты, некое подобие сейсмографов…
Может, снова нажать на кнопку аварийного сигнала, — подумал Закалве. Он вздохнул, посмотрев на экранчик. Безрезультатно.
— Пытаешься выйти на связь? Он молча вернулся на балюстраду, Бейчей последовал за ним.
— Что с тобой будет, если нас найдёт правительство?
— Маловероятно, что мне просто вышибут мозги, наверняка захотят допросить. У Культуры будет уйма времени, чтобы вытащить меня — либо путём переговоров, либо… просто умыкнут. Обо мне не беспокойся. — Он улыбнулся Цолдрину. — Скажу, что оглушил тебя и засунул в капсулу. Так что вернёшься к своим исследованиям.
— Мои исследования… Нелегко будет вернуться к ним после такого бурного приключения…
— Да. Цолдрин, мне очень жаль… я по поводу твоей подруги.
— Мне тоже, — тихо проговорил Бейчей и неуверенно улыбнулся. — Я чувствовал себя… счастливым, Шераданин. Давно я не был так счастлив.
Они некоторое время молча наблюдали, как солнце скрывается за тучами.
— Закалве, ты уверен, что она была одной из них? Абсолютно?
— Да.
Ему показалось, что в глазах приятеля блеснули слёзы, и он поспешил отвести взгляд.
— Хотелось бы надеяться, — произнёс Бейчей, — что обман — не единственная возможность для старика сделаться счастливым, бытьсчастливым.
— Возможно, в чём-то они и были искренни. Да и в любом случае быть стариком теперь — это не то, что прежде. Я ведь тоже стар,дружище.
Бейчей кивнул, затем достал платок и высморкался.
— Так оно и есть. А я ведь совсем забыл об этом. Странно, не правда ли? Всякий раз, когда мы встречаемся с людьми после долгой разлуки, то удивляемся, как они выросли, возмужали или состарились. Но ты — ты ничуть не меняешься, и я чувствую себя рядом с тобой очень старым. Нечестно, несправедливо старым, Шераданин!
— Я изменился, Цолдрин. — Он усмехнулся, пристально глядя в глаза Бейчею. — Но ты прав, я ничуть не постарел. Тебе они бы этотоже дали, если бы ты их попросил. Сначала ты бы помолодел, а вслед за этим процесс старения шёл бы очень медленно.
— Подкуп? — улыбнулся Бейчей.
— Я просто рассуждал вслух! Кстати, речь тогда бы шла исключительно об оплате — никаких взяток. Но это так, чисто умозрительное рассуждение… — Он умолк, затем кивнул на небо. — Более чем умозрительное — вон летит самолёт.
— Твои хозяева?
— Раз ты его видишь,то к ним он не имеет никакого отношения.
Он повернулся и медленно зашагал, на ходу надевая шлем и вытаскивая из кобуры большой пистолет.
— Цолдрин! — гулко прогремел его голос, усиленный динамиком. — На твоём месте я вернулся бы к капсуле или просто-напросто убежал и спрятался. — Фигура в скафандре напоминала какое-то гигантское грозное насекомое. — Я собираюсь дать этим мерзавцам бой. Иди-ка ты подальше отсюда.
