– Я рад, что нашел вас, Джильюс, – сказал Орамен. – Я хочу поговорить с вами с того самого дня, как был убит отец.

Доктор закрыл один глаз и, прищурившись, посмотрел на него.

– Да? – произнес он.

Орамен с детских лет видел вокруг себя пьяных. Вообще-то, пьянство было ему не по душе (вряд ли стоило упорно добиваться головокружения вместе с тошнотой), но ему нравилось сидеть в одной компании с выпившими – он уже знал, что в этом состоянии люди нередко выдают свою тщательно скрываемую сущность, выбалтывают разные сведения или слухи, чего не стали бы делать так поспешно в трезвом виде. Он подумал, что нашел Джильюса слишком поздно – тот уже успел порядком набраться, – но все равно решил попробовать.

– Вы были с моим отцом, когда он умирал, несомненно.

– Это была несомненная смерть, вы правы, ваше высочество. – Доктор зачем-то попытался улыбнуться. Но скоро улыбка исчезла, сменилась выражением отчаяния. Потом он уронил голову, так что лица уже не было видно, и принялся бормотать примерно следующее: – Что, почему несомненная? Какая еще несомненная? Джильюс, ты идиот…

– Доктор, я хочу знать о последних минутах отца. Для меня это важно. Я чувствую, что не обрету покоя, пока не узнаю. Пожалуйста… вы можете припомнить?

– Покой? – сказал Джильюс. – Что за покой? Что за покой тут может быть? Покой… покой – это благо. Обновляет организм, расслабляет нервы, восстанавливает мышцы, позволяет снять механическое напряжение с главных органов. Да, это покой, и мы можем стремиться к нему. Смерть – это не покой, нет, смерть – это конец покоя. Смерть – это гниение и разложение, а не укрепление! Не говорите мне о покое! Какой тут может быть покой? Скажите мне? Где покой, когда наш король в могиле? Для кого? А? Я так не думал!

Орамен отступил от разбушевавшегося доктора. Можно было лишь догадываться о силе чувств несчастного. Как он, должно быть, любил короля! Как отчаянно переживал его потерю – тем более что оказался не в силах его спасти! Два главных ассистента доктора подошли к нему и подхватили под руки с обеих сторон. Один взял у Джильюса бокал и сунул в карман. Второй взглянул на Орамена, нервно улыбнулся, пожал плечами и пробормотал некое извинение, в конце которого стояло «ваше высочество».

– Что? – вопросил Джильюс. Голова его моталась туда-сюда, словно на сломанной шее, зрачки вращались: доктор пытался разглядеть, кто поддерживает его. – Мои могильщики? Уже? Чтобы я предстал перед судом коллег? Обвинение перед тенями умерших врачей прошлого? Бросьте меня в зеркало. Дайте мне отразить… – Доктор закинул назад голову и завыл: – О, мой король, мой король!

Рыдая, он обмяк в руках ассистентов. Те уволокли его.

– Дорогой Орамен, – сказал тил Лоэсп, неожиданно возникнув рядом с принцем, и посмотрел вслед Джильюсу и его помощникам, – видимо, доктор слишком сильно утешался вином.

– Больше его ничто не утешит, – проговорил принц. – Я чувствую, что его горе превосходит мое.

– Есть уместная скорбь, а есть неуместная, вы так не думаете? – сказал тил Лоэсп, встав рядом с Ораменом.

Он возвышался над принцем, а его волосы в мерцании свечей отливали сединой. В темно-красных штанах и длинном фраке он казался не менее массивным, чем полностью облаченный в доспехи – тем вечером, когда привез тело короля с поля боя. Орамен уже устал быть вежливым.

– Так как же умер мой отец, тил Лоэсп? С достоинством? – спросил он. – Прошу вас, расскажите мне.

Тил Лоэсп стоял, слегка наклонившись над Ораменом, но теперь выпрямился и чуть отошел в сторону.

– Он умер, как подобает королю. Я никогда не гордился им сильнее и не преклонялся перед ним больше, чем в тот миг.

Орамен прикоснулся к руке воина:

– Спасибо, Лоэсп.

– Это мой долг, который я исполняю с радостью, принц. Я всего лишь столбик для подпорки молодого деревца.

– Ваше слово сейчас стало для меня надежной опорой, и я ваш должник.

– Ни в коем случае, ваше высочество. Ни в коем случае. – Несколько мгновений тил Лоэсп улыбался Орамену, потом его взгляд скользнул куда-то за спину принца, и он сказал: – А вот, ваше высочество, более приятное для вас лицо.

– Мой принц, – сказал кто-то за спиной Орамена.

Он повернулся и увидел своего старого друга Тоува Ломму – тот стоял и улыбался ему.

– Тоув! – воскликнул Орамен.

– Конюший Тоув, с вашего позволения, принц-регент.

– Конюший? – переспросил Орамен. – Чей? Мой?

– Надеюсь! Никто другой меня бы не взял.

– Способнейший молодой человек, – сказал тил Лоэсп, похлопав Ломму и Орамена по плечу. – Вы только помните, что он должен удерживать вас от озорства, а не склонять к нему. – Тил Лоэсп улыбнулся Орамену. – Оставляю вас наедине, в надежде на ваше хорошее поведение. – Он коротко поклонился и вышел.

Тоув скорбно взглянул на Орамена:

– Не самый подходящий день для озорства, принц. Не самый. Но будем надеяться, что настанут и другие дни.

– Мы будем проводить их вместе, только если ты станешь снова называть меня по имени.

– Тил Лоэсп категорически воспретил мне всяческую фамильярность, вы ведь теперь принц-регент, – притворно нахмурился Тоув.

– Считай, что этот приказ отменен. Мной.

– Ничего не имею против, Орамен. Давай выпьем.

– Я тебе говорю: это судьба, если не рука самого МирБога… или что у него там есть. Метафорически это рука МирБога. Возможно.

– Думаю, вы недооцениваете роль слепого случая, ваше высочество.

– Слепого случая, который привел меня в то ужасное место?

– Безусловно, ваше высочество: ваш испуганный скакун бежал по бездорожью, пока не нашел тропинку. Естественно, он предпочел ровный путь ухабам и выбрал более легкий маршрут – под гору. Потом появилась старая фабрика – там, где дорога расширяется и идет дальше горизонтально. Естественно, там он и остановился.

Фербин посмотрел на распростертого слугу, который лежал в паре шагов, на покрытой опавшими листьями земле. Большой синий лист замер на его голове. Хубрис Холс невозмутимо встретил взгляд принца.

Они летели из схоластерии, пока та не скрылась за грядой невысоких холмов, потом сели на поросшем вереском склоне. Внизу простиралась вспаханная земля.

– Кажется, я слышал о башне Д’ненг-оал, – сказал Фербин, пока они обследовали сбрую двух храпящих, фыркающих каудов, – но будь я проклят, если знаю, в какой это стороне.

– И здесь ничего, – сказал Холс, заглянув в один из седельных мешков. – Хотя, если нам повезет, здесь будет карта. Дайте-ка я посмотрю.

Он по локоть запустил руку в мешок. Там оказались карты, немного еды, вода, телескоп, гелиограф, два увесистых карманных хронометра, барометр/высотомер, несколько патронов для пистолетов и винтовок (но никакого стрелкового оружия), четыре небольшие ручные гранаты, маленькое одеяло и всякая каудовая всячина, в том числе множество крисковых орешков – любимого лакомства животных. Холс сунул по одному орешку в пасть каждому. Кауды благодарно тявкнули и заржали.

– Пробовали их, ваше высочество? – спросил Холс, встряхнув мешок с орехами.

– Нет, – ответил Фербин. – Конечно же нет.

– Дрянь ужасная. Горькие, как ведьмина моча. – Холс засунул орехи назад в мешок и поправил его. – А эти сукины рыцари, что притащились в схоластерию, видать, аскеты или что-то похожее. В мешках – никаких радостей для простого человека: ни вина, ни унджа, ни крайла. Летуны гребаные.

И Холс покачал головой, осуждая такую непредусмотрительность.

– И никаких защитных очков или масок, – добавил Фербин.

– Наверное, взяли с собой.

Холс стал сравнивать один из патронов с патронами от собственного пистолета.

– Давайте быстренько посмотрим – и дальше, ваше высочество. А? – предложил он, потом тряхнул головой и вывалил патроны на мох.

Они посмотрели на карты. Одна, выполненная в достаточно крупном масштабе, изображала местность в пределах десяти дней лета от Пурла. На ней были обозначены многие сотни громадных башен, а также границы тени и периоды разных гелиодинамиков.