Анаплиан уже собиралась отключиться, но тут ее начал беспокоить пока еще смутный вопрос: что же такое эти большие корабли мортанвельдов и петлемиры? И тут же перед ней начала расцветать целая иерархия все более сложных ответов: кружево, с оголтелым энтузиазмом чересчур восторженного ребенка, которого просят продекламировать стихотворение, поспешило извлечь и предъявить всю доступную информацию. Анаплиан отключила кружево с каким-то внутренним хлопком и вышла из этого мира с обычным чувством облегчения и неясной вины. Фантомный отголосок кружева успел сообщить, что сердце ее только-только завершает биение, начавшееся при подключении.

Наступило нечто вроде пробуждения – но после снов, где все было лучше прорисованным, более живым, прекрасным и даже правдоподобным, чем в реальности. Это было второй причиной, по которой Анаплиан не любила пользоваться кружевом. Интересно, подумала она, а каково нормальное состояние для Джерла Батры?

– Прошу прощения. Я думаю, что должна лететь, – сказала она.

– Думаете, Джан Серий? – печально спросил Батра.

– Я лечу. Я должна лететь.

– Понятно. – Теперь в голосе того, кто походил на пушистый маленький куст, вроде прозвучала извиняющаяся нотка. – Такое решение будет вам кое-чего стоить.

– Я знаю.

Фербин отц Аэлш-Хауск’р и его слуга Хубрис Холс скакали по разбитой дороге через лес облакодрев в направлении схоластерии Ксилискин-Анджринх. Они решили двигаться долгой полуночью гелиодинамика Гуим, тускловато-красное сияние которого напоминало розовый шрам на горизонте дальполюса. Пока что они только дважды съезжали с дороги: в первый раз – чтобы избежать встречи с отрядом конных ихтьюэнов, во второй – когда вдалеке показался паровик. Внешность принца изменилась: Холс выбрил ему голову, а волосы на лице Фербина росли быстро (они были темнее волос на голове и почти каштановыми, что непомерно его раздражало). Он снял все свои кольца и другие королевские украшения и оделся в то, что Холс нашел на поле боя.

– С трупа? – пролопотал Фербин, оглядывая себя с ног до головы.

Холс счел за лучшее не сообщать принцу загодя о происхождении этой одежды. Облачаться в штатское для Фербина было внове.

– При беглом взгляде я не заметил на нем ран, ваше высочество, – резонно возразил Холс. – Только небольшое кровотечение из ушей и рта. И мертв он был уже дня два-три, так что все вши давно уже сбежали от холода. К тому же это был человек благородного происхождения – маркитант, если не ошибаюсь.

– Какого там благородного! Купец. – Фербин закатал рукава, выпростал руки и покачал головой.

Если воздушные силы и проводили рекогносцировку – маловероятную при такой темноте, – принц и его слуга ничего не заметили. Никто не пикировал с высоты, намереваясь разобраться, что это за путники – Холс на своем рауэле и Фербин на мерсикоре, которого слуга привел на руины над рекой четырьмя днями ранее. Чтобы не уснуть по дороге, они жевали корень крайла: у Холса оказались запасы в седельном мешке. Это придавало их разговору довольно комический, на взгляд Хубриса, оборот. «Двое жвачных», – подумал он, но сказать об этом Фербину не решился.

– Хубрис Холс, твой долг – сопровождать меня, если я все-таки решу лететь.

– Позволю себе не согласиться, ваше высочество.

– Никаких несогласий. Долг есть долг. Твой или мой.

– Что касается королевства и королевских законов, то в этом я с вами не спорю, ваше высочество. Но в том, что выходит за их пределы, – тут вопрос спорный.

– Ты слуга, а я – принц! И ты должен делать то, что тебе говорят, черт тебя подери, даже будь я мелким дворянчиком с развалюхой из кирпича, шелудивой клячей и кучей детишек. Но как слуга принца, наследного принца, прибавлю я, королевского дома Хаусков… – От упрямства слуги у Фербина даже дыхание перехватило – принц был полон недоумения и недовольства. – Мой отец высек бы тебя, Холс. Слышишь? А то сделал бы и кое-что похуже. Черт тебя побери, я ведь законный король!

– Ваше высочество, я теперь с вами и буду оставаться с вами до этой академии, а потом последую туда, куда вы сочтете необходимым, если только не пересечете рекомендованные вам пределы. До этого момента я буду рядом с вами, преданный, как всегда.

– А за пределами ты тем более должен оставаться со мной! Куда бы я ни отправился!

– Ваше высочество, прошу прощения… Моя верность – то, что остается в кастрюле, когда все выварится, так сказать, – это верность трону, а не вашему доброму высочеству. Если вы пересекаете границы владений вашего отца, то, насколько я понимаю, моя обязанность – в том, чтобы вернуться к источнику власти. А он, по моему разумению, располагается в Пурле, в королевском дворце, при условии, что все обстоит нормальным образом. Там я должен получить новые инструкции от… ну, не знаю, от того, кто их даст…

– Холс, ты что – юрист?

– Спаси господи, ваше высочество!

– Тогда заткнись. Твой долг – оставаться со мной. И закончим на этом.

– Прошу прощения, ваше высочество, но мой долг – хранить верность королю.

– Но я и есть король! Разве ты мне не долдонишь уже четыре дня, что я – законный наследник?!

– Ваше высочество, извините за резкость, но вы – некоронованный король, который твердо намерен удалиться от своего трона.

– Да! Для того, чтобы спасти свою жизнь. Искать помощь, чтобы потом вернуться и предъявить свои права на трон, если на то будет воля МирБога. И должен отметить, что, поступая таким образом, я следую самым почтенным примерам. Разве МирБог не находит убежище от забот здесь, в сердце нашего благословенного мира? Разве сами сарлы не бежали от преследований со своей родины на наш возлюбленный Сурсамен?

– И все же, ваше высочество, быть королем – значит выполнять некоторые обязанности. Нужно дать знать народу, что вы живы.

– Неужели? Отлично. – Фербин решил принять умеренно-саркастичный тон. – Значит, ты мне даешь советы? И что еще должен король?

– Ваше высочество, он должен действовать по-королевски и, если требуется, брать власть силой, а не отдавать ее…

– Хубрис Холс, не смей читать мне проповеди о том, что такое быть королем! И тем более не учи меня королевским обязанностям!

– Ни в коем случае, ваше высочество. Я соглашаюсь с вами целиком и полностью. Чтение проповедей – это дело схоластов-отшельников, к которым мы держим путь. На этот счет у меня нет возражений.

Рауэл Холса заржал, словно в знак согласия. Оба скакуна, обученные ночной езде, в буквальном смысле могли спать на ходу. Правда, время от времени им требовались тычки, чтобы оставаться на дороге.

– Я сам решу, в чем состоит мой долг, Холс. Мой долг в том, чтобы не погибнуть от рук тех, кто уже убил одного короля и глазом не моргнув убьет и второго – меня!

Холс поднял взгляд на почти богопротивную громаду Гиктурианской башни, устремляющейся, как судьба, ввысь, слева от них. От ствола, подпирающего небеса, отходили поросшие травой и лесами склоны – тем круче, чем ближе к вершине. Там, близ ровной, пугающей поверхности башни, земля и листва взрывались зеленой волной, контрастируя с бледностью гигантского цилиндра: тот мерцал в низком красном свете, словно кость давно умершего божества.

Холс откашлялся.

– Эти документы, что мы ищем, ваше высочество… они не действуют в обратном направлении?

– В обратном направлении? Что ты хочешь этим сказать, Холс?

– Может, они позволят вам спуститься в ядро и увидеть МирБога? – Холс понятия не имел, как все это действует. Он никогда не интересовался религией, хотя за подачку всегда был готов пропеть хвалу церкви. Холс давно подозревал, что МирБог – лишь еще один полувымысел, служащий для сохранения привилегий могущественных и богатых. – И вы узнаете, не поможет ли вам тамошнее Божество. – Он пожал плечами. – Это избавит нас от необходимости выбираться на поверхность, а оттуда – к внешним звездам.

– Это невозможно, Холс, – терпеливо сказал Фербин, стараясь не вспылить от такой детской болтовни. – Октам и – слава Богу – аултридиям запрещено общаться с МирБогом. Им не позволено спускаться в ядро. А потому и нам тоже.