Джеред был прав, когда сравнил Тессу со своей бабкой. Она не двигалась, не отводила глаз от зрелища. Пожалуй, выглядела даже еще более надменно, чем раньше. Ее гордый профиль мог послужить моделью для художника или скульптора. Казалось, что вся эта грязь нисколько не марает ее чистоты. Неужели это та же самая невинная девушка, которая бесхитростно захватила его, поймала его в паутину страсти?
Почему же он чувствовал, будто наказывает ее за это?
К тому времени как закончился вечер, Джеред проиграл почти пять тысяч фунтов — больше, чем когда-либо в своей жизни. Ему не доставило удовольствия подписывать долговую расписку, но он сделал это вместе с распоряжениями своим поверенным.
Провожая жену до кареты, он подумал об опасности находиться в таком притоне. Он мог защититься от нападения пистолетом, и в трости его, как у многих, была спрятана рапира.
Джеред подождал, пока Тесса сядет в карету, прежде чем самому подняться по ступенькам и тоже войти внутрь. Небо на востоке уже начинало светлеть. Приближался рассвет. Он любил это время утра, медленное пробуждение от ночи. Лондон никогда не засыпал, но казался особенно тихим в эти несколько часов перед восходом солнца, как будто настороженно замирал в ожидании появления светила.
Тесса сидела в углу, безучастно глядя на светлеющее небо. В какое-то неуловимое мгновение ему захотелось рассказать ей, что он чувствует, поделиться своими мыслями. Но сделать это означало уничтожить все, чего он достиг сегодня, разве не так?
«Действительно, Джеред, это великий подвиг!»
Черт побери, он проиграл сумму, на которую можно было содержать двадцать семей долгое время. Выбросил на ветер за один только вечер! И еще то, другое. Нет, она не могла об этом думать.
Тесса закрыла глаза и прислонилась лбом к холодному стеклу. За кого она вышла замуж? Почему считала, что любит этого человека? Того, кто мог унизить ее, привезя в этот вертеп, того, кто так мало думал о своем состоянии, что выбрасывал его на ветер? Кто мог проявлять так мало интереса к миру, в котором жил, что просто не видел бедных, изувеченных, нуждающихся?
Ей хотелось оказаться подальше от него еще до того, как боль, которую она испытывала, отразится на ее лице. Оказывается, она совсем не знала своего мужа! В глубине ее памяти жило воспоминание о «незнакомце», который ласкан ее кожу, обнимал ее, утешал, когда она всхлипывала.
Ей хотелось, чтобы мир был таким, как месяц назад. Ей хотелось возвратить его, чтобы она могла отвернуться от Джереда, объявить о своем отъезде в Киттридж-Хаус словами такими же убийственными, как его собственные в таверне. Она хотела вернуться в прошедший день, чтобы могла закрыть за ним дверь и никогда не испытывать и намека на нежность, в мир, где нежное прикосновение заменяло слова, ведь он был слишком горд, чтобы произнести вслух ласковое признание.
Все это время она подпускала его все ближе к сердцу и думала, что полюбила его — вопреки всему, что он делал. А он плевать хотел на ее чувства, на ее нежность. И все надежды вдруг в одну минуту сжались в комок и тихонько умерли.
Джеред сидел напротив нее и упрямо молчал. Слова извинения никогда не слетят с его губ. Он никогда не опустится до объяснения, не захочет помочь ей понять его.
Он был не просто аристократом, он был островом в самом себе — отдельным, одиноким, заблудившимся в океане.
Все передаваемые шепотом сплетни, все грязные истории, которые она слышала о нем, не подготовили ее к восприятию мужа таким, каким он был на самом деле. Неужели у Джереда нет других интересов, кроме как по-глупому развлекать себя? Разве нет дел, интересующих его, умных мыслей, посещающих его мозг, чтобы быть высказанными или написанными? Было ли что-нибудь ценное для него, кроме его собственных забав?
Ее жизнь проходила среди аристократов, и она была свидетельницей, что мужчины, имеющие от рождения благородный титул, никогда не довольствовались только своим рангом. Они хотели большего. Ее отец, объединившись с Уильямом Уайберфорсом с целью прекращения дальнейшей перевозки рабов в британскую Вест-Индию, преуспел в этом. Он проводил много вечеров, объясняя дочери, почему так ненавидит торговлю живым товаром, как надеется однажды увидеть палату лордов, принявшую соответствующее предложение.
Стэнфорд Мэндевилл проводил свои дни, проектируя и строя военные корабли, большинство которых продавал Короне. Он был так же помешан на бригах с гербом Киттриджа, как Джеред на своей погоне за дешевыми наслаждениями Если только эти занятия можно сравнить!
И было много других людей с такими же представлениями, которые хотели укрепить свою нацию, готовились к будущему силой своей воли, талантом своих рук и властью своих кошельков и имен.
А вот Джеред Мэндевилл не был одним из них. Неужели нет ничего, чего бы он по-настоящему хотел в жизни? Быть герцогом — это все, чего он смог достичь? Вопросы, которые она собиралась, но не имела смелости задать ему. Нет, не вопросов она боялась, скорее ответов.
Когда он касался ее, тело становилось воском в его руках. А дух? Он обитал где-то далеко, испуганный, утративший иллюзии и даже как-то потускневший от мысли, что придется весь остаток жизни провести так же, как Джеред.
Любить его портрет было намного легче.
— Вы кажетесь немного мрачной, моя дорогая.
— Я полагаю, вы хотели сказать «испорченной», Джеред.
Он не ответил на ее колкость, игнорируя легкую волну эмоций, пробежавшую в нем при этих ее словах. Кто она такая, чтобы судить его? Он сделал глубокий вдох и тихо выдохнул, стараясь скрыть глубину своего раздражения. Это же то, чего он хотел, не так ли? Она отступила. Битва, которую они вели, была так же важна, как любая война за территорию. Он начал ее и должен победоносно завершить.
— Испорченной? Немного мелодраматично звучит, не так ли? — Он улыбнулся ей, но она избегала его взгляда.
— Как скажете, Джеред. — Ее голос был усталым. Так же, как и взгляд, который она бросила на него. Как будто она вдруг постарела за один день. Нет, месяц. Столько времени понадобилось, чтобы девичья наивность покинула ее глаза. Он знал, потому что отсчитывал это время на часах в своей груди, тех, которые тикали, когда она была поблизости, тех, которые замедляли ход, а потом почти останавливались, когда ее не было рядом.
Опасная женщина. Вооруженная чарующей улыбкой, саркастическим смехом и такая противоречивая. Когда она вернется в Киттридж-Хаус, он вздохнет с облегчением. Когда она будет далеко, втиснутая в эту маленькую нишу, которую он неохотно выделил для нее в своей жизни, он может продолжать то, что планировал. Проживать свою жизнь без постоянного осуждения в этих темных глазах.
— Вы так сильно ненавидите меня, Джеред?
Этот вопрос заставил его вздрогнуть.
— Это вовсе не так, Тесса. Напротив, у вас много черт, которыми я восхищаюсь. — Смелость. Настойчивость. Юмор. Ум.
Его раздражало, что достоинства его жены явно перевешивали ее недостатки. Она не была образцом. Она спорила с ним, задавала бесконечные вопросы. Она также обладала неизбывным оптимизмом. Она каждый день просыпалась с улыбкой, полной надежды и радостного предвкушения. Чувствовал ли он когда-нибудь такое?
— И все же, — продолжала она, — всякий раз, когда мы счастливы в какое-то одно мгновение, в следующее — вы делаете что-то ужасное, чтобы снова оттолкнуть меня.
— Тесса, вы меня извините, но я не собираюсь исследовать мой характер.
— Вы хотите сказать, что не терпите критики, не так ли? Потому что вы герцог? Знаете, что я думаю, Джеред? Мне кажется, что все эти развлечения, переполняющие вашу жизнь, планируются вами потому, что вы не можете долго находиться наедине с самим собой. Вы крепкий на вид, но внутри пустой.
Неужели она права?
— Мне в общем-то понравилась та полногрудая блондинка в театре, — сказал он. — Она собирается искать богатого покровителя. Вы согласны?