Глория старалась идти медленно, чтобы успеть осмотреться. Дом и сад действительно казались старыми, как и говорил Рон, но при этом были очень ухожены. И все здесь просто пахло деньгами. Большими деньгами. Глория довольно улыбнулась.

Неожиданно что-то коснулось ее лица. Девушка резко остановилась, испуганно оглянулась и провела ладонью по щеке. Прикосновение, которое она почувствовала, напоминало мимолетное дуновение, причем едва уловимое. «Наверное, насекомое, потерявшее ориентир в темноте», — подумала Глория и, крепче сжав ручку сумки, пошла дальше.

Через несколько секунд, когда она вновь почувствовала прикосновение, причем более ощутимое, чем в первый раз, ей удалось разглядеть маленькую неясную тень, которая бессмысленно порхала перед ее лицом. Однако насекомое молниеносно исчезло, как только Глория подняла руку, чтобы прихлопнуть его.

Сердце девушки забилось немного сильнее. На короткий миг ее охватил необъяснимый страх, но она сумела подавить его и прогнала тревожные мысли. Сощурившись, Глория вглядывалась в темноту. Ее, конечно, можно было бы обвинить во многих вещах, но отнюдь не в трусости.

Где-то между ней и аккуратно подстриженным кустом рододендрона, растущего справа от дорожки, она заметила какое-то движение, напоминающее игру беспокойных маленьких теней, которые хаотично прыгали вверх-вниз. Что это такое? Глория напряглась. Мошки? Но этого не может быть, ведь мошки в темноте не летают. Кроме того, она обязательно услышала бы их назойливый писк.

Не обращая внимания на внутренний голос, явно предупреждающий ее об опасности, Глория поставила сумку на дорожку и осторожно приблизилась к кусту. Тени стали отчетливее, и теперь девушка увидела маленьких серых мотыльков, дико метавшихся из стороны в сторону. Одно из насекомых промелькнуло прямо перед ее лицом, но поспешно отлетело к рододендрону, как только она подняла руку, пытаясь отмахнуться от него.

Глория наконец поняла, что это моль. Всего лишь рой крохотных, неприметных созданий. Она улыбнулась, укоризненно покачала головой, удивляясь собственной глупости, и вернулась к тому месту, где оставила сумку. Когда девушка наклонилась, чтобы взять ее, она в очередной раз ощутила прикосновение насекомого, но теперь оно было весьма болезненным.

Подавив крик, Глория выпрямилась, увидела, как серая тень отлетела от ее руки, и вслепую ударила по ней. Удар был удачным, и маленькая бабочка, сбившись с пути, упала на землю. Когда Глория наступила на нее и провернула по ней подошвой туфли, гравий на дорожке захрустел так, будто она раздавила кости.

Место укуса все еще болело, и Глория подняла руку вверх, чтобы разглядеть его. Но в слабом лунном свете ей удалось увидеть на зудящей от боли коже лишь маленькое серое пятно, похожее на пыль.

Девушка с отвращением вытерла руку о юбку, взяла сумку и пошла дальше. Один мотылек подлетел к ней и стал кружить в миллиметре от ее лица, нежно дотрагиваясь крылышками до ее лба. Глория испуганно вскрикнула, ударила по насекомому и поскользнулась на гравии. Беспомощно взмахнув руками, она неожиданно потеряла равновесие и упала. Ее сумка раскрылась, и содержимое беспорядочной кучей вывалилось на дорожку.

Внезапно в воздухе закружился целый рой моли. Казалось, за одну секунду пространство вокруг девушки заполнилось тысячами маленьких серых насекомых, и каждый мотылек из этого бесшумно порхающего роя снова и снова садился на нее, чтобы дотронуться до лица и рук, голой кожи ее ног и шеи.

Глория закричала от страха. В слепой панике она начала бить руками вокруг себя, раздавливая при этом десятки мерзких крошечных существ, а затем, когда ей в лицо ударило целое облако ужасных серых бабочек, просто сжалась от ужаса. Сначала их прикосновение было легким, почти ласковым, словно поглаживание. Затем ей стало больно. Ужасно больно.

Наверху в доме зажегся свет, послышались взволнованные голоса. Через пару минут парадная дверь распахнулась и к ней кто-то поспешно приблизился.

Но от боли и охватившего ее ужаса Глория почти ничего не воспринимала! Неожиданно, так же быстро, как и пришла, боль утихла. Глория вдруг почувствовала лишь усталость.

Такую бесконечную, невероятную усталость.

Когда я зашел в библиотеку, там уже кто-то был. Везде горел свет, на письменном столе стояла зажженная керосиновая лампа. В камине жарко пылал огонь. В кресле с высокой спинкой, которое стояло перед камином, я увидел широкоплечую фигуру, облаченную в шелковый домашний халат.

— Рольф! — удивленно воскликнул я. — Что…

Я оборвал себя на полуслове, закрыл дверь на ключ и поспешил к нему. Однако, взглянув на Рольфа, я замер, охваченный тревожным предчувствием. На его лице застыло выражение, которое я не мог понять, — что-то между печалью и упреком.

— Ты… не внизу? — осторожно спросил я.

— Говард вполне может справиться со своим багажом и сам, — сказал Рольф. — Но он, конечно, думает, что я в своей комнате и давно сплю. Он не знает, что я здесь, да и не должен знать. Мне нужно с тобой поговорить. — Его голос звучал иначе, чем обычно. Очень серьезно. — Естественно, если у тебя есть время.

— Разумеется, — ответил я и подошел к маленькому чайному столику рядом с дверью, на котором стояли бокалы и бутылки. — Выпить хочешь? — спросил я.

Рольф кивнул, и я смешал для нас двоих крепкое виски. Мои руки так сильно дрожали, что, когда я протянул Рольфу стакан, кусочки льда громко позвякивали, ударяясь о стекло.

Он немного отпил и внимательно посмотрел на меня. Тем временем я уселся в кресло напротив и одним глотком осушил полстакана сразу, не в силах скрыть волнения. Я сразу же поперхнулся и, сильно закашлявшись, взглянул на Рольфа.

Но язвительной насмешки, которой я ожидал от него, не последовало. И сейчас, вспоминая наш разговор, я могу с уверенностью сказать, что Рольф говорил со мной по-английски — на чистейшем оксфордском, какой я когда-либо слышал. До сих пор я лишь однажды был свидетелем того, как Рольф забыл о своем сленге, на котором он только и общался с окружающими его людьми. Но тогда, кстати, он находился в смертельной опасности.

— Итак? — спросил я, когда почувствовал, что у меня немного восстановилось дыхание. — Что случилось?

— Ты говорил с Говардом?

Я кивнул и тотчас помрачнел. Неужели Рольф пришел, чтобы упрекать меня?

— Он собирается в Париж, — пробормотал я. — Но об этом ты уже знаешь.

— Да, — ответил Рольф. — Поэтому мне нужно с тобой поговорить. Может быть, он хотя бы тебя послушает. Мне он даже и слова не дал сказать.

— Меня? — В последний момент я успел подавить громкий смех и со всей серьезностью произнес: — Рольф, это моя вина, что он собирается уехать.

— Ерунда, — пылко возразил Рольф. — Неужели ты считаешь, что Говард, словно разобидевшийся ученик средней школы, решил уехать из-за того, что вы поругались? — Он сильно тряхнул головой, залпом выпил свое виски и стал нервно вертеть стакан. — Мы поехали бы все равно. Раньше или позже. Ваш небольшой спор стал лишь поводом, чтобы отправиться в путь именно сейчас. Это связано с ван дер Гроотом.

— Говард уже говорил мне об этом, — пробормотал я. — Но без подробностей. Что… случилось?

— Случилось?

Лицо Рольфа помрачнело еще больше. Руки здоровяка с силой сжали пустой стакан. От такого давления стекло треснуло, и на толстых стенках образовалась трещина в виде полумесяца. Рольф усмехнулся.

— Что случилось? — повторил он. — Во всем виноват этот ван дер Гроот, будь он неладен. Нужно было раскроить ему череп, но я, глупец, не воспользовался своим шансом. Какой же я идиот! Давно пора догадаться, что происходит. — Он шумно засопел. — Я ждал этого уже несколько лет.

— Я… не понял ни слова, — пребывая в полном неведении, признался я. — Кто вообще этот ван дер Гроот?

—  Что, — поправил меня Рольф. — Вопрос, Роберт, нужно ставить так: чтотакое этот ван дер Гроот? Рассказать всю эту историю не очень-то легко. И ты должен пообещать мне, что ни в коем случае даже словом не обмолвишься о нашем с тобой разговоре.