Тем временем Темплес пересек комнату и исчез за дверью в противоположной стене, а я с любопытством осмотрелся. Дом внутри был таким же бедным, каким казался снаружи: здесь не было ни обоев, ни ковров, ни даже лампы. Я увидел стол, на котором стояла догоревшая свеча, и единственный крупный предмет мебели — открытый буфет с чистыми стопками бедняцкой жестяной посуды.

Странное чувство горечи накатило на меня, когда я подумал, что другие дома этой деревни вряд ли отличаются от халупы Темплеса. Люди в Инсмаусе были бедны, даже более чем бедны.

Когда Темплес вернулся, Курд наградил меня толчком в спину, от которого я качнулся вперед, прямо навстречу хозяину. Тот схватил меня за руку и грубо повел в соседнюю комнату. Там он указал на узкую кровать, накрытую изношенным серым покрывалом. Эта кровать занимала почти все пространство маленькой спальни.

На кровати лежала женщина. Она спала, и, несмотря на бледное, искаженное лихорадкой и болью лицо, я понял, что она очень красивая и молодая, едва ли старше меня. Совсем не такая, какой я ожидал увидеть жену Темплеса…

— Ваша жена? — тихо спросил я.

Темплес кивнул. Его лицо, казалось, окаменело, и на нем не отражалось никаких чувств. Но в глазах мужчины горел такой огонь, что я содрогнулся.

— Да, — ответил он, — но речь не о моей супруге. Сегодня утром, Крэйвен, я стал отцом.

Что-то в его тоне, которым он говорил со мной, заставило меня воздержаться от поздравлений и вообще от какого-либо ответа. Я молча уставился на него. Потом он обернулся, прошел мимо кровати и жестом указал мне следовать за ним.

Рядом с кроватью стояла колыбель, наспех сооруженная из разрезанной вдоль бочки, на дне которой лежала набитая соломой изношенная наволочка. Темплес терпеливо ждал, пока я подойду.

— Мой сын, — грустно произнес он и положил руку на пеленку, которой был накрыт ребенок.

Я склонился над колыбелью, некоторое время рассматривал спящего малыша и затем снова взглянул на Темплеса.

— Милый ребенок, — искренне сказал я, оставаясь предельно серьезным. — В своей жизни мне не раз приходилось видеть младенцев, и большинство из них были ужасны как смертный грех. В отличие от ребенка Темплеса, который был очень даже симпатичный. — Примите мои поздравления, — добавил я. — Такого прелестного ребенка редко увидишь. Вы можете гордиться им.

— Вы так считаете? — спросил Темплес и одним рывком стянул пеленку с младенца.

Когда я увидел голого малыша, мне стало плохо.

— Вот, возьмите.

Старуха протянула мне кружку с горячим кофе, от которого шел пар. Дрожащими руками я поднес кружку к губам и быстрыми, почти жадными глотками выпил его. Я почувствовал также вкус рома, добавленного в кофе.

— Мне жаль, — сказал она и села напротив меня. — Но я считаю, что в данной ситуации лучше увидеть все собственными глазами.

— Почему ты до сих пор с ним разговариваешь, Айри? — вспылил Темплес.

Его лицо было бледным, а лоб блестел от пота. Казалось, вид новорожденного поразил его не меньше, чем меня.

Айри покачала головой, сложила руки на столе и с жалостливым участием посмотрела на Темплеса.

— Ты глупец, Лоури, — произнесла она. — Этот человек не Родерик Андара, неужели ты не понимаешь?

— Но он — его сын, — упрямо ответил Темплес. — Так что нет никакой разницы.

Я повернулся к Темплесу, тщетно пытаясь заглянуть ему в глаза, но ничего не получилось. Бросив смущенный взгляд на закрытую дверь спальни, я тихо сказал:

— Мне… мне очень жаль, мистер Темплес. Я не знаю, что здесь произошло, но я вам искренне сочувствую.

Увидев реакцию Лоури, я понял, что лучше бы мне дали пощечину. Лицо Темплеса исказилось в гримасе ненависти, и до меня дошло, что ему неважно, говорю я правду или лгу. Самое главное, что это несчастное создание, которое сейчас лежит в колыбели, было его сыном!Мои слова, должно быть, прозвучали для него как жестокая насмешка.

— Что все это означает? — спросил я, теперь уже обращаясь к Айри.

Какое-то мгновение старуха смотрела на меня странным взглядом и молчала. Наверное, это было абсурдно, но из всех присутствующих она была единственной, кто не обращался со мной как с врагом. Наоборот, она защитила меня, и, вероятно, в том, что я еще оставался жив, была именно ее заслуга. Но, несмотря на это, ощущение угрозы, исходившей от нее, с каждой минутой усиливалось.

— То, что вы здесь видите, мистер Крэйвен, — сказала Айри, — результат деяний вашего отца. Вернее, проклятия, которое он наложил на жителей этой деревни. Вы не поверите, но оно преследует их вот уже двести лет!

— Вы имеете в виду, что этот… этот ребенок не первый? — запинаясь, спросил я, хотя уже догадался, какой последует ответ.

Темплес громко рассмеялся, но Айри, бросив на мужчину мрачный взгляд, заставила его замолчать.

— Конечно, — подтвердила она. — Оглянитесь же вокруг. Посмотрите на Лоури, или Курда, или… — Немного поколебавшись, она все же выбросила руку и указала на человековолка. — Или на Вульфа. На всех других, что живут здесь. Вы видели их, когда были в трактире.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Неожиданно в горле встал удушающий горький комок. О да, я их видел. Внезапно я осознал всю их ненависть.

— Но почему? — наконец пробормотал я. — Что произошло? Почему ему пришлось такое сделать?

— Не пришлось, — перебила меня Айри, и ее голос зазвучал как холодная сталь. — Он сделал это намеренно, мистер Крэйвен. Он остановился у нас в один из дней 1694 года, когда направлялся в Аркам. За ним гнались люди, имена которых мы не знаем. Мы вообще о них ничего не знаем. Только позже нам стало известно, что они были такими же колдунами, как Андара, возможно даже сильнее, чем он. Он пришел к нам в поисках убежища и помощи, и люди Инсмауса дали ему и то, и другое. Но враги Андары очень скоро обнаружили его, и была битва. Многие жители Инсмауса были убиты, а самому Андаре в конце концов пришлось бежать. Но прежде чем покинуть нашу деревню, он проклял жителей Инсмауса, потому что решил, что это мы выдали его.

Айри на некоторое время замолчала. Ее лицо подрагивало, как будто она испытывала боль и страдание, рассказывая о прошлом. Я заметил, что ее высохшие пальцы судорожно сжимались под столом.

— Мы не предавали его, мистер Крэйвен, — помедлив, продолжила она. — Никто здесь даже не думал об этом. Люди, которые тогда здесь жили, были простыми, но они всегда держали свое слово, даже если их жизнь подвергалась опасности. — В ее голосе появилась горечь. — Однако их честность и порядочность были вознаграждены черной неблагодарностью. Андара сбежал, а его проклятие осталось, и с тех пор каждый младенец мужского пола, рождающийся в Инсмаусе, — калека. Каждый, понимаете? Одни — в большей степени, другие — в меньшей. У некоторых лишь небольшие увечья: горб, косолапость или заячья губа. Есть и такие, что избежали физического уродства, но они слабоумные, бездарные идиоты и теперь влачат жалкое существование, подобно животным. Иные же…

Она замолчала, ища взглядом Вульфа, и я почувствовал, как по моей спине прокатилась ледяная волна.

— Вы хотите сказать, что он… он тоже… — пробормотал я.

Айри медленно кивнула.

— Он должен был стать человеком, Крэйвен, — сказала она. — Но проклятие вашего отца сделало из него чудовище. Только я могу разговаривать с Вульфом и удерживать его звериную сущность. Я и Курд. Без нас он был бы беспомощен как зверь. Если он выйдет за границы Инсмауса, то, скорее всего, его убьют.

— И все это сделал Андара! — сдавленным голосом воскликнул Темплес. — А теперь скажите еще раз, что вам жаль, Крэйвен. — Он наклонился, схватил меня за ворот и угрожающе потряс кулаком перед моим лицом. — Скажите это, и я повыбиваю вам зубы! — кричал он. — Скажите это!

Я молча посмотрел на него, но не предпринял ни одной попытки защититься или хотя бы отбросить его руку. Через какое-то время он отвел взгляд, затем отпустил мою рубашку и отошел в сторону. Я вздохнул, растерянно потер лоб и снова обратился к старухе.