Подо мной расстилалась долина, покрытая белыми сугробами, которая постепенно расширялась и сливалась с равнинами, лежащими вдалеке. Несколько снежинок зацепились за концы моих волос. На другой стороне долины висела белая дымка. Скоро она затянет собой дым пожарища, и то, что я ищу, окажется потерянным до весны, когда оттают истерзанные останки. Нет. Я должна добраться туда раньше.

Я пробивалась сквозь заросли деревьев, прыгала, спотыкалась и едва не вывалилась на неровную поляну. Теперь я ощущала и запах дыма. Воздух из-за него казался грязным, каждый вдох обжигал, обволакивал гарью горло и легкие. Я упала на колени в утоптанный снег под почерневшими руинами, которые никак не походили на деревню, стоявшую здесь недавно. Нежные пушистые хлопья уже пытались прикрыть эти безобразные дымящиеся останки, как будто лес возмущался по поводу черного пятна, уродующего его красоту. Еще немного, и все будет скрыто от глаз.

Я осторожно пробиралась между дымящимися обломками к постройке, пока еще не успевшей рухнуть. Она не слишком напоминала дом, наверное, здесь был сарай или мастерская, но у меня не было времени осматривать все обгорелые развалины в поисках улик. Я дернула несколько уцелевших досок. Они провалились внутрь и рассыпались раньше, чем успели коснуться пола.

Получилась дыра, достаточно большая, чтобы я сумела в нее пролезть, но внутри не оказалось ничего достойного внимания. Несколько обугленных горшков, кусок материи, который внезапно загорелся, рассыпался в прах и развеялся по ветру. Больше ничего.

Я присела на корточки над золой и стала шарить пальцами по останкам, все еще теплым. Но что я ожидала увидеть? Тела были снаружи — разрозненные обугленные кости и обрывки волос, колыхавшиеся от жара. Узнать кого-либо невозможно. Я могла бы наступить на нее, пока ходила здесь, и даже не понять этого. Не осталось ничего похожего на ее дом. Ни один из уцелевших предметов не принадлежал ей. В воздухе не витало ни единого знакомого запаха. Ни одного воспоминания, пусть самого размытого, о тех временах, когда я жила здесь.

Ничего.

Мокрые хлопья таяли на моем лице, отчего по щекам текли холодные ручейки. Завиток горького дыма поднялся над руинами, но почти сразу зашипел от влажного прикосновения снега и пропал. Я подняла голову и поняла, что снег пошел по-настоящему, быстро насыпая сугробы поверх черных обрубков. Поднялся и ветер. Надо уносить ноги прямо сейчас, пока я не застряла в этом белом аду.

Но я все равно задержалась еще немного. Уходить мне не хотелось, поскольку это означало признать свое поражение. Однако мороз уже водил зябкими пальцами по телу, отнимал тепло, заставлял меня дрожать.

Я выбралась из тесного сарая, и снег с ветром сейчас же набросились на меня. Останки деревенских жителей походили теперь на черные кучи, едва различимые в густом снегу. Пронизывающий, злобный холод окутывал меня, я оступилась, выбираясь наружу, и упала лицом вниз. Резкая боль пронзила ладонь. Я посмотрела, ничего не увидела, однако рука нащупала что-то твердое, металлическое, длинное и острое. Онемевшие пальцы узнали знакомые очертания кинжала.

Пока я поднималась на ноги, ветер завывал вокруг, но я отошла под ненадежную защиту деревьев и оглядела свою увесистую находку. Настоящее сокровище! Клинок такой яркий, что в нем почти как в зеркале отражается снежный покров. На рукояти гравировка. Такая работа должна стоить целое состояние. Это не какой-нибудь крестьянский ножик. Угрюмого вида дракон, вырезанный рукой настоящего мастера, сидит на кресте, сощуренные злые глаза чудовища смотрят с явным вызовом.

Я заткнула кинжал за пояс и порадовалась той уверенности, какую он придал мне. Но самое важное состояло вот в чем. Теперь у меня имелось доказательство того, что я побывала здесь в действительности, а не просто во сне.

Я вернулась, пусть даже слишком поздно.

Я проснулась от резких криков несчастного дуэргара. Вонючка заметил, что я открыла глаза, перестал завывать и забрался мне на руки. Я обняла его и почувствовала, как узенькая грудная клетка вздымалась и опадала от испуганного дыхания. Как и в случае с Кэдмоном, мне не удалось точно определить запах дуэргара. Он впитывал в себя столько всего, что выделить что-то одно было слишком сложно. В данный момент от него пахло мылом, землей и сырой говядиной. Этот коктейль почему-то меня успокаивал.

Я сидела, глядя в темноту, пока Вонючка медленно приходил в себя. Если он так разволновался, то во сне я, наверное, стонала или разговаривала, хотя совершенно не понимаю почему. Сон оказался не совсем кошмарным, пусть и пронизанным глубокой грустью, поскольку нечто важное не было сделано или же осуществилось слишком поздно. Еще сновидение казалось поразительно реальным. Я почти ощущала на лице запах горелого дерева и сосновой хвои. В теплой постели прекрасно протопленного дома я вся дрожала от пронизывающего холода и горечи потери.

Я понятия не имела о том, что означал этот сон. Обычно в кошмарах на меня что-нибудь выпрыгивает из темных переулков, затаскивает туда, распарывает живот — в общем, ничего загадочного. То, что обычно меня пугало, было прямолинейным как нож. Хотя во сне фигурировал семейный символ, но в самом видении не было ничего угрожающего. Никто на меня не нападал, я не страдала от физической боли, если не считать уколотой ладони. Но если это самое страшное ранение, какое грозит мне в ближайшее время, то можно закрывать собрание.

Через несколько минут я поднялась и попыталась вернуть Вонючку в гнездо из одеял, устроенное на полу. Несмотря на купание, я подозревала, что у дуэргара имеются блохи, и брать его в постель не хотела. Однако он сопротивлялся, а эти ручки, похожие на палочки, были сильнее, чем казались.

Я внимательно посмотрела на Вонючку и поняла, что он проснулся вовсе не из-за меня. Живот у него чудовищно раздулся. Беловато-серая кожа под светлым мехом на брюшке натянулась так, словно бедняга проглотил большой мяч.

Печальные карие, круглые, как монетки, глаза уставились на меня, умоляя о помощи. Я растерянно огляделась. С боевыми ранениями я справлялась, знала, как помочь в случае крайней необходимости, однако за всю долгую жизнь мне ни разу не приходилось лечить больного дуэргара. Но тут его физиономия приобрела характерное выражение, я спешно подхватила его и потащила в ванную.

Вонючку стошнило, причем сильно. Я и сама оказалась не намного чище к тому моменту, когда отмыла ванную комнату и его. Я спала в собственной футболке, которую выстирали, пока шел обед, но теперь восстановлению она уже не подлежала. Я выкинула ее вместе с банными полотенцами в желоб для грязного белья, упала в кровать, где сейчас же ощутила прикосновение шелковистой великолепной кожи, и села на постели как раз вовремя, чтобы успеть спасти Кэдмона, который взялся из ниоткуда, от атаки Вонючки. Если точнее, дуэргар пытался выцарапать эльфу глаза.

Я оттащила Вонючку и хмуро уставилась на Кэдмона.

— Похоже, он вас не любит.

Лунный свет сочился сквозь решетки на окнах, рассыпая серебряные искры по груди эльфа, но оставляя в темноте все прочее. Луч на миг отразился от его звездных глаз, отчего они засветились, как у кошки под фонариком. Затем эльф передвинулся и снова превратился в темный силуэт.

— Необходимо научиться отличать друга от врага.

— Вы пришли сюда среди ночи, чтобы сообщить мне эту истину?

Кэдмон вытянулся на кровати. Его серебристый халат ниспадал идеальными складками. Не обращая ни малейшего внимания на меховой комок, плюющийся и шипящий в паре футов от него, эльф посмотрел на меня ясными очами из-под светлых густых ресниц.

— Я услышал шум и испугался за вас.

Я сощурилась.

— Как это услышали? Дверь сделана из толстого дуба. — Луи Сезар мог бы услышать, но вряд ли чувства эльфов настолько остры. — Вас разместили в соседней комнате?