— Разве его не запороли до смерти? — еле выговорила Орва, глядя на девушку покрасневшими от слез глазами.

Амисия погладила пухлые руки кухарки.

— Барон хлестал его розгой, это так, но силы-то уже не те. У Рэндольфа все до свадьбы заживет. — Она сама с трудом этому верила, но молила Господа, чтобы так оно и случилось.

Пока девушка всеми способами утешала старушку, а та нащупывала спасительную соломинку надежды в море отчаяния, у закутка неслышно появилась Анна, которая молча остановилась между каменной стеной и грубой занавеской.

Орва не нашла облегчения в том известии, которое принесла ей Амисия.

— Что же с ним теперь будет? Ведь он крепостной. Сюда возвращаться — верная смерть, а больше податься некуда. В лесу ему не прокормиться — за потраву-то придется ответ держать.

Амисия собралась с духом и с напускной уверенностью заявила:

— Можешь не волноваться. Человек, который спас Рэндольфа, не покинет его в беде. — Понимая, что такое заверение звучит по меньшей мере неубедительно, она добавила: — А это не кто иной, как Волчья Голова — барон за ним охотится, да никак поймать не может.

Восхищенные нотки в голосе Амисии подтвердили самые худшие опасения, которыми Келда поделилась с Анной. Когда Амисия не пришла ни к ужину, ни к завтраку, Келда призналась матери, что они напали на след разбойников. Ломая руки, она поведала, как Амисия восхваляла достоинства Волчьей Головы.

— Ума не приложу, — всхлипывала Орва, — что на него нашло? Ведь он всего-то должен был овса для лошадей привезти. Это ему не впервой. А вот поди ж ты, как оно обернулось. — По всей видимости, Орва не усомнилась в справедливости дошедших до нее слухов. — Барон так говорит: раз Рэндольф сбежал, стало быть, он вор, и ждет его позорное клеймо.

Простодушная женщина терзалась страшной мукой. Амисия не могла допустить, чтобы из-за ее прегрешений мать потеряла веру в честность своего сына.

— Это я упросила его перевезти меня на тот берег; это я от него сбежала, пока он занимался делом. А он отправился меня искать и набрел на жареного фазана. Я одна виновата в том, что барон объявил его вором. Никогда себе этого не прощу.

Кухарка обняла разрыдавшуюся Амисию и прижала к своей необъятной груди, отпуская ей этот грех. Все это время, оставаясь незамеченной, за ними наблюдала Анна. Ей хотелось думать, что эта история послужит Амисии уроком: может быть, хоть теперь она поймет, что за ее взбалмошность жестоко расплачиваются невиновные.

— Стыдись: из-за тебя ни в чем не повинный человек попал в страшную беду.

Амисия и Орва, сидевшие на соломенной циновке, в ужасе отпрянули друг от друга и обернулись к нежданной свидетельнице их разговора.

— Надеюсь, — продолжала Анна, делая шаг внутрь закутка, — что когда-нибудь ты научишься думать о последствиях и перестанешь совершать безрассудные поступки.

— Отныне она будет лишена возможности «совершать безрассудные поступки»! — раздался сзади них злобный хохот.

Заслышав этот рык, леди Анна резко обернулась, но тут же отшатнулась назад и чуть не упала, споткнувшись о циновку.

Тонкие губы Гилфрея растянулись в широкой ухмылке на мясистом, сытом лице. Он подкрался как раз тогда, когда Анна отчитывала его падчерицу, и не без злорадства наблюдал, как съежились перепуганные женщины. Когда Амисия заносчиво вскинула голову, он провозгласил, смакуя свои слова:

— К концу недели она пойдет под венец. Я сам выберу ей такого мужа, который ее приструнит раз и навсегда. До той поры у дверей моей драгоценной супруги будет стоять стражник, оберегая ее уединение, а возле этой непутевой сумасбродки, — он презрительно махнул рукой в сторону Амисии, — день и ночь будет находиться Мэг.

Стоило ему упомянуть имя злобной старухи, как она сама тут же высунулась из-за широкой спины хозяина. Прислужница Темного Лорда, скрюченная, с испещренным морщинами лицом и колючими бесцветными глазками, внушала не меньший страх, чем ее господин.

У Амисии сердце ушло в пятки, но она не подала виду. Отчим наверняка предвкушал, как она станет убиваться, узнав о предстоящем позорном венчании с каким-то отвратительным старикашкой, который увезет ее в чужие края. Она лишь на мгновение зажмурилась, когда до нее дошло: больше ей не суждено увидеть Галена!

— Молчаливое неповиновение тирану служит доказательством вашей отваги и сплоченности. — Бледный свет луны освещал могучую фигуру Галена, стоящего на груженой повозке посреди собравшейся на просеке толпы. В тишине предрассветного леса его негромкие, но отчетливые слова были слышны каждому. — Наберитесь решимости: ваше отсутствие будет недолгим, но барон Гилфрей на своей шкуре почувствует, каково обходиться без крестьян, чьим трудом он кормится.

Женщины в молчании прильнули к своим мужьям, дети уцепились за материнские юбки. Ни веточки не хрустнуло под ногами. Все были бы и рады проучить лорда, но страх оказался сильнее. Как приказал им Эдгар, они сложили свои скудные пожитки в телегу, но многие терзались сомнениями и готовы были отказаться от этой опасной затеи.

— Разве у нас есть выбор? — обратился к односельчанам Эдгар. — Неужели мы станем ждать, как стадо баранов, пока нас прирежут? Или будем безропотно глядеть, как горят наши хижины? А может, мы сделаемся предателями и наведем барона на след того, кто пришел к нам как друг, да еще спас от расправы крепостного, нашего собрата? — Он кивнул в ту сторону, где стоял Рэндольф. — Неужели мы предадим того, кто нас накормил и дал нам надежду?

— Не просто надежду, а клятву. — Голос Галена перекрыл прокатившиеся по толпе шепотки. — Клянусь святым крестом, ждать вам совсем недолго: скоро придет ваш настоящий лорд, который отнимет у Гилфрея земли, захваченные обманом и кровью.

При упоминании о загадочном неизвестном лорде толпа замерла. Как же такое может быть? Ведь у барона Конэла остались только жена и дочь. Или речь идет о чужаке, который польстится на богатое приданое? Или о незаконнорожденном сыне? Да всяко лучше, чем нынешний лютый хозяин. Многие стали согласно кивать, а потом из толпы раздались одобрительные возгласы.

— Но куда податься нам, крепостным? — Этот вопрос задала простая с виду женщина, в глазах которой угадывался природный ум и твердый характер. — Любой знатный лорд сочтет своим долгом вернуть нас на расправу барону.

— Известен ли вам человек по прозванию «Уилли из Уильда»?

Этот доблестный воин прославился по всей стране: принадлежащая ему полоса леса под названием Уильд стала непреодолимым препятствием для французов, которые трепетали при одном упоминании его имени и не отваживались углубляться в лесные дебри его владений.

— Так вот, — продолжал Гален, — Уилл мне друг. — Он преисполнился гордости, увидев искреннее восхищение на лицах крестьян, но умолчал о том, что Уилли из Уильда также приходится ему старшим двоюродным братом. — Карл, мой соратник, проводит вас в Уильд. Но даю слово чести — поверьте, честь для меня дороже жизни — даю слово чести, что вы вернетесь уже совсем к другому хозяину, который станет судить по справедливости и вернет в ваши дома покой и достаток.

— Я тебе верю; моя семья пойдет за тобой с надеждой на лучшее будущее. — Так сказал Эдгар, обняв женщину, не побоявшуюся говорить перед всеми (видно, это была его жена), и протянул вперед правую руку.

Гален спрыгнул на мягкую лесную траву и скрестил свою согнутую в локте руку с рукой Эдгара в знак взаимного уважения.

— Я тоже пойду за тобой, — раздался детский голосок.

Гален увидел обращенное к нему лицо Дэйви. Воздавая должное детской искренности, он без тени насмешки протянул ему согнутую руку:

— Ты уже доказал свою храбрость; благодарю тебя за поддержку.

Дэйви скрестил свою тонкую ручонку с протянутой ему железной рукой и просиял от похвалы человека, который не боится водить за нос самого барона, да еще вступается за крепостных.