Гален открыл рот, собираясь возразить, но Амисия его опередила:
— Побереги себя для другого. Крестьяне, верно, уже ждут не дождутся твоих великих дел. Всем известно, что Темный Лорд не решается соваться в лес по ночам. — Не выбирая слов, она нанесла запрещенный удар. — А больше мне ничто не угрожает. Барон прочесал весь лес вдоль и поперек: в округе нет никаких злодеев — кроме тебя и твоих дружков.
Гален похолодел. Ведь он чуть было не признался ей, кто они такие, но вовремя одумался, напомнив себе про ее порывистый нрав и несдержанный язык. Он сомневался, что эта девушка — при всех своих благих намерениях — способна хранить тайну; в минуту душевного смятения, как сейчас, она могла наговорить лишнего.
Амисии показалось, что ее необдуманные слова нанесли Галену глубокую рану. Она сделала шаг вперед и положила руки ему на грудь.
— Я не хотела… — не находя подобающих слов раскаяния, она запнулась, а потом повторила. — Поверь, я не хотела…
Гален встретил ее умоляющий взгляд. Если ему требовалось доказательство, что ей, вспыльчивой и неосмотрительной, нельзя доверять — он его получил. Не напрасно он утаил от нее свое родовое имя и титул. Ему не терпелось поскорее покончить с обязательствами, которые он взял на себя вслепую. До сих пор дело не продвинулось ни на шаг. Укоряя себя за бездействие, Гален сощурил глаза и метнул ледяной взгляд на хрупкие пальцы, касающиеся его груди.
— Ой!.. — Амисию обдало холодом. Он разрушил все ее сладостные мечты, а вместе с ними и любовь.
Она отдернула руки и, позабыв, что находится на узком уступе крутого склона, отпрянула назад.
— Ты в своем уме? — вскричал Гален, обхватив безрассудную девушку своими крепкими руками и прижимая ее к груди. Он прислонился спиной к каменной круче. — Глупышка. Ты совсем еще глупышка. — Он зарылся лицом в шелковистое облако ее волос, и его тихий голос зарокотал возле самого ее уха, как отдаленный гром. — Настанет и наш день. Клянусь честью. — Запустив пальцы в каштановые пряди, он осторожно заставил ее поднять голову и заглянул в медвяные глаза. — Слово чести для меня превыше всего.
— Я так и знала, — живо откликнулась Амисия. — С самого первого дня…
Эти страстные заверения были прерваны короткими поцелуями, которыми Гален покрыл ее щеки, глаза, уголки рта и чувствительные впадинки за ушами. Сладкая жажда осталась неутоленной.
Привстав на цыпочки, Амисия обвила руками его шею и пригнула его голову к своему лицу. Но его полураскрытые губы лишь мягко прикоснулись к ее рту, а язык быстрыми, дразнящими движениями собрал нектар с ее губ, словно пыльцу с цветка. Дыхание Галена стало прерывистым. С отчаянным стоном Амисия прижалась к его разгоряченному телу, и это прикосновение поколебало его железную волю. Сильные руки оторвали ее от земли и стиснули в объятиях. Их обоих захлестнул огненный ураган; они жадно тянулись навстречу друг другу, задыхаясь и дрожа.
Снизу донесся громкий всплеск — это принесенный рекой древесный обломок рухнул с высоты в заводь. Гален опомнился. Он откинул голову, прижался затылком к прохладному камню и подставил лицо ледяным брызгам, чтобы охладить бушующий в крови пожар. Не разжимая объятий, он ласково поглаживал хрупкую девичью спину, спрятанную под волной шелковистых прядей. Он поддался зову страсти, но это безрассудство оказалось совершенно упоительным. Сознавая, что его ласки становятся все смелее и вместо успокоения зовут к новому буйству плоти, Гален заставил себя задержать руки на ее талии и остановиться. Потом он открыл глаза и убежденно произнес:
— Мы выбрали неподходящее время и место; но вскоре ночь будет принадлежать нам, а зажженные нами костры будут ярче солнца и сладостнее лунного света.
Амисия не противилась, когда Гален отстранил ее и заставил стать рядом с собой. Она всем сердцем приняла это обещание. На ее доверчивый взгляд Гален ответил грустной улыбкой: он пока не знал, как распутать клубок невольной лжи, чтобы не убить ростки первого девичьего чувства. На прощание он провел ладонью по ее щеке и подал знак выбираться наверх.
— Хоть немного тебя провожу.
— Нет. — В этом коротком отказе прозвучала невысказанная любовь; Амисия ответила на ласку Галена, пробежав кончиками пальцев по складкам у его рта. — Близится время твоей встречи с крестьянами. Поскорее приступай к делу — я хочу, чтобы ты до рассвета вернулся в укрытие. Береги себя, пока не настанет наш день.
С теплой улыбкой она опять поднялась на цыпочки, привлекла к себе Галена и легко коснулась его губ, а потом шагнула к ступенькам, вырубленным в скале.
Наверно, она права, сказал себе Гален, глядя на Амисию, которая, подоткнув юбки, ловко взбиралась наверх. И дело не только в его уговоре с крестьянами. Окажись он рядом с ней на твердой земле, едва ли он устоял бы перед искушением: больше всего на свете ему хотелось взять то, что она готова была ему подарить, не ведая про обман, который грозил стать причиной их расставания — навсегда.
Когда Амисия преодолела подъем и побежала по лесной тропе, ее уверенность в их будущем начала ослабевать. Нет, она нисколько не усомнилась в словах Галена — адресованных деревенской простушке, но осмелится ли он навлечь на себя жестокие гонения, которые неизбежно ожидает простолюдина, сманившего из дома дочь знатного лорда? Она мучилась оттого, что не могла признаться, сколь ненавистны ей родовитые женихи, которые зарятся только на ее приданое. Выдав себя за другую, она угодила в ловушку: теперь она не имела возможности открыть ему свое происхождение и, хуже того, не могла убедить его, что ей нужен именно он, такой, как есть — без состояния, без имени, без титула.
Каждый шаг, отделяющий ее от любимого, рождал дурные предчувствия и грозил разорвать тонкую связующую нить. Поторопись,подгоняла она себя, не то прилив отрежет путь к возвращению домой; что будет, если Темный Лорд настигнет тебя в лесу?Однако ноги ее не слушались. Она готова была повернуть назад, к пещере, но вовремя одумалась. Как она оправдается перед Галеном? Ускорив шаги и проклиная себя за малодушие, Амисия тряхнула головой, чтобы отогнать непрошеные мысли. Пути назад не было — не только потому, что она скрыла истину, но и потому, что не имела права в угоду своим желаниям усугублять и без того немалые беды верного Рэндольфа. Она обязана была принести Орве весточку о сыне.
Залитую лунным светом тропу пересекал древесный корень. От волнения Амисия его не заметила, споткнулась и чуть не упала. Мрачные мысли не покинули ее, но словно отошли на задний план, окутав зловещим облаком счастливые воспоминания о клятве, данной Галеном. Осмотревшись по сторонам, она с удивлением обнаружила, что до берега осталось совсем немного.
Пробираясь среди прибрежных камней, Амисия разглядела отмель. Уже начался отлив, хотя волны то и дело захлестывали узкую косу. Когда Амисия подобрала юбки, ее взгляд упал на сафьяновые сапожки, безнадежно испорченные после похода по ручью. Что ж, решила она, хуже уже не будет.
Почти бегом преодолев косу, Амисия заспешила вверх по извилистой дороге, хотя сбитые ноги едва слушались. Когда она прокралась в темную конюшню, ни одна лошадь даже не фыркнула. Дверь черного хода тихонько скрипнула, но этого никто не заметил, даже та несчастная, которая приглушенно рыдала где-то рядом.
Холщовая занавеска отгораживала закуток под черной лестницей. Там, на соломенной циновке, прислонясь к холодной каменной стене, сидела согбенная горем женщина.
— Орва, — еле слышно окликнула Амисия.
Кухарка, спрятавшая лицо в дрожащие ладони, ее не услышала. Амисия сделала шаг вперед, опустилась на колени, обняла вздрагивающие плечи и прижала старушку к себе.
— Орва, — зашептала Амисия, — Рэндольф в безопасности — его накормили и уложили спать. Знаешь, кто его охраняет? Тот самый смельчак, который спас его от незаслуженной кары.
Охваченная горем, Орва, казалось, не замечала хрупкую девичью фигурку, примостившуюся рядом, покуда не прозвучало имя ее сына. Она отстранилась и заглянула в серьезные карие глаза, ища подтверждения услышанному. До той поры Амисия ни разу не видела ее слез: круглое румяное лицо всегда светилось ласковой улыбкой. Однако сейчас на нем отражалась лишь безнадежная скорбь, и Амисия опять остро ощутила свою вину за то, что злоупотребила добротой Рэндольфа. Это чувство нестерпимо обожгло ее душу — не так ли обжигает адский огонь, в котором, как учат священники, суждено гореть всем грешникам?
