— Вы шутите?
— Какие шутки?
— Ну ладно. А на чем вы тогда ездите?
— На стареньком мамином седане. Там даже нет кондиционера, но я так к нему привязалась. Мадам Йелтси видеть его не может.
— Значит, вы иногда все-таки осмеливаетесь ей перечить.
— Что вы имеете в виду?
— Я хочу сказать, что вы с ней совершенно разные люди.
— Она мой шеф. Именно она поддержала меня в трудную минуту, когда рядом никого не было.
Наверное, Гаррет понял, что Тони готова обороняться, и круто сменил тему разговора:
— Вы так и не ответили на мой вопрос. Как вы развлекаетесь?
— Я вам покажусь скучной.
— И все же?
— Читаю.
— Только и всего?
— Я люблю читать. Времени у меня, конечно, немного, но, когда выпадает возможность, ложусь на кушетку, включаю стерео и читаю.
— И что вы читаете?
— А вы не будете смеяться?
— Только если это окажется поваренная книга.
— Детективы. Убийства и кровь.
— Ну-ну. А романы?
— Нет. — Она не скажет ему, почему не читает романов. Потому что они заставляют ее мечтать о том, что никогда не сбудется.
Однако сейчас вовсе так не кажется. Она в тесной хижине, рядом с ним, и так близко, что чувствует его запах. От него пахнет так, как и положено пахнуть мужчине, с которым в романе целуются в снежном убежище.
— Иногда я читаю книги по фотографии, — добавила Тони, стараясь прогнать мысль о поцелуях.
— А о моде?
Она не ответила.
— Господи, да эта старая ведьма из вас веревки вьет, или я не прав? Вы не должны чувствовать себя виноватой из-за того, что чего-то там не читаете.
— Никакая она не старая ведьма.
— Старая ведьма и есть. А какую музыку ставите, когда читаете?
— А вы не будете смеяться?
— Постараюсь.
— Вы, наверное, думаете, что я слушаю классическую музыку… Да?
— Девушка лежит, уютно свернувшись, и читает книгу под звуки «Четырех времен года»… — Гаррет посмотрел на Тони как бы в раздумье. — Нет. Что-то не вяжется. Не знаю почему. Может, из-за волос…
— Боба Сигера — вот кого я слушаю. Это моя слабость, — призналась Тони.
— О, так, значит, вы любите старый добрый рок! Не слишком ли вы молоды для него?
— Мужчина и должен быть старше женщины.
— А в вашей жизни вообще есть мужчины?
— Пока что их двое. Один — это Боб, о котором мы только что говорили. А еще есть Брюс, с которым я сплю.
Молчание.
— Спите с ним? — послышалось наконец.
Конечно, ее опыт в таких вещах невелик, но, если она не ошибается, он как будто расстроен, что она с кем-то спит. С чего бы это?
— Это тряпичная обезьянка. Я сплю с ней с трех лет.
— Ее сделала ваша мама, — догадался он.
Нет, шутка не получилась. Наоборот, почему-то стало грустно оттого, что она спит с тряпичной обезьянкой, сшитой в тс далекие времена, когда в ее жизни была любовь.
— Сейчас ваша очередь, — сказала она. — Как вы развлекаетесь?
— Мне кажется, я этим самым сейчас и занимаюсь.
Тони засмеялась.
— Правда?
— Правда.
Но взгляд у него был серьезен. Тони отвела глаза.
Она хочет его, она готова отдаться ему прямо сейчас.
Довольно странное желание для девушки, которая ничем подобным никогда не занималась.
— А что еще? В свободное время? — Тони показалось, что голос у нее прозвучал хрипло, словно воронье карканье. Если он только скажет то, о чем она думает, она пропала.
— Ну, я тоже читаю. В основном литературу по спасательному делу. А вообще-то все совершенно изменилось с тех пор, как появилась Анжелика. Леплю снежных баб…
— О, это такая прелесть! — живо откликнулась Тони.
— Живете рядом с Диснейлендом, а снежные бабы для вас — прелесть?
— Я ни разу не была в Диснейленде.
— А я был. Хотя, можно сказать, живу отшельником. Но вы-то почему ни разу туда не ездили?
— Я оставила это на потом.
— Как это — на потом?
— Ну, когда у меня будут дети. — Тони почувствовала, что краснеет, как будто выдала какую-то глубокую личную тайну.
— Дети… — повторил он задумчиво. — Мне почему-то казалось, что это не входит в ваши планы.
Когда-то это как раз и входило в ее планы. Тони мечтала, как она вырастет, закончит художественное училище, станет знаменитым фотографом, встретит прекрасного человека и у них будут дети.
Мечта о художественном училище развеялась как дым в день смерти мамы, а с ней незаметно ушло и все остальное.
— Вы расстроены? — Гаррет легонько провел пальцем по ее щеке.
— Нет. А как насчет вас? Почему вы одиноки?
— Я не одинок. У меня есть Анжелика.
— Я имела в виду другое.
— Как вам сказать… Мне всегда казалось, что если чему-то суждено случиться, то так оно и будет. Специально я никого не искал, но в душе в общем был готов, что когда-то женюсь, заведу семью. А потом вдруг обнаруживалась еще одна непокоренная вершина… Но сейчас мне иногда приходит в голову, что это необходимо Анжелике. Было бы хорошо, если б у нее были мать, братья, сестры.
Необходимо Анжелике. А не ему самому. Не хотела бы она, чтобы ее выбрали вот таким манером.
— Ей не это нужно, — проговорила Тони. — Любовь, которой ребенок окружен в семье, — вот что ей надо. А то, что делаете вы, превыше всяких похвал.
— Спасибо. Я действительно люблю ее больше всего на свете.
— А что вы делали в свободное время до Анжелики?
— Поднимался в горы, ходил в пешие походы, иногда охотился, катался на лыжах. Я и сейчас, когда время позволяет, этим занимаюсь.
— Сплошные приключения.
— Вы так считаете? Не знаю. Мне это никогда не казалось чем-то уж очень захватывающим. У меня спокойно на душе, когда я всем этим занимаюсь. Вот как сейчас.
Что ж, хорошо, что хоть ему спокойно. Потому что у нее сердце готово выпрыгнуть из груди.
— Слушайте, — сказал он негромко. Из павильона доносилась песня «Кум-ба-я».
Тони прикрыла глаза. Далекие голоса, ее и его дыхание — и больше ни единого звука.
Они замолчали. А потом она почувствовала прикосновение его губ.
— Я весь день только об этом и думал, — прошептал он хрипло.
— Но мы же решили больше этого не делать, помнишь? Только один раз. Только…
Он прервал ее поцелуем. Такие теплые губы…
— Я не умею готовить, — сказала Тони, чуть отстранившись.
— Знаю.
— И коса у меня рассыпается.
Он хмыкнул.
— И о горах я ничего не знаю.
— Я научу.
— Но я не могу остаться!
— Почему?
Вопрос остался без ответа. Тишину прорезал пронзительный крик. Мадам Йелтси.
— Вот почему, — сказала Тони, выскальзывая из его рук.
Снова крик.
— Просто это, наверное, кот напал на ее шубу.
Тони выбралась наружу и застыла на месте. Свеча внутри погасла. Появившийся следом Гаррет сунул ей в руку огарок.
— Все равно там крыша стала подтаивать, — сказал он.
— Что? — Тони сунула огарок в карман.
— Было слишком жарко. — Они поняли, о чем идет речь. — Она знает, что вы со мной, потому и кричит.
— Она тревожится за меня.
Гаррет поднял бровь.
— С чего бы это?
— Ну, я ведь из Калифорнии. Неизвестно, как на меня подействует снег. Опять же, я из города. Неизвестно, смогу ли я жить в безлюдном месте. Я — деловая женщина. Печь домашнее печенье — это хорошо, но долго ли я смогу жить этим?
— Ну, знаешь, нам всем не суждено долго жить, если ты будешь печь печенье.
Он смеется. Так ей и надо — слишком много о себе вообразила. Он же не спросил, почему она не может остаться навсегда.
И вообще, обещать остаться навсегда человеку, которого знаешь всего три дня, — что может быть глупее? Даже если бы он спросил.
В доме снова закричали.
Гаррет презрительно мотнул головой. Тони бросила на него жалобный взгляд и ступила в снег. Он и не подумал ей помочь. Без него идти было намного труднее.
Пожалуй, теперь вообще каждый шаг ей будет даваться намного труднее. Ведь ее рука хранит тепло его ладони, губы — вкус его поцелуя, а сердце нашло то, чего ему, оказывается, так недоставало.
