– Это не твое дело, Алекс!

– Мое, если ты примешиваешь к работе личные дела.

Она удостоила его таким же ледяным взглядом:

– Ты лучше других можешь понять, почему она здесь. Я не могу оставить ребенка в своей семье даже на неделю. Не важно, как сильно ты мне нужен как клиент.

Ее свирепый взгляд, стальная выправка – все говорило о решимости.

Он помолчал, вспоминая ее горделивое признание в том, что дети Валеро воспитывались няньками и в школах-интернатах. Мария Валеро в совершенстве освоила роль жены иностранного дипломата, а вот какой матерью она была?

Впервые Алекс испытал к Хелен не только физическое влечение.

Заскрежетав зубами, он проворчал:

– Так она твоя?

Хелен отрывисто кивнула.

Итак, у нее есть ребенок. Почему он об этом не знал?

– Сколько ей?

Она набралась смелости, вздернула подбородок и мужественно встретила его свирепый взгляд:

– Пять месяцев.

Дважды подсчитав, Алекс погрузился в молчание. Ярость застилала ему глаза.

В ту ночь, когда Хелен заявила, что любит его, в ту ночь, когда умер его отец, она уже была беременна от другого мужчины!

Самолет набрал высоту. Следующий час Хелен старалась занять себя газетными вырезками об Алексе, но время от времени смотрела в иллюминатор, на мучительно-яркие облака и синее небо.

Когда Белла пошевелилась, Хелен перестала притворяться, что работает. Она достала из сумки бутылочку со смесью. Кормя девочку, она видела, что Алекс не обращает на них никакого внимания.

Алекс сосредоточился на документах с таким неуместно-угрюмым видом, что она задержала на нем взгляд. Никогда Хелен не видела Алекса таким злым и отстраненным. Она помнила его другим: подшучивающим, симпатичным, даже когда он молчал.

«Не забудь о поцелуях».

О, эти предательские поцелуи, которые обещали так много, что заставили ее забыть обо всем…

Хелен взглянула на Беллу. Нежно улыбнувшись, она положила полотенце на плечо, затем подняла ребенка. Десять минут спустя она уложила спящую дочь в кроватку, убрала свои записи и уставилась в иллюминатор.

Мили красного песка, перемежающиеся редкими кустарниками. На большей части Австралии по-прежнему стояла зима. В северной части этой пустынной территории в августе перемещались горячие пески, а по ночам температура опускалась ниже нуля.

Даймонд-Бей находился на краю священной земли аборигенов и был скорее похож на холмистый оазис. Когда самолет сделал круг над небольшой взлетно-посадочной полосой, Хелен прижала нос к холодному стеклу иллюминатора. Элегантные, изогнутые крыши курортных строений сверкали в лучах полуденного солнца. Курорт своими очертаниями был похож на огромного альбатроса, низко летящего над красной пустыней.

Она мгновенно забыла о напряжении и повернулась к Алексу:

– Почему твой отец построил такой роскошный курорт здесь?

Медленно, почти неохотно он оторвал взгляд от документов и встретил ее взгляд:

– Ради секретности. И уединения. – Затем он вернулся к работе.

Хелен в душе поежилась от его вежливого ответа.

Неужели ему так тяжело смотреть на нее, разговаривать с ней? К горлу подступила неприятная горечь сожаления. К счастью, напряженное молчание потонуло в звуках приземляющегося самолета, затем открылся люк, послышалось жужжание трапа.

Хелен взяла жакет, протянула руки к Белле. Оглянувшись, она увидела, что Алекс держит в руке ее портфель. Молчаливо кивнув, он указал ей идти впереди него.

Пробормотав слова благодарности, она медленно спустилась по металлическому трапу, остро осознавая присутствие следующего за ней Алекса. Он следил за каждым ее шагом.

Длинный черный лимузин ждал их на взлетно-посадочной полосе. Алекс молчаливо открыл для Хелен дверцу автомобиля. Она заметила кресло для ребенка на заднем сиденье.

Пристегнув гукающую Беллу, она уселась рядом, оставив место для Алекса. Когда дверца захлопнулась и они оказались запертыми в салоне с кондиционером, от внезапного приступа клаустрофобии Хелен затаила дыхание. Все это из-за человека, сидящего рядом с ней. Он был с ней холоден, словно с грешницей, которой нет прощения.

Вздохнув, Хелен отклонилась от Алекса в сторону и тихо заговорила с дочерью о пустяках, улыбаясь ей и мельком поглядывая на часы.

Неожиданно Хелен решительно выпрямилась и повернулась, обратив все свое внимание на Алекса:

– Что ты хочешь получить от этого проекта?

Явно изумившись, он отвернулся от окна и с грозным выражением лица посмотрел на нее, сохраняя молчание.

– Алекс, – произнесла она, – твои цели?

– Кто ее отец?

– Не твое дело!

– Черта с два не мое!

– Не твое! – Хелен охватила ярость, она теряла над собой контроль. – Между нами все кончено, Алекс. Нас связывают только деловые отношения. Я не обсуждаю свою личную жизнь с клиентами и не намерена начинать обсуждать ее сейчас.

– Но ты взяла дочь в командировку.

Она прищурилась:

– Впервые мой клиент выдвинул мне неразумные требования. Ты не оставил мне выбора.

– У каждого всегда есть выбор, Хелен.

– Если ты беспокоишься, что я буду уделять тебе недостаточно внимания, то могу уверить тебя – Белла никоим образом не влияет на мою трудоспособность.

– Понятно.

Его взгляд казался иссушающим пламенем. В нем была ярость и что-то еще. Гордость? Обида?

Нет. Алекс Раш никогда не показал бы свою уязвимость.

У нее что-то сжалось в груди. На секунду ей показалось, что она увидела нечто большее во враждебном взгляде Алекса. Когда-то они были друзьями…

Я не могу предложить тебе всего, Алекс, а лишь полную сосредоточенность на твоей кампании. Прошу тебя, отнесись к этому уважительно.

«Я не могу избавить тебя от того, что ты считаешь мучительным предательством».

Собравшись с силами, она продолжила:

– Теперь скажи мне, каковы твои цели в этой кампании.

Алекс взглянул в сторону, слишком непринужденно, чтобы быть убедительным:

– Многие месяцы в газетах писали лживые статьи о том, что у моего отца была любовная связь.

Хелен кивнула:

– Я читала.

– Мою мать вежливо попросили покинуть два ее благотворительных комитета. Вместо обычных телефонных звонков, приглашений и явных просьб наступило грозовое молчание. Спонсорская рекламная фирма, которая выделяла деньги на занятия Челси теннисом, также отошла в сторону.

– И, конечно, твой отец не смог себя защитить.

Он одарил ее резким взглядом:

– Конечно.

– Алекс… Твой отец изменял жене?

Нет.

– Ты уверен на сто процентов?

– Конечно нет. Никто не может быть уверен на сто процентов!

– Ладно. – Она не обратила внимания на его свирепый взгляд и продолжила: – Значит, нам нужно изменить направление, привлечь позитивное внимание. Эффективная кампания должна быть тонкой. Мы хотим создать медленную, но стабильную поддержку общественного мнения, не крича об этом.

– Если ты хочешь применить клише «вытащить любящую семью на пресс-конференцию»…

Ее губы изогнулись.

– Нет, это я оставлю для очередного впавшего в немилость политика. Это хорошо используемая тактика, но она вызывает раскаяние и сочувствие. Вроде «Он любит свою семью так сильно, что наверняка сам очень хороший парень». Но такую тактику нужно правильно проводить. Скажи, раз мы заговорили о твоем отце, ты когда-нибудь публично заявлял о своей непричастности к его смерти?

– Это сделал мой адвокат.

– А лично ты?

Нет.

– Почему?

– Потому что… – Алекс нахмурился. – Меня никогда не обвиняли. Полицейское расследование стало полнейшим фарсом, основанным на анонимных подсказках и наспех придуманных слухах. Я не хотел привлекать еще больше внимания.

– Понятно.

– Нет, ты не понимаешь! – Он встретил ее взгляд с каменным выражением лица. – После смерти моего отца началось всеобщее излияние общественного сочувствия. Великий и замечательный Уильям Раш погиб в расцвете лет! Это продолжалось неделями: его тяжелое детство и стремительный взлет из бедняков в богачи, его бизнес-сделки, влиятельные друзья. Затем, когда меня стали допрашивать, в СМИ начали появляться статьи о его пристрастии к азартным играм и выпивке.