Вернувшись домой, Гриффит Талларн застал, обеих женщин за завтраком и окинул Нону пронзительным взглядом:

— Как ты себя чувствуешь? Ханна говорила, тебе нездоровится?

— К утру мне стало лучше, — глядя в тарелку, ответила Нона.

— Хорошо. Ханне нужна помощь.

Нона молча продолжала есть.

Иногда ее интересовало: значит ли она для отца несколько больше, чем бесплатная помощница по дому? Трудно было представить, что этот молчун, никогда не проявлявший нежных чувств, в детстве водил ее по ферме, сажал на плечо, когда она уставала, с нежной улыбкой смотрел на ее проказы. Она часто думала, не снится ли ей этот человек, совершенно не похожий на прежнего отца, особенно когда он грозил выдрать ее, как собаку?

За окном раздавалось блеяние овец. Увидев, что стригали гуськом идут по двору к загону, Гриффит Талларн стал.

— Впереди у нас трудный день. Соберемся к обеду ровно в полдень. — С этими словами он вышел из комнаты.

Следующие несколько дней Нона чистила ведрами только что выкопанную картошку, помогала Ханне вынимать из духовки запеченные оковалки мяса, готовила пудинги в больших глиняных горшках, накрывала стол и наблюдала, как быстро исчезает еда. Неохотно слушая, как стригали говорят на смеси валлийского и английского языков, она была слишком занята, не замечала любопытные, восхищенные мужские взгляды и не знала, что в Пенгорране наемные работники всегда чувствовали себя не в своей тарелке, поскольку не могли взять в толк, как им вести себя с дочерью Гриффина Талларна. Жены фермеров в других домах, где они работали, принадлежали к их кругу, разговаривали с ними, а дочери добродушно посмеивались над их шутками. Но эта девица совсем другая! Они все время ощущали дистанцию, разделяющую их и мисс Нону, и от ее надменных манер им становилось не по себе.

Когда стрижка овец подошла к концу, зарядили дожди. За пару дней вода поднялась до уровня окон, а дворы превратились в топкое месиво. При каждом порыве ветра с яблони у крыльца падали недозрелые яблочки, барабаня по оконным стеклам.

Предстояло много уборки, но, несмотря на усталость, Нона вызвалась относить Джулиану эмалированный бидончик с молоком.

— Это может сделать Гвион, когда освободится, — возражала Ханна.

Нона накидывала макинтош и, едва различая из-за дождя дорогу, каждый день поднималась к коттеджу. Оставив бидон на крыльце, она убегала.

Наконец, дожди прекратились, выглянуло солнце, и сразу потеплело. Когда Нона появилась в коттедже после вечерней дойки, дверь приоткрылась и на пороге появился Джулиан.

— Так, значит, молочница это вы? Но ведь вас, конечно, не отпускали в такую ужасную погоду?

— Я люблю дождь.

— Любите? — Джулиан задумчиво посмотрел на нее, вынул из кармана ее платочек и взмахнул им. — Ваш? Нона… Красивое имя. Нора Талларн…

— Нона — цыганское имя.

Джулиан пристально взглянул на нее:

— Была какая-либо причина вас так назвать?

— Наверное, моя мама хотела этого… не знаю.

— Понятно… Ваша матушка была цыганкой?

Нона удивилась.

— Моя мама, цыганкой? Что за странная мысль! Ханна говорит, она была смуглой… красивой. Может быть, в ней и текла цыганская кровь. Но разве цыгане живут не табором?

Джулиан улыбнулся.

— Табора у вас во дворе я не заметил, — сказал он. — Но цыганки иногда выходят за иноплеменников.

Нона покачала головой, но где-то в подсознании у нее возникла картина… кто-то танцует. Ее мать? Вокруг собрались люди… странная музыка. И что-то шевельнулось у нее в памяти. Она услышала чей-то гневный голос. Может быть, она читала об этом? Или видела во сне? Нона вздрогнула.

— Последние несколько дней я напряженно работал, — сказал Джулиан, — Может быть… не могли бы вы показать мне дорогу на гору?

Она взглянула на утес, в сумерках выглядевший голубоватым.

— С этой стороны оврага взбираться тяжело. По нашей тропинке легче. — Она показала на тропинку. — По ней легко пройти, когда она сухая. А после дождя не советую. Но это несложное восхождение…

— Вы привыкли лазать по горам. Не могли бы вы показать мне дорогу?

Она покачала головой и произнесла с расстановкой:

— Не сегодня. Мы не успеем вернуться до темноты.

— Может быть, завтра, если будет хорошая погода. — Он сказал ей, что слышал крик в ту ночь, когда она была у него.

Нона смутилась.

— Это животные кричат в горах, — сказала она. — Лисы, даже зайцы. Иногда это дурное предзнаменование, собаки воют, когда кто-то умрет, а если ночью услышишь топот лошадей… и звук колес… это плохо… очень плохо. — Она серьезно посмотрела на него. — Это похороны призрака… предостережение…

— Дорогая моя! — воскликнул удивленный Джулиан. — Ну вы же не верите во всю эту чепуху?

— Это не чепуха! — Ее темные глаза сверкнули. — Я могла бы вам кое-что рассказать…

— Это интересно, — заметил он, стараясь скрыть свое удивление. — Проходите, пожалуйста, и помогите мне приготовить чай.

Джулиан опасался, что своим приглашением пробудит в ней отчаянный страх, который заметил у нее в Глазах в ее первый визит, однако с облегчением увидел, что она спокойно пошла за ним и уже наполняет чайник.

— А это уж позвольте мне, — сказал он.

Нона с удивленным видом протянула ему чайник, а Штатом наблюдала, как он разводит огонь.

— Вы нашли колодец? — спросила она.

— Да. И чуть было не упал в него, поскользнувшись.

Она села на скамейку и огляделась. Везде книги, толстые тома. В одной из них, что была раскрыта, она увидела изображение скелета и, подскочив, с шумом захлопнула ее. Наблюдавший за нею Джулиан засмеялся:

— У вас, в одиночестве разгуливающей по горам, очень слабые нервы!

— Я не люблю костей… скелетов… призраков.

— Тут нет никаких призраков. — Джулиан убрал со стола книги и поставил на него чашки и блюдца.

Нона подошла к камину и стала рассматривать три стоящие на нем фотографии в серебряных рамках. На одной был мужчина, очень похожий на Джулиана, очевидно, его отец. На второй, как она догадалась, его мать. На третьей юная леди с вьющимися волосами, заколотыми в шиньон, и огромными глазами.

— Ваша сестра? — поинтересовалась она.

Джулиан оторвал взгляд от посуды.

— У меня нет сестры. Я обручен с Корой. Мы поженимся, когда я завершу свое образование.

— Хорошенькая, — отпивая чай из чашки, произнесла Нона. — А она согласится быть женой врача?

— Полагаю, да. — Он взглянул на нее. — А вы за кого выйдете замуж?

Вопрос был праздным, только для того, чтобы поддержать светскую беседу, но Джулиан заметил, как помрачнело ее лицо. Нона вскочила, отставив чашку.

— Я ни за кого не выйду замуж! — заявила она, затем резко повернулась и быстро ушла.

Он тоже вскочил, раскаиваясь за свой опрометчивый вопрос. Подойдя к двери, Джулиан увидел, что Нона бежит к Пенгоррану.

Ночи для Ноны стали почти невыносимыми. Днем, загруженная работой, она не имела времени предаваться раздумьям, но ночью мысли одолевали ее и она была не в состоянии заснуть. Как случилось, что в Мэттью уживались два разных человека? Ее по-прежнему влекло к нему. Ведь она не только наслаждалась поцелуями и объятиями, ей было по душе, что он ее ровесник и им есть о чем поговорить. Теперь девушка довольствовалась обществом неразговорчивого отца и Ханны, вечно занятой домашней работой и сплетнями, приносимыми Гвионом или Мэри Эллен. Нона потеряла смысл жизни. Днем она машинально выполняла все работы, а ночью душевная рана начинала ныть.

Однажды вечером она легла спать пораньше, но вдруг услышала знакомый стук камешка, брошенного в окно. Неужели Мэттью? Сердце учащенно забилось от страха, она села. Что будет, если Ханна или отец слышали шум?

Она вскочила с постели и застыла, прислушиваясь. Повышался еще один удар. Она осторожно подошла к окну — выглянула. Внизу стоял Мэттью. Нона услышала его настойчивый шепот:

— Нона! Нона! Выйди! Обещаю, я тебя не трону! Я пришел извиниться… Нона! Пожалуйста…