Заметит ли она меня, увидит ли отчаяние на лице и раскинутые руки? Она должна заметить. Должна остановиться, потому что я люблю ее и не допущу, чтобы она еще раз пострадала из-за меня!

И, как это уже случалось прежде, время замедлило свой бег. Фары приближались, поворачиваясь к нему и пронзая двойным лучом молочного света. И вот тут-то, при ярком свете надвигающихся фар, от которых уже не было спасения, он наконец вспомнил.

Все.

Она решила остановиться еще до того, как увидела его.

Холодный ливень остудил ее ярость, она поняла, каким неразумным было ее бегство. Снова бегство, снова дождь, снова беда. Она поняла, что дальше так не может. Ее злополучная любовь принесла и без того столько несчастий! Хватит.

Келси потянулась ногой к тормозам, подъезжая к повороту, и тут фары вырвали из темноты промокшую до костей фигуру. Что он делает? Это же так опасно!

Она вскрикнула, изо всех сил надавила на педаль тормоза и что было мочи крутанула руль влево.

Но, даже почувствовав, как ее заносит, не испытала страха. Почему-то ей было все равно, лишь бы машина не задела человека, который так глупо и так бесстрашно встал на дороге. Она зажмурилась и зашептала молитву, ожидая, что сейчас последует удар.

Но в тот вечер судьба улыбнулась ей. Съехав с дороги, потерявший управление автомобиль глубоко врезался в набухший водой дерн и, повернувшись вокруг своей оси, остановился.

Мотор заглох, и в наступившей странной, свистящей тишине ее начала бить дрожь. Келси опустила голову на руль, не слыша ничего, кроме биения собственного сердца, а когда слезы потекли неудержимым потоком, изо всех сил сжала руль. Она и не пыталась остановить слезы. Теперь уже некуда бежать, негде прятаться.

Вскоре она услышала, как Брэндон рывком распахнул дверцу, словно хотел вырвать ее с мясом.

– Келси! – закричал он, вынимая ее из машины. – Боже мой, Келси! Что я наделал?

Она прижалась к его груди, непроизвольно отметив, что уже слышала эти слова. Только сейчас они были немного другими. Тогда он спрашивал: «Что мы натворили?» Изменилось только одно небольшое слово. Но в ней снова затеплилась надежда.

Когда она подняла к нему мокрое от дождя лицо, сердце у нее замерло. Его черты были искажены страданием, глаза ввалились. Он едва держался на ногах. Как он вообще добрался сюда? – подумалось ей. Наверное, ему страшно больно.

– Прости меня, Келси, – срывающимся голосом проговорил Брэндон. Дождь хлестал его по губам, как будто стараясь вырвать у него эти слова. Он застонал и крепче прижал ее к себе. – Умоляю, прости, прости меня!

Она закрыла глаза, чтобы дать утихнуть колотящемуся сердцу.

– Ты мне и вправду веришь?

– Да, – просто сказал он и обвил ее руками, словно боясь, что она убежит или исчезнет. – Даже больше, моя любимая. Я теперь все помню.

Келси подняла голову – сквозь холод и ненастье повеяло теплом. Возможно ли это? Она боялась поверить. Она столько раз позволяла себе надеяться: когда он пришел в себя в больнице, когда вернулся из больницы домой, когда поцеловал ее, когда смог увидеть ее снова, когда наконец получил во владение ее тело и все же не узнал его…

– Это правда, – прошептал он и вдруг как-то странно улыбнулся, так, как улыбался далеко-далеко, где-то в другой жизни. – Я помню все.

Она с сомнением посмотрела на него, на ресницах у нее все еще висели последние слезинки. А может, и капельки дождя. Гроза уходила. Он поднял ее подбородок и, наверное, увидел в ее глазах сомнение.

– Ты мне не веришь? Хорошо, посмотрим, смогу ли я убедить тебя. – Он снова улыбнулся. – Ты тогда не была такой храброй, как сегодня, помнишь? Даже несмотря на то, что была немножко под хмельком. Кажется, я помню пустую бутылку из-под вина…

В ответ она улыбнулась, хотя ей и не верилось, что можно помнить такие подробности.

– Вот и неправда, не преувеличивай. В бутылке еще оставалось кое-что…

– И хотя ты была пьяна в стельку, мне пришлось буквально скрутить тебя, чтобы ты обратила на меня внимание. Не правда, что ли?

– Ну, знаешь! – шире улыбнувшись, проговорила она, и у нее зарделись щеки. – Вряд ли…

– Ну, конечно же, фигурально выражаясь. – Глаза у Брэндона посветлели, страдальческое выражение уплывало из них вместе с грозовыми облаками. – Я помню, как стоял на коленях перед тобой, а ты никак не соглашалась. Мне все пришлось делать самому, помнишь?

– А сегодня, – парировала она, – было как раз наоборот…

– На тебе и было-то всего, – продолжал он подозрительно охрипшим голосом, проводя рукой по ее спине, – одна только фитюлька, которую ты называешь халатом.

Келси захватила в горсть край махрового халата, который так пропитался дождем, что весил целую тонну, и подняла, чтобы показать ему.

– Халат был самый респектабельный, пожалуйста, не надо, – поддразнивая его, с легким от счастья сердцем рассмеялась она. – Не то что эта кольчуга.

Брэндон тоже засмеялся, провел рукой по ее волосам и смахнул с ее лица тяжелую, напитавшуюся водой прядь.

– Моя кольчуга сегодня не очень-то защитила меня, так ведь?

Она помотала головой и опять покраснела.

– Может быть, потому, что мы не можем спрятаться друг от друга. – Брэндон вдруг посерьезнел и, уже не смеясь, в упор посмотрел на нее. – Может быть, от такой любви не уйти.

– Брэндон, я…

Он приложил к ее губам указательный палец.

– Подумай и только после этого скажи. Я так обидел тебя! Страшно обидел. Можешь ты когда-нибудь простить меня?

– Да, – пробормотала она, поражаясь тому, как мало значат теперь все обиды. – Да.

– Келси! – Он внезапно умоляюще сжал ей руки. – Прости меня, если можешь. Если только простишь, обещаю, что никогда в жизни больше не обижу тебя.

Она покачала головой.

– По-моему, ты помнишь не все, – сказала она, проведя пальцем по его груди, отчего мышцы сразу напряглись и вспухли. – А ты не помнишь, как стоял здесь и обещал мне, что сцена на клумбе никогда не повторится? – Она задержала палец на поясе его джинсов. – Подумать только, – договорила она, – чего стоило то обещание! Думаю, папин букмекер сказал бы: сто против одного.

Брэндон притянул ее к себе и пылко сжал ее лицо ладонями.

– Выходи за меня замуж, – проговорил он страстно. – Клянусь, я сделаю тебя счастливой. – И поцеловал ее в лоб. – На клумбе, в спальне, под дождем…

Она вспомнила про своего отца в шутку. Однако Дуглас был прав – не много найдется мужчин, которые добровольно взвалили бы на себя такую обузу.

– Брэндон, – начала она, понимая, что надо сказать самое тяжелое сейчас, пока она еще в силах говорить, – а если доктор ему не поможет?

– Мы поможем ему, дорогая. Мы знаем с тобой такое волшебство, что победим все на свете. Лишь бы мы были вместе.

И она почему-то поверила ему. Да, есть такое волшебство. Она чувствовала, как оно струится по жилам, наполняя их страстью и чем-то еще более удивительным – искрящимся, приводящим ее в трепет и согревающим в такую холодную ночь.

– Я люблю тебя, – сказала она, чувствуя, как снова подкатывают слезы, и надеясь, что ее тон доскажет все вместо слов.

Наверное, так и случилось. С ликующим возгласом Брэндон прижался губами к ее губам.

– Тогда помоги своему покалеченному супругу добраться до дома, – сказал он, когда их тела затрепетали – то ли от холода, то ли от всепоглощающего жара. – До нашего дома.