Бриттани достала из сумочки сигарету, закурила, выпустила дым и только после этого ответила:

— Нет. В большинстве случаев я их испытывала. Ты — хороший любовник. Я действительно не понимаю, какая муха тебя укусила, но должна сказать — ты ведешь себя очень глупо. Насколько мне известно, это чисто женский метод — свалить собственную вину на партнера. Почему к нему прибегаешь ты, не знаю.

— Да потому, что хочу хоть раз в жизни тебя расшевелить! Увидеть твой гнев! Растерянность! Обиду! Хоть что-то!

— Очень по-мужски, нечего сказать. Пол, ты как-то возбужден, я думаю, что этот разговор не имеет смысла. Ты сказал, я тебя услышала… Очень жаль, что мы расстаемся на таком эмоциональном фоне, но…

— Тебя не интересует, к кому я ухожу?

— Вероятно, к женщине. Или же в пустоту. Вряд ли ты гей.

На одну короткую долю секунды ей показалось, что он ее сейчас ударит. Бриттани не испугалась, даже почувствовала некоторый интерес. Безупречный Пол Галлахер, исходящий бешенством, — это нечто.

Он справился с собой. Поднялся, застегнул пиджак, пригладил волосы, слегка наклони голову.

— Прощай, Бриттани. Я до последнего надеялся, что… Впрочем, не важно. Я желаю тебе никогда в жизни не испытать такого унижения, какое испытал я. Всего доброго.

— До свидания.

Пол повернулся и пошел прочь. Только у самого выхода нервы у него сдали — он задел пустой столик, пнул его с бешенством и вылетел из зала. Неслышный и непроницаемо доброжелательный официант материализовался возле Бриттани, поднес серебряную пепельницу. Бриттани непонимающе посмотрела на него, перевела взгляд на сигарету — столбик пепла чудом держался на тонкой трубочке фильтра. Бриттани опустила окурок в пепельницу и абсолютно ровным голосом произнесла:

— Пожалуйста, водку со льдом и чашку кофе.

Час спустя она вошла в свою огромную стерильно чистую квартиру, с наслаждением сбросила ненавистные туфли и уселась на пухлый пуфик в углу прихожей. Водка на голодный желудок, да еще и крепкий кофе… странно, сердце должно бы болеть…

Неожиданно Бриттани хрипло рассмеялась и громко сообщила в пустоту:

— Какое, на хрен, сердце? У тебя же его нет, идиотка!

Она тяжело поднялась с пуфика и пошла через анфиладу комнат, раздеваясь на ходу. Кремовый костюм стоимостью три тысячи баков полетел на пальму в гостиной, кружевной лифчик повис на ручке двери библиотеки, чулки остались в коридоре, трусики приземлились на кровати в спальне…

Бриттани Кларк, голая и злая, как оса, прошествовала к роскошному бару, недрогнувшей рукой выудила из холодильника непочатую бутылку «Смирнофф» и плеснула себе в бокал пальца на три. Выпила залпом, закашлялась, зажмурилась, еле отдышалась — и тут же налила себе еще дозу.

Опьянение накрыло ее стремительно и страшно. Бриттани опустилась на иранский шелковый ковер, прижимая к безупречной груди бутылку и пустой бокал. В ушах звенело, в животе было горячо, и еще что-то щекотное бежало по щекам.

Она действительно не сразу поняла, что это слезы.

Холодный душ вернул к жизни — но веселья не прибавилось. Опухшая и страшная Бриттани прошаркала на сверкающую никелем и мрамором кухню, достала из холодильника нарезку балыка и подсохший лимон, взгромоздила всю эту добычу на стойку, заменявшую стол, и уселась на высокий табурет. Ее бил озноб.

Она оказалась совершенно не готова к такому сокрушительному удару. Пол ее бросил — эти слова она перекатывала на языке, не в силах постичь их смысл. Почему она расплакалась? Пол ей дорог? Она его любит?

Что за ерунда! У них с Полом были нормальные, здоровые отношения, никаких переживаний и терзаний. Точно так же, как они их начали, можно было бы их и завершить — зачем этому идиоту понадобилось устраивать безобразную сцену?

Почему он ее бросил? Что его не устраивало?

Ответов на свои вопросы она не находила. Пол был ей глубоко безразличен — но то, что ее, Бриттани Кларк, бросили, как самую обычную женщину, ранило неимоверно. Это было унизительно, это требовало немедленно отмщения — и Бриттани налила себе еще водки, выпила залпом, торопливо выдавила в бокал сок лимона и сунула в рот лепесток балыка. Боже, как русские пьют эту отраву?.. По слухам, они привыкают к огненной воде с младенчества…

Внезапно она нахмурилась. Что там этот придурок спрашивал про свою мамашу? Как ее зовут? Да кто ж ее знает, как ее зовут! При чем она вообще здесь, равно как и любимые цвета, музыкальные произведения и времена года?

Она попыталась вызвать в памяти лицо Пола — и не смогла. Вместо этого память услужливо подбросила то, чему место было в самых темных и укромных тайниках души Бриттани Кларк.

Самое мерзкое воспоминание о том, чего не должно было быть.

Бриттани скривилась, страдальчески сжала пальцами виски. Не думать, не вспоминать! Она вычеркнула из жизни и этих людей, и эти события, и всю эту слюнявую муть. Выкинула на свалку памяти — вместе с воспоминаниями об аборте, словах Салли и осуждающих взглядах жителей Мисчиф-Крик.

Пусть Пол считает ее бездушным чудовищем, пусть презирает ее и не понимает. Пусть у нее нет подруг. Пусть за ее спиной шепчутся, завидуя и осуждая. Плевать.

Плевать на одиночество. Плевать на гулкую пустоту ночей, на холодные шелковые простыни, на тщательно спрятанную в тайнике коллекцию порнухи и японский вибратор. Плевать на все.

Не надо никому ничего объяснять. Это слабость. Слабость люди не прощают. В этом отношении они гораздо хуже волков — те никогда не вопьются зубами в подставленное горло поверженного врага. О, люди с удовольствием в это самое горло вцепятся!

Не надо оправдываться и извиняться — это тоже слабость. И жалеть ни о чем не надо — твоя жизнь принадлежит только тебе, а на остальных плевать.

Пол… кто бы мог подумать, что он окажется таким трепетным неврастеником?! А что с ним, собственно, случилось? Спал с богатой, красивой, успешной и знаменитой без всяких обязательств, без проблем, без ссор и скандалов…

Неужели кому-то может понравиться жить так, как живет Аннабел? Или Майра? Или Моника? О, если бы Пол знал их истории — вот где раздолье для поклонников мелодрамы! И не надо врать, что все они по-своему счастливы. Нельзя быть счастливым, ежедневно подвергаясь унижениям. Нельзя быть счастливым, постоянно опасаясь за собственное счастье.

Нельзя любить, Пол, дурачок. Подставлять мягкое беззащитное горло, думая, что тебя пощадят. Даже просто доверять — нельзя.

Иначе проживешь жизнь, как Аннабел Хантер. И кончишь так же, как она, — в комнате с мягкими стенами…

Аннабел Хантер. Вкус предательства

Они познакомились и подружились на первом курсе университета. Аннабел была иронична, умна, остра на язык, кроме того, как и Бриттани, приехала из глуши и не собиралась туда возвращаться.

Чем-то она напомнила Бриттани Селию — вероятно, своей независимостью и абсолютным пофигизмом. Девушки поселились в одной комнате студенческого кампуса и вполне безмятежно прожили вместе два с половиной года.

То было время задушевных бесед и разговоров о высоком. Обсуждали Кафку и Ницше, пытались разгадать каббалу, негромко хвалили радикализм отдельных молодежных движений, ласково презирали пенсионерку-Европу — короче говоря, вели нормальную студенческую жизнь.

Парни были, как не быть. Аннабел, правда, их не жаловала, а Бриттани старательно держала дистанцию — тогда ей еще казалось важным хранить верность Элу Дэвису. Бриттани кокетничала напропалую, целовалась и занималась петтингом, но в свою постель никого так и не пустила. А вот Аннабел — пустила.

Совершенно загадочный был тип, этот самый Боб Марчиано. Во-первых, он был старше. Во-вторых, общение с ним было крайне затруднено по причине того, что Боб заранее ненавидел и презирал практически все человечество. Девчонок он считал дурами, парней — дебилами, женщин постарше — шлюхами, взрослых мужиков — неудачниками либо, наоборот, жуликами, совершенно незаслуженно добившимися успеха. В сущности, Боб Марчиано любил в этой жизни исключительно самого себя. Любил — и многозначительно намекал, что негодяи и идиоты нарочно не дают ему выдвинуться.