С каким выражением лица я буду произносить: «Меня похитили, а затем вынудили отдаться негодяю барону. И вот результат».

Отцу это едва ли покажется убедительным. Почему я только сейчас рассказала обо всем? Не означает ли это, что я добровольно спуталась с бароном, отлично зная при этом, что он обручен с принцессой?

— Я ненавижу его! Я ненавижу его! — вслух крикнула я и тут же рассмеялась. Какое это сейчас имеет значение…

Но что же мне делать?

Я была в самом начале блестящей карьеры, и вдруг вот это… Если бы не оно, я со временем смогла бы забыть обо всем. Возможно, вести нормальную жизнь с каким-нибудь мужчиной, хотя сейчас уже не верила в подобную вероятность. Он не просто причинил мне телесные муки. Он нанес и неизлечимые душевные травмы. Заставил меня шарахаться от мужчин, потому что если кто-то из них пытался ко мне приблизиться, я видела лишь еголицо, похотливо ухмыляющееся, похожее на химеру с фасада Нотр-Дама.

Чем больше я размышляла над истинным смыслом всего, что произошло, тем страшнее мне становилось. Однако до возвращения в Англию предстояло написать еще один портрет, а это означало, что нет необходимости в немедленном отъезде. Я продолжала ломать голову над тем, как расскажу обо всем отцу. Будучи добрым человеком, он меня поймет, но все же будет шокирован, и я не представляла себе, как смогу жить в Коллисон-Хаус, если всей округе будет известно о моем ребенке.

В эти дни я помногу ходила, проводила значительную часть времени в одиночестве, поскольку, если работала утром, то в этот день уже не бралась за кисти. Сразу после обеда я нуждалась в отдыхе, а после четырех часов освещение было уже недостаточным.

Я утратила живой интерес к городу. Теперь брела, куда глаза глядят, не интересуясь более ни красотой Парижа, ни древностью его памятников. Передо мной постоянно маячила моя неразрешимая проблема.

Однажды я присела отдохнуть возле Cafй Anglais, за одним из маленьких столиков под белым зонтиком. Уже было довольно прохладно, поскольку стоял сентябрь и в воздухе чувствовалось дыхание осени. Я лениво размышляла над тем, как долго еще можно будет сидеть вот так на улице, пить кофе и наблюдать за прохожими.

И вдруг меня кто-то окликнул.

— Здравствуйте, это опять вы?

Передо мной стояла Николь де Сент-Жиль.

— Можно присесть за ваш столик? — продолжала она. — Я бы хотела выпить кофе. — Затем окликнула гарсона, заказала кофе и внимательно посмотрела на меня. — У вас встревоженный вид. Как идет работа?

— С работой все хорошо.

— Как же вам повезло иметь такой дар! Мне кажется, талант… способен компенсировать очень многое… если не все.

Она снова пристально взглянула на меня и негромко произнесла:

— Расскажите о своих проблемах. Быть может, я могла бы вам помочь.

Возможно, причиной тому было участие, написанное на ее лице. Возможно, все дело было в ее ласковом голосе. А может быть, я была в таком отчаянии, что мне уже было все равно. Так или иначе, но с моих губ сорвалось:

— У меня будет ребенок.

Она нахмурилась и проговорила:

— Здесь не самое удачное место для такого разговора.

Я покачала головой.

— Не знаю, почему я вам об этом сказала.

Ей принесли кофе, и она рассеянно его помешивала.

— Потому что должны были кому-то сказать, — вздохнула она. — И я рада, что снова встретила вас. Пойдемте ко мне. Там никто не будет мешать, и мы сможем обо всем поговорить. Успокойтесь. Я уверена, что смогу вам помочь. Видите ли, это не такая уж необычная ситуация. Подобное случалось всегда… множество раз. Главное — не терять голову.

К своему удивлению, я испытала невероятное облегчение. Николь допила кофе, расплатилась с гарсоном, наняла фиакр, и мы укатили вместе.

Экипаж остановился у белого четырехэтажного дома на одной из тихих улиц неподалеку от бульвара Сен-Мишель.

— Вот мы и дома, — сказала Николь и направилась к высоким резным дверям, охраняемым каменными львами. Войдя, мы оказались в довольно просторном холле с элегантной лепниной на потолке. Здесь перед нами предстал какой-то мужчина, как я догадалась, консьерж.

Он учтиво поздоровался с мадам де Сент-Жиль, при этом с нескрываемым любопытством уставившись на меня. Затем мы прошли в комнату с высокими окнами, за которыми виднелся дворик, украшенный горшечными растениями.

Один из углов комнаты был занят огромным роялем, а вдоль стен стояли изящные банкетки. Два столика, стулья с высокими спинками, а на каминной полке большие позолоченные часы. Когда мы переступили порог, они как раз начали отбивать четыре часа. Часы были окружены статуэтками в полупрозрачных одеяниях, прикрывающих те детали их анатомии, которые в приличном обществе не принято обнажать.

Это был удобный, пожалуй, даже роскошный дом.

— Присаживайтесь, — пригласила Николь, — и рассказывайте.

Я откровенно поведала ей обо всем, что со мной случилось. По ходу рассказа она кивала и, что было особенно отрадно, ничего не ставила под сомнение, принимая на веру каждое мое слово.

А затем она уверенно произнесла:

— Да, непростая ситуация, но вы с ней справитесь.

— Справлюсь! — воскликнула я. — Но ведь я не знаю, что делать. Наверное, можно было бы уехать домой, но можете себе представить, каково мне будет в маленькой, изолированной от внешнего мира английской деревушке?

— Наверняка точно так же, как и в маленькой, изолированной от внешнего мира французской деревушке, — заметила она. — Но вы туда, разумеется, не вернетесь.

— Но… как…

Она взглянула на меня и улыбнулась. Мне всегда нравилась ее милая улыбка.

— Вы позволите дать вам один совет?

— В своем нынешнем состоянии я буду рада любому совету.

— Не паникуйте, — произнесла она. — И не забывайте о том, что ваша ситуация отнюдь не уникальна.

— Вы имеете в виду… изнасилование… и его… последствия?

— Я имею в виду ситуацию, в которой респектабельная молодая женщина внезапно узнает, что беременна. Вам повезло. У вас есть работа. Это, несомненно, служит утешением. Более того, источник существования… и довольно неплохой источник, как я понимаю.

— Он постепенно становится таковым.

— И будет становиться все лучше и лучше. Вы на пути к славе и богатству. А эта… ситуация… не может ничему помешать.

— Но как это возможно?

— Возможно. Если вы позволите оказать вам помощь.

— Представить себе не могу, чем тут можно помочь. В этом городе я чужая. Пока смогу, буду работать, а потом придется вернуться домой. Я знаю, что отец мне поможет, но для него это станет тяжким потрясением. Он уже пережил одно потрясение. Видите ли… его глаза…

— Да, я знаю. — Она наклонилась вперед и коснулась моей руки. — Вы позволите мне… быть вашим другом?

Я в изумлении смотрела на нее.

— Трудно объяснить, что я чувствую, — продолжала она. — Я вам, наверное, представляюсь совершенно чужим человеком. Но мне кажется, что мы не чужие. Вы много обо мне знаете. Я знаю о вас. И мы обе знали барона… причем очень близко.

— Умоляю, не будем говорить об этом.

— Я понимаю. Вы попали в пикантную ситуацию. Пожалуйста, позвольте помочь вам.

— Но… как?

— Во-первых, я могла бы беседовать с вами. Совсем неплохо иметь возможность обсудить с кем-то свои проблемы, вместе поискать пути их решения. Я хорошо знаю Париж. Могу помочь организовать роды. У меня есть этот дом. Он большой. Я пользуюсь лишь малой его частью, и даже подумывала о том, чтобы начать сдавать комнаты. Ночью здесь так тихо. Иногда устраиваю вечеринки. У меня много знакомых… людей, с которыми я часто общалась в прошлом… но очень мало настоящих друзей. Я делаю вам предложение и знаю, что действительно могу помочь. Займите несколько комнат в этом доме. В одной из них оборудуйте мастерскую. Вам необходимо где-то осесть в Париже. Будет лучше, если заказчики станут приходить к вам, а не вы к ним. Не годится все время ходить по домам, ожидая, пока вас еще куда-нибудь позовут. Вы должны преподносить себя как великого художника… вести себя как великий художник… жить как великий художник… Этот дом соответствует самым высоким требованиям. Кроме того, левый берег, район, где обитает интеллектуальная элита Парижа… духовные лица… профессора… художники… Я слишком много говорю.