— Простите, но о чем же? — Тадокоро даже не заметил, как уселся на стул и отер вспотевшее лицо.

— Есть один момент, который меня немного тревожит… — старик уставился на профессора острым взглядом. — Вам может показаться, что я задаю ребяческий вопрос, но что поделаешь. Только одно меня, эдакого старика, и волнует: ласточки!

— Ласточки?..

— Да. Каждый год в мой дом прилетают ласточки и вьют гнездо под карнизом. Уже почти двадцать лет. А вот в прошлом году прилетели в мае, построили гнездо и почему-то в июле исчезли. Исчезли, оставив только что снесенные яйца! А в этом году так и не прилетели. И не только ко мне, но и в соседние дома тоже. Почему же, а?

— Ласточки… — профессор Тадокоро кивнул. — Это не только у вас, по всей стране то же самое происходит. За последние два-три года число перелетных птиц, гнездящихся в Японии, резко уменьшилось. Орнитологи говорят, что это связано либо с изменениями в геомагнитном поясе, либо с изменениями климата. Но я думаю, что дело не только в этом. За прошлый и нынешний годы число прилетающих ласточек уменьшилось в сто двадцать раз. И это касается не только птиц. Огромные изменения происходят и в миграции рыб.

— Гм… — хмыкнул старик. — В чем же дело? Может, предупреждение какое?

— Ничего нельзя сказать, — профессор Тадокоро покачал головой. — Ну, совершенно ничего нельзя сказать! Я сам ночей не сплю, чтобы понять, в чем тут дело. Хоть у меня и есть смутные опасения, но пока утверждать что-либо я не могу…

— Понял, — старик закашлялся. — У меня к вам еще один вопрос. Что вы считаете неотъемлемым, необходимым для ученого?

— Чутье! — немедленно ответил профессор Тадокоро.

— Что? — старик приставил ладонь к уху. — Что вы сказали?

— Я сказал «чутье», — убежденно повторил профессор Тадокоро. — Может быть, вам это покажется странным, но для ученого, особенно для ученого, занятого естественными науками, самое главное — острое и верное чутье. Человек, лишенный интуиции, никогда не станет великим ученым, никогда не сделает большого открытия.

— Хорошо, я вас понял… — старик кивнул головой.

— Прошу вас… — сказал возникший вдруг молодой человек и начал толкать кресло-каталку.

Опешивший профессор Тадокоро проводил изумленным взглядом удалявшиеся спины молодого человека и девушки в кимоно.

Придя в себя, он огляделся. Юкинаги по-прежнему нигде не было видно. Только тут профессор обратил внимание на боя. Оказывается, для него была записка от Юкинаги. «Простите, пожалуйста. Надеюсь, впоследствии я смогу вам все объяснить», — прочитал профессор.

Прошла еще неделя, и однажды вечером в лаборатории профессора Тадокоро появился загорелый средних лет мужчина.

— Я слышал, что вы нуждаетесь в глубоководном батискафе… — с места в карьер начал неизвестный. — Вам подойдет французский «Кермадек»? Он способен погружаться на глубину более десяти тысячи метров.

— Что значит — нуждаюсь?! Мало ли в чем я нуждаюсь! — буркнул профессор, нахмурившись. — Мне нужен японский батискаф…

— Речь идет не об аренде! Батискаф будет куплен и отдан вам во временное пользование, — произнес странный гость. — Что касается работ для центра ОМО, то там и без вас обойдутся. Когда вы в общих чертах завершите договорные работы, мы просили бы вас — не сразу, конечно, а постепенно — прервать отношения с этим центром. Эту лабораторию, я думаю, можно будет вернуть им в таком виде, как она есть. Поймите, в данном случае за центром стоит отдел морских исследований военно-морского флота Соединенных Штатов, он-то на самом деле и субсидирует ваши научные изыскания… Зная об этом, мы готовы выделить вам средства. И в любом количестве, сколько вам понадобится. Мы согласны также, чтобы вы сами подобрали себе сотрудников. Единственное, о чем мы просим, — это оставить за нами охрану секретности исследований. Как до сих пор в интересах Японии вы не допускали, чтобы информация о ваших работах просочилась за рубеж, так и в дальнейшем, мы надеемся, вы будете соблюдать секретность, тоже ради Японии.

— Это все Юкинага! — воскликнул профессор Тадокоро. — Кто вы? Какое отношение вы имеете к Юкинаге?

— Разумеется, мы просили о сотрудничестве и приват-доцента Юкинагу. А я, вот, пожалуйста… — мужчина вытащил из специального бумажника визитную карточку.

— Сектор разведки кабинета министров… — прочитал профессор, едва сдерживая стон.

В этот момент на лестнице раздался грохот шагов, и в компьютерскую влетел молодой человек.

— Ты что?! — как будто испуганно воскликнул профессор. — Потише не можешь?!

— Профессор… — совсем еще юный, с детским лицом парень, как-то весь вдруг съежившись, протянул бумагу. — В крае Кансай… сейчас опять…

В это же время Онодэра вместе с несколькими старыми университетскими друзьями находился в Киото. Они смотрели на «Даймондзи-яки» с галереи, далеко выступавшей над рекой Камо-гава. Все галереи гостиниц на Бонто-те вдоль реки Камо-гава, мосты Сандзе и Сидзе и береговая земляная насыпь были переполнены. По улице Сидзе-дори от западного берега реки до Минами-дза и далее до вокзала Кэйхан-Сидзе двигался сплошной людской поток. Все движение прекратилось.

Гигантское «Даймондзи» вспыхнуло минут двадцать назад. Алые костры, выложенные в форме иероглифов, горели на Хигаси-яма. Слева от них, на далеком северном склоне, тоже пылали огромные иероглифы. В День поминовения усопших огонь был зажжен в знак памяти обо всех, покинувших этот мир.

— Странно все-таки, — сказал Кимура, инженер-электронщик, недавно вернувшийся с международного симпозиума по вопросам телевидения. — Страна, которая запускает спутники, собирается строить атомные танкеры, сохраняет подобные традиции… Вроде бы и не думаешь об этом, но как только наступает август, подходит День поминовения усопших, сразу начинаешь ждать этого зрелища, с нетерпением и даже тоской…

— Я слышал, что в информационной технике большое внимание уделяют символам, — сказал раскрасневшийся от пива Уэда, преподаватель философии в частном университете в Киото. — Как определяют и как оперируют в информационной технике такими понятиями, как «изящество», «утонченность»?..

— Что ни говорите, чудная страна, — продолжал Кимура. — И почему у нас сохранились такие стародавние обычаи? В те времена, когда не было ни электричества, ни неона, это зрелище, конечно, впечатляло своей грандиозностью. Но сейчас?! И почему это сохранилось? Когда кончается одна эпоха, вместе с этой эпохой должны быть отброшены и атрибуты ее культуры. Я даже думаю, вместе с эпохой их надо и хоронить…

— Такова уж Япония… — сказал Уэда, вытирая ладонью губы. — В этой стране ничто не умирает и не исчезает. Пусть даже что-то и сходит со сцены современного мира, но оно не погибает и не умирает окончательно. Ну, исчезнет на время, однако где-то, в закоулках действительности, продолжает жить… Так все думают. В День поминовения усопших или в какой-нибудь другой праздник эти ушедшие на покой традиции и люди, их носители, вновь появляются на сцене. И тогда их принимают, как самых дорогих гостей. Ушедшие на покой боги и предки становятся героями дня. Так положено. Удивительная страна! Взять хотя бы религию — какой только в Японии нет, но отсутствует главная, ведущая. Однако существует обычай все воспринимать и уважительно сохранять. И этот обычай — явление исключительное, часть нашей духовной культуры, не имеющей прецедента в других странах.

— И если бы не этот обычай, который не дает погибнуть ничему и никому, такой миленькой майко в нынешние времена и в помине бы не было! — перебил Нодзаки служащий строительной фирмы из Осаки, притягивая к себе за плечи густо напудренную и стройненькую майко[6]. — Ну где ты найдешь в наше время такое изящество и вкус! Хостэсс Гиндзы только и знают, что выуживать деньги да хлестать что покрепче, а нам, клиентам, за наши-то кровные денежки еще приходится их обхаживать! Правду я говорю, малышка? Хочешь, научу, как надо целоваться?