Добравшись до улицы Монмартр, он осыпал цветами ошеломленных Катрину и Марион, и отправился сообщить Ноблекуру, что он временно покидает свое жилище в его доме. Затем он предупредил слуг, попросив их не волноваться, ибо отсутствие его вряд ли будет долгим. Положив в дорожную сумку несколько смен белья, туалетные принадлежности, фонарь и шедевр точности — миниатюрный пистолет, подаренный ему Бурдо, он отвел коня на улицу Нев-Сент-Огюстен и пешком, по улице Антенн и улице Нев-Сен-Рош, отправился на улицу Сент-Оноре.
Проходя мимо церкви Сен-Рош, он вспомнил о недавнем происшествии, забавном и завершившемся к удовольствию обеих сторон. Некий субъект нашел необычный способ поддерживать свое существование — за счет молодоженов. Приятная внешность, приветливое лицо и пристойный черный фрак, пригодный для парадных церемоний, легко позволяли ему смешиваться с толпой приглашенных на свадьбу, особенно в больших приходах, где родственники молодых обычно видят друг друга впервые. Терпеливо выслушав напутствие священника, он вместе с другими гостями выходил из церкви и следовал в трактир. Щедро рассыпая комплименты направо и налево, он спокойно садился за стол, где каждый считал его гостем противоположной стороны. Нотариус, приятель Сартина, заметив его на свадьбе в четвертый раз, сообщил об этом в полицию. Николя пришел в церковь Сен-Рош, где совершалось очередное бракосочетание. «Черный фрак» стоял на своем «рабочем месте», когда к нему подошел нотариус и спросил, с какой стороны он является гостем — со стороны жениха или со стороны невесты? «Со стороны двери», ответил мошенник, и, словно заяц, бросился наутек. Комиссар перехватил его и отвел в дежурную часть. После непродолжительной, но убедительной беседы изобретательный субъект не только пообещал исправиться, но и согласился стать полицейским осведомителем. Его благородное лицо и светские манеры буквально творили чудеса, особенно на балах в Опере.
У Галенов Николя наткнулся на запертые ворота, перед которыми несли караул два сонных французских гвардейца. Семь часов — вполне подходящее время для семейного ужина в доме парижского буржуа. Николя взял молоток и постучал. Через несколько минут он услышал шаркающие шаги, и в проеме появилась служанка в закрытом переднике. Она поводила головой, словно черепаха в королевском саду. Из-под чепца выбивались пряди желтоватых волос. Глубокие морщины, свидетели надвигавшейся старости, пересекали поблекшее лицо с бесцветными глазами. Отвисшая грудь ниспадала на выпиравший живот. Судя по жирным пятнам на переднике, Николя определил, что перед ним Мари Шафуро, исполнявшая в доме обязанности кухарки. Мьетта очевидно, еще не пришла в себя и не могла открыть посетителю.
— Что вам угодно в такой поздний час? Если вы сборщик милостыни, так мы уже подавали, а продажи в розницу, увы, в лавке давно уже нет!
Николя постарался запомнить слова кухарки.
— Не могли бы вы сообщить вашему хозяину, что с ним хочет побеседовать комиссар Ле Флок?
На старческом лице появилось подобие улыбки.
— Так бы сразу и сказали, достойный господин! Входите, не сочтите за труд. Я пойду предупредить хозяина.
Она, а следом за ней Николя, вошли во двор, явно знававший лучшие времена; сейчас между разномастными булыжниками росла трава, а в углу догнивали старые, покрытые плесенью доски. Кухарка проследила за его взглядом.
— Теперь все не так, как прежде. Я хочу сказать, не так, как во времена отца хозяина. Тогда хозяева имели собственный экипаж и еще много чего…
Мари Шафуро направилась к открытой двери, ведущей в коротенький коридор, и указала ему на уже знакомый Николя кабинет, где состоялась его первая встреча с торговцем мехами. Бормоча под нос непонятные слова, она удалилась так быстро, что комиссар не успел заметить, через какую дверь она ушла. Ожидание, проходившее под глухой рокот происходившей поблизости ссоры, изредка прерываемый громкими криками, обещало затянуться. Но вот хлопнула дверь, и в комнату вошел Шарль Гален. Судя по его виду, настроение у него было отвратительное.
— Господин комиссар, вы не только не уважаете наш траур, но и дерзаете являться в такой час, когда вся почтенная семья собралась, чтобы…
— Не тратьте сил, сударь, читая проповедь правоверному. Я пришел к вам не по приказу начальника полиции, и не по решению органов правосудия…
— Но тогда…
— Я здесь по личному распоряжению короля, дабы продолжать расследование, а потом доложить Его Величеству…
Николя полагал, что, связав расследование убийства с событиями последней ночи, он не превысил свои полномочия.
— Короля! — прошептал ошеломленный Гален. — Но как он узнал… Да и потом, это был всего лишь нервный припадок…
— Король знает все, что произошло сегодня ночью у вас в доме. Ему известно и про скандал, и про волнения, вызванные безумием вашей служанки. И он не может допустить очередных беспорядков у себя в столице. Народ и без того воспламеняется со скоростью пороховой дорожки. Ведь, полагаю, вы и ваше семейство стали молиться не просто так.
— Сударь, что вы намерены делать?
— Следуя полученным мною распоряжениям, буду просить вашего гостеприимства — всего на несколько дней.
Гален сделал неопределенный жест.
— О! Успокойтесь, и речи быть не может, чтобы вы содержали меня бесплатно. Я стану платить за пансион. Неужели вы считаете, что король так беден, что заставляет своих подданных оплачивать его расходы? Давайте посчитаем, и, полагаю, мы придем к соглашению. Хорошая гостиница стоит от четырех до пяти ливров в день.
— У меня есть лишь крошечный закуток, где наши бедные служанки ставят свою кровать.
— Мне этого вполне достаточно. Итак, проживание четыре ливра, затем два ливра за еду, всего шесть ливров. Поднимем цену до восьми ливров. Вас это устроит?
Щеки Галена слегка порозовели.
— Ваш слуга, сударь. Хотите разделить с нами ужин? Мы только что сели за стол.
Николя поклонился и последовал за меховщиком.
Жилая часть дома начиналась по левую сторону рабочего кабинета Шарля Галена. К этому времени среди парижской торговой буржуазии окончательно утвердилась мода отводить под трапезу отдельную комнату. Они вошли в столовую без окон. Круглое слуховое оконце, выходившее в кабинет, днем, вероятно, пропускало в комнату скудный свет. Замкнутое пространство, скудно озаряемое свечами, немедленно пробудило у Николя чувство тревоги. Его без лишних церемоний представили семье и шесть пар глаз устремили на него свои взоры. Хозяин дома вернулся во главу стола и занял место между сестрами, Камиллой и Шарлоттой. На другом конце стола восседала госпожа Гален; по правую руку от нее сидел ее пасынок Жан, а по левую незнакомый Николя блондин, которого представили как Луи Дорсака, приказчика в лавке. Справа от сводного брата сидела девочка лет семи-восьми с угловатым лицом; склонившись над тарелкой, она, казалось, на кого-то обижалась. Принесли еще один прибор, и Николя сухо предложили занять место напротив девочки.
После жидкого супа с размоченными кусочками черствого хлеба подали блюдо голубей с бобами. Тщедушные пернатые во время приготовления окончательно усохли. Несмотря на явное недовольство супругов Гален, старшая из сестер, Шарлотта, при поддержке возбужденно чирикавшей младшей сестры, принялась бранить порядки в доме, а заодно и принесенное блюдо. По ее словам, при жизни их отца беспорядков в семье никто не допускал. Отец расширял семейное дело, не пускался в рискованные спекуляции и уж тем более не доверял свое состояние морским волнам. Ах, какой позор, что ей приходится в присутствии чужака напоминать о необходимости соблюдать прописные истины! Затем, бросив змеиный взор на приказчика, она сменила шарманку, и принялась перечислять обязанности мальчиков в лавке и подробно излагать правила, коих им следовало придерживаться. Выходило, что работать в лавке могли только добропорядочные молодые люди, благоразумные и верные, которые даже помыслить себе не могли, чтобы обворовать хозяина. Ведь именно мошенники рано или поздно приводят честных негоциантов к погибели и разорению! А порядочный приказчик обязан при любых обстоятельствах усердно трудиться и радовать хозяина. Завершающий удар нанесла младшая сестра, заявившая, что занимающий нынче место приказчика белокурый хлыщ является полной противоположностью достойного слуги.
