Я же подмигнула Славику, чтобы он не слишком комплексовал по поводу собственного убожества, и чуть не рассмеялась в голос, вновь вспомнив о недавнем происшествии в салават-юлаевском плесе. Потом я задумалась о стремительно покорившем мое сердце Лене Ильине. Интересно, шутил он или нет? Правду ли он сказал отцу, что приедет просить моей руки, или это просто было сказано только для того, чтобы повеселить маленькую девочку? Я поймала себя на том, что мысль о возможном замужестве томительно приятна. Я даже забыла, что планировала всю жизнь провести рядом с родителями – с заботливой и усталой мамой и обожаемым отцом. Я сама себя остановила. Прошло чуть больше суток с того момента, как я встретилась с молодым человеком, – и что, уже влюбилась? Я, всю жизнь смеявшаяся над романтическими мечтаниями своих школьных подруг, позволила себе и впрямь решить, что шестнадцатилетняя десятиклассница, одетая в прокопченную штормовку, приглянулась в качестве будущей жены взрослому, уже окончившему институт человеку? Надо мной посмеялись, как над ребенком, а я раскатала губы?! Ведь он даже не спросил ни нашего адреса, ни номера телефона!
Последнее соображение показалось мне грустным и убедительным. Я почувствовала, что сейчас заплачу и даже не смогу объяснить всей веселой компании, почему реву. Плеснув себе в чайный стакан изрядную порцию мерзкого дагестанского коньяка, доставшегося нам из бездонных запасов уфимской комендатуры, я залпом выпила и, пробормотав, что устала, направилась спать.
Мне показалось, что алкоголь моментально проник в мой мозг. Когда я вошла в свое купе и села на полку, весь окружающий мир покачивался и плыл в такт колебаниям несущегося по железным рельсам вагона.
Я с силой задвинула зеркальную дверь купе, разделась до трусов и, перед тем как завалиться в постель, критически осмотрела себя в зеркале. Ну кому я могу понравиться? Совершенно закономерно, что мальчишки никогда не пытались за мной приударить. Ничего нет во мне женственного, соблазнительного! Смуглая шатенка невысокого роста, метр шестьдесят два. Никакой утонченности в фигуре, руки, как у мальчишки, с коротко остриженными ногтями. На ладонях – мозоли от весел и топора.
По рукам сразу видно, что я все время занималась спортом, более подходящим для мальчиков: то самбо, то стрельбой из пистолета, то рубкой дров… Глаза серые, нос… нос как нос. И губы как губы, не огромные, не сладострастные, как в заграничной рекламе помады. Полно веснушек и красных следов от жестоких комариных налетов. Ноги прямые, слава богу, не волосатые, но не от ушей растут и не от коренных зубов. Не худая совсем, талия сантиметров шестьдесят пять, а как поем – так и все семьдесят, не меньше. Грудь, как мне кажется, великовата, ходить без лифчика я еще могу, но при беге сиськи болтаются так, будто вот-вот оторвутся. Мне еще все время кажется, что они не совсем симметричные, левый сосок явно чуть больше правого. Я все время собиралась измерить их, но как-то странно мне казалось брать линейку, приставлять ее к себе… На левой груди теперь красовался огромный покус. Я навсегда запомнила того слепня или, может быть, овода, который умудрился укусить меня прямо сквозь футболку, когда мы проходили небольшой порог в самом конце маршрута. Рядом с перекатом на лугу паслось большое стадо, а этот членистоногий гурман, видимо, пресытился мычащей говядиной и решил побаловать себя человечинкой. Грудь мою он выбрал, видать, из-за того, что всевозможным рулькам и голяшкам все же предпочитал на вкус вымя. Огромное насекомое вцепилось в мою плоть, а я, сидя впереди, не могла ни на секунду отпустить весло, иначе бы наша лодка со всего маху влетела в огромную серую скалу. Боль в момент укуса была ужасной. Даже после того, как я, пройдя порог, остановила байдарку и густо обмазала укус йодом, красное пятно продолжало расти. Кожа в этом месте на ощупь оставалась воспаленной и горячей. Я еще раз рассмотрела уродующее левую грудь пятно и решила по приезде в Москву сходить в поликлинику.
Голова ужасно кружилась. Я легла, натянула простыню до самого подбородка и ощутила себя совсем маленькой, несчастной, никому не нужной. Еще два дня назад я твердо знала, что очень нужна своим родителям, и уже одного этого мне было более чем достаточно. Что такого случилось вчера? Почему этот парень, пустивший меня пописать и, следуя указаниям собственного начальства, устроивший нам поездку в отдельном вагоне, занял такое место в моей душе? Почему же он не спросил, как нас найти в Москве?! Я лежала с открытыми глазами и хлюпала носом.
В этот момент в купе как-то тихо и, я бы сказала, воровато протиснулся Славик. Он даже не заметил, что на моих глазах – слезы, и, повздыхав, начал пояснять свою мысль о том, что деньги, на его взгляд, в ближайшее время будут играть намного большую роль, чем раньше, а пренебрежение, которое интеллигентская среда демонстрирует по отношению к материальным ценностям, совершенно ничем не оправдано. Он говорил еще и еще, не ожидая от меня никакой реакции, я была ему за это очень благодарна. Я не слушала его болтовню, но она отвлекала меня от дурацких мыслей.
Был разгар дня, и в окно безжалостно лупило солнце. Слепящие лучи пробивались сквозь толстое двухслойное стекло, преодолевая его, по-видимому, вековечную немытость. Повернув голову, я увидела, что мои глаза находятся как раз напротив ширинки Славиковых брюк. В голову мне взбрела идея повторить салават-юлаевский эксперимент. Как бы ненароком я повернулась и подтянула простыню таким образом, что моя правая грудь высунулась наружу и частично оказалась предоставлена его обозрению. Через секунду я заметила, что Славик запнулся, начал заикаться и путаться в словах. Зато в штанах началось движение. Левая брючина в верхней своей части оттопырилась, и я заметила, что задергавшийся внутри ее большой упругий стержень уперся в грубую ткань и не может подняться дальше вверх. Эксперимент дал повторный положительный результат! Я поняла, что все-таки хотеть меня можно, и, чтобы подавить явную улыбку, прикрыла глаза. Спустя короткое время, может быть всего несколько секунд, я ощутила, что Славик пересел на краешек моей полки и, наклонившись, целует мою шею. Я хотела было согнать его, но, кроме шума в голове, ощутила еще приятную истому и решила позволить ему некоторое время продолжать это занятие. Довольно быстро, не удовлетворившись моей шеей, он запустил руки под простыню и начал гладить и тискать грудь. Покусанную левую сиську я загородила, но правая явно получала от этой первой в жизни мужской ласки некоторое удовольствие. Особенно мне понравилось, как он проводил пальцем вокруг соска, а потом тихонько пощипывал его. Вместо того чтобы прекратить все немедленно, я не удержалась от искушения и, расстегнув молнию на его штанах, запустила туда свою руку. Порывшись в сатиновых трусах, я наконец нашла что искала и, ухватившись за горячий пульсирующий орган, милосердно дала ему задраться вверх, к чему он и стремился. Несмотря на странное нездоровое состояние, держать в руке эту толстую подергивающуюся живую палку мне понравилось. Тихий стон членовладельца был мне так же забавно-приятен. Когда Славик залез пальцами мне между ног, там уже было совершенно мокро. Дальнейшее я помню плохо до того момента, пока не ощутила внезапную резкую боль, как будто мне с силой вывернули, даже вывихнули ногу. Я очнулась и поняла, что означает эта боль и эти резкие толчки внутри меня, но не закричала, так как больше всего на свете не хотела, чтобы отец и наши друзья услышали меня и вошли. Не говоря ни слова, я вывернулась и вышвырнула наружу порвавший меня член. Со всей силы я сжала его в руке, и в этот момент Славик опять застонал, дернулся и выпустил мне на живот горячую липкую струю.
– Вон отсюда! – Я скрежетала зубами от омерзения и к нему, и еще больше к самой себе.
Мне не был нужен ни он сам, ни его хер, заляпанный сейчас моей кровью. Доигралась, закомплексованная дура!
И в этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился проводник Вася. Тупо глянув на мои скомканные простыни и на Славика, лихорадочно пытавшегося застегнуть брюки, Василий все же продолжил протискиваться к столику, бормоча себе под нос:
