Он шагнул к подножию гроба и медленно, благоговейно стянул одеяло.

В ящике лежало иссохшее, сморщенное тело мужчины, неважно сохранившееся, хотя и почти невидимое под блестящей золотой маской и выцветшим красным знаменем со стилизованным черным орлом.

— Следовало бросить его гнить в Берлине, — сказала Дебора.

Белый Кролик резко повернул голову и уставился на нее. На секунду Деборе показалось, что она зашла слишком далеко. Но Кельвин улыбался елейной, самодовольной улыбкой, и это, похоже, успокоило парня.

— Наш вождь наконец дома, — пробормотал Кельвин. Такого сияния в его глазах Дебора никогда раньше не видела. — Миссия выполнена. Мы привезли смертные останки Адольфа Гитлера в Америку, и народ наш будет стекаться к его костям. Кто устоит перед такой армией?

Значит, она была права. Это ее не спасет — но она по крайней мере была права.

— Она знала, — прошипел парень.

— Неважно, — отмахнулся Кельвин, по-прежнему улыбаясь своему трофею.

— Приятель, нам надо поговорить. Сейчас же.

Немигающий взгляд Кельвина наконец оторвался от наполовину мумифицированного трупа и нашел лицо Белого Кролика. Секунду он просто смотрел, читая тревогу парня, потом кивнул и шагнул из гробницы.

— Как насчет нее?

— Запри ее здесь. — Кельвин улыбнулся Деборе: — Пока.

Дебора сидела в купольной гробнице, стараясь держаться подальше от тела Маркуса, смотрела на гроб со стеклянной крышкой — единственный источник света в помещении — и думала. Она не поделилась с полицейскими смутными подозрениями насчет Кельвина в надежде выведать у него (если он и впрямь вовлечен в это дело), где оружие и что оно из себя представляет.

Но ведь не только по этой причине ты пренебрегала сомнениями насчет Кельвина, да?

Она пренебрегала ими, потому что, если бы она ошибалась...

Если бы ты смогла убедить себя, что ошибаешься... то мы могли бы поселиться в коттедже с частоколом и воспитывать деток?

Ирония, да? Дебора подавляла тревогу ради «связи», как какая-нибудь картонная героиня телефильма, а теперь возлюбленный (и его прихвостень Белый Кролик) собирается ее убить. Ее будут мучить, пока она не расскажет им то, что не рассказала федералам, а потом убьют и разбрызгают ее кровь во время какого-нибудь квазипервобытного погребального обряда в честь бесноватого фюрера. Это почти забавно. Почти.

Но с ней еще не покончено. Размышляя о «связи» с Кельвином, Дебора кончиками пальцев вылавливала из заднего кармана тоненькую пилочку для ногтей. Затем проткнула ее кончиком клейкую ленту, стягивающую запястья, и принялась водить металлической полоской туда-сюда, пока не смогла сбросить ленту и отшвырнуть ошметки в темноту.

Дебора встала и подошла к стеклянному ящику, нащупывая кончиками пальцев шпингалеты. Нашла два, по одному на каждом конце, открыла их и подняла крышку. От тела слабо попахивало формальдегидом, хотя, возможно, так только казалось. Она нагнулась, взялась за маску обеими руками и подняла ее.

Лицо под маской было высохшим и морщинистым, но отчетливо мужским. Щеточка усов и прядь редких черных волос надо лбом, начесанных на... пулевое отверстие?.. Ввалившиеся закрытые глаза.

Сколько жизней погубил этот человек? И сколько еще погубят эти полусгнившие кости?

Она поискала оружие, незакрепленный камень, которым можно было бы разбить все вдребезги — последнее проявление дерзости.

А если?..

Дебора обдумывала идею, расхаживая вокруг гроба. Делать больше было нечего. Можно и попробовать.

На все ушло минут пятнадцать. Закончив, она потянула один из электрических кабелей и вырвала его из стены. Свет беззвучно, без вспышки погас, и наступила тьма. Прислонившись к холодному камню, Дебора слушала приглушенные раскаты грома и хоть что-то пыталась — безуспешно — разглядеть в темноте.

Прошло всего несколько минут, и снова щелкнули замки. Когда дверь открылась, она встала, сжав руки за спиной.

Может, это Кернига?..

Это был Белый Кролик, а за ним шел Кельвин.

— Эта сука вырубила свет.

— Не важно, — ответил Кельвин.

— Я не вижу, что делаю, — пожаловался парень, вглядываясь в темноту.

Дебора отметила, что они, похоже, взволнованы, даже немного испуганы, и обрадовалась. Они боялись, что она каким-то образом наведет на них полицию или федералов.

— Планы изменились. — Кельвин снова был совершенно спокоен.

Белый Кролик набросил на витрину покрывало и начал выкатывать ее из подземелья, а Кельвин прицелился Деборе в лицо. Слегка улыбнулся и сказал:

— До свидания, Дебора.

Дебора не медлила. Увидев пистолет, она сразу же сделала шаг назад, потом еще один. Сам Кельвин по-прежнему был хорошо освещен, но по проступившему на его лице раздражению она поняла, что он потерял ее из виду. Дебора тихо сделала еще два шага и бесшумно опустилась на пол, стараясь сжаться в комочек. Не сводя глаз с освещенного пространства у дверей, где застыл Кельвин, она сняла туфлю и осторожно отбросила в сторону. Туфля тихо упала примерно в трех ярдах от Деборы, и звука как раз хватило, чтобы дать ему прицелиться. Он выстрелил один раз, потом еще дважды; грохот выстрелов раскатился в замкнутом пространстве.

Дебора услышала рикошет и сжалась еще плотнее, едва дыша.

— Ну, — окликнул из-за дверей Белый Кролик уже с явным нетерпением. — Нам надо идти.

Дебора подняла голову, стараясь двигаться как можно меньше на случай, если глаза Кельвина привыкли к темноте. Тот по-прежнему всматривался во тьму, не опуская пистолета. Он не знал, попал в нее или нет.

— Ты попал в нее? — спросил Белый Кролик, поднимая взгляд от ящика, который толкал вверх по пандусу. Он явно нервничал. — Мне нужна помощь. У нас нет времени...

— Верно, — ответил Кельвин. — Думаю, попал.

— Ты думаешь? Так пойди и посмотри.

— А вдруг она проскользнет мимо меня в темноте, как проскочила мимо тебя в Микенах? — Кельвин опустил пистолет и смотрел на парня, судя по напряженной позе, явно досадуя на непрошеные подсказки. — Впрочем, не важно, ей все равно конец.

Еще нет, сукин ты сын.

Он твердым шагом вышел, потом захлопнул и запер тяжелые двери. Фолос погрузился в кромешную тьму.

Дебора выдохнула и попыталась вспомнить, молилась ли она, когда пули отлетали от камня к камню.

Ага, наверное. Немножко. В глубине души ты все еще...

И что теперь? Судя по разговору, они не собирались возвращаться — вроде бы хорошая новость, — считая, что она им больше не опасна. Странно. Им не нужна была заложница, они не хотели тащить ее с собой, но неужели они думают, что она просто умрет от голода, запертая здесь в обществе трупа?

«Ей все равно конец», — сказал Кельвин.

Бравада — или он искренне так полагает?

Дебора встревожилась. Сколько пройдет времени, прежде чем Тони найдет духи? Это был сигнал, который Дебора оговорила в записанном на автоответчик сообщении. Если ее смутные подозрения насчет Кельвина оправдаются, она оставит знак, на который Тони наткнется во время уборки. Что-нибудь женское, чем Дебора обычно не пользовалась. «Девчоночье», как выразилась Тони: мазок помады на зеркале, аккуратно положенная сережка, лужица духов «Шанель № 19», запах которых любая женщина почувствует, едва зайдет в дом. Это были признаки ее открытия...

И еще одной неудачной попытки побыть...

Кем? Женщиной? Чепуха. Разве для подтверждения своей женственности обязательно терять голову из-за мужчины?

Ты всегда так говоришь.

И продолжишь так поступать.

Всякое чувство утраты, всякое сожаление, что больше не придется флиртовать с Кельвином Бауэрсом, исчезли, стали смехотворно ничтожными при виде выражения его глаз, когда он назвал ее — так четко, с такой изысканной неторопливостью — жидовкой.

Будь он трижды проклят.

Дебора знала, что права; и если какая-то частичка ее не желает признать правду, надо найти и вырвать — даже из сердца — нелепую самоубийственную сентиментальность. Вырвать — и пусть сгорит вместе с ним.