– Спасибо, гражданочка. Дальше я пойду.

– Ой, поостерегся бы. Отец мой хотел к родне сходить, вернулся три дня назад. Говорит – войск немецких везде полно, не пройти. Спрятаться бы тебе где, переждать.

– Ага, до победы, – съерничал Михаил.

– Зачем до победы, – спокойно ответила селянка. – Уйдут немцы дальше – сам вперед пойдешь.

– Выжидай не выжидай, все равно через передовую переходить надо.

– Есть хочешь?

– Не отказался бы.

Напрямую попросить еды Михаил стеснялся.

Женщина достала из-за пазухи телогрейки маленький узелок, развернула на ладони чистую тряпицу и протянула Михаилу кусок хлеба и две вареные картошки с солью. Сгодится.

Михаил быстро съел угощение, поблагодарил.

– Немцы в деревне давно?

– Четыре дня.

– Не безобразничают?

– Курей всех постреляли да сварили. Целыми днями только жрут и пьют, весь погреб опустошили, ироды. Как зимовать-то будем? А так – спокойно. Портреты товарища Сталина со стен в избах посрывали – это да. Но никого не стрельнули, Бог миловал.

– Чего они у вас в деревне делают?

– А кто его знает? Машина у них крытая, здоровенная, как изба. Палка над ней высокая с проволочками. И из машины той то музыка ихняя, немецкая играет, то голоса разные слышатся.

«Рация, – понял Михаил. – Эх, кинуть бы в машину гранату, да где взять ее? А с одним пистолетом против десятка солдат – верное самоубийство. – Надо трезво оценивать свои возможности. Стрелять он умеет, но не спецназовец и против десятка солдат не выдюжит. – Но запомнить про рацию надо, выйду к своим – доложу».

– Ну бывай, тетка, за угощение спасибо.

– Я не тетка, меня Глафирой звать.

– Прости, не хотел тебя обидеть. Лохмотья на тебе, лицо чумазое, возраст не угадаешь.

– Это я специально, чтобы немцы не приставали. Мне ведь тридцать всего.

Михаил мысленно чертыхнулся – вот ведь ошибся!

– Так я пошел.

Он немного потоптался и двинулся по опушке, чтобы в случае опасности нырнуть в чащу. Обернулся. Глафира махала ему рукой, потом нагнулась, взвалила на себя вязанку хвороста и сучьев.

«Вот кому несладко под немцем придется, – подумал Михаил. – Быстро войска наши под немецким нажимом ушли, население на оккупированной территории осталось, а потом власть им это же в вину и поставит, даже графу в анкете заведут – «был ли в оккупации». А кто виновен в этом?

Лес внезапно закончился. Михаил остановился. И вовремя. Сзади послышался приближающийся рев моторов. Понятное дело, наших здесь быть не могло.

Михаил упал на землю, отполз за толстое дерево и вытащил пистолет.

По лесной дороге шла колонна. Сначала мотоциклисты – довольно много, потом – два крытых брезентом грузовика, замыкал колонну слегка приотставший полугусеничный вездеход.

Михаил раньше таких не видел. Бронированный корпус, напоминающий гроб, спереди – автомобильные колеса, а под корпусом – узкие гусеницы. Крыши нет, торчит турель с пулеметом, и за ним – солдат в каске и шинели.

Бронетранспортер дополз до дерева, за которым лежал Михаил, и остановился. Распахнулась бронированная дверца, выбрался водитель, за ним – пулеметчик. Оба весело переговаривались. Расстегнув шинели, они начали облегчаться. Мягко урчал не выключенный водителем мотор.

Решение напрашивалось само. Единственное, чего опасался Михаил, – не сидит ли в бронетранспортере еще кто-нибудь? Если нет – надо стрелять в этих двоих и рывком к открытой бронедверце. А там – как повезет.

Михаил вскинул пистолет. Бах! Доворот ствола – еще выстрел! Двое гитлеровцев, не издав ни звука, падают как подкошенные.

Двумя прыжками – к машине. Заглянул в дверной проем – никого. А колонна уходила дальше. Видимо, звук работающих двигателей заглушил отдаленные пистолетные выстрелы.

Михаил неловко забрался на сиденье и уже взялся за ручку, чтобы прикрыть дверцу, да передумал. Он выбрался, оттащил тела в лес, предварительно сняв с пулеметчика железную каску, которую надел себе на голову – прямо на летный шлем. Зачем? Он даже сам себе объяснить не мог. И только потом вернулся на сиденье водителя и закрыл дверь.

Управление на бронетранспортере такое же, как и на грузовике: руль, рычаг коробки передач, сцепление, тормоза. По привычке посмотрел на приборы. О, топлива – половина бака! «Поеду, – решил Михаил, – все лучше, чем пешком. К тому же – броня и пулемет».

На набалдашнике рычага посмотрел схему включения передач, выжал сцепление, включил первую передачу и поехал.

Бронетранспортер шел по грунтовке мягко, почти как машина. Управление, правда, туговатое, да и поворачивает «броник» как-то с запаздыванием. Но свои полсотни километров в час выдает.

Насмотревшись на аэродроме на отечественные полуторки ГАЗ-АА и ЗИС-5, Михаил не мог не отметить превосходства немецкого бронетранспортера. К слову, в Красной армии таких не было. Были колесные бронеавтомобили – вроде БА-64, маленькие, тесные.

Михаил следовал за колонной, догнал ее, держась в отдалении – так же, как этот «броник» ехал до остановки.

Так они проехали километров пятнадцать. Впереди явственно слышались звуки боя – выстрелы пушек, разрывы снарядов. До передовой, оказывается, было рукой подать.

Колонна остановилась. Но Михаил, не сбавляя скорости, продолжал двигаться вдоль нее. Солдаты махали ему руками, чтобы он остановился. Для того чтобы сбить их с толку, Михаил привстал на сиденье. Над бронетранспортером замаячила его трофейная каска и верхняя часть лица. Он невнятно прокричал что-то, что отдаленно напоминало фразу на немецком языке, и помахал рукой. Солдаты ничего не поняли и, перебросившись между собой несколькими словами, дружно заржали. Наверное, решили, что Ганс или Вилли один решил ехать громить этих русских.

Михаил жал на газ, не жалея машины. Чего ее, фашистскую, жалеть – все равно бросить придется.

На дорогу не спеша вышел фельджандарм с большой бляхой, прикрепленной цепочкой к мундиру, и автоматом на груди. Он поднял руку, приказывая Михаилу остановиться. Ну это ты своим приказывать будешь! Михаил даже не подумал сбавлять скорости, и жандарм едва успел отскочить в сторону, крича что-то возмущенное.

Через километр с обеих сторон от дороги показались укрытия, пушки в капонирах, солдаты в окопах. Твою мать, да это же передовая!

Солдаты тоже размахивали руками, пытаясь его предупредить – русские, мол, впереди! Но Михаил жал на газ! Вот уже немецкие окопы на сотню метров позади.

Но немцы все-таки сообразили: что-то неладное происходит. Сзади ударила пушка. Бронетранспортер дернулся и заглох. Черт, в самый неподходящий момент! Ведь впереди уже были видны окопы и траншеи наших, частей Красной армии.

Михаил попытался завести двигатель. Он взревел, но при попытке тронуться вновь заглох. Михаил открыл дверцу и бросился на заснеженную землю. Так вот в чем дело! – снаряд угодил в левую гусеницу, разрушив катки.

Михаил пополз вперед. Сзади раздалась пулеметная очередь. Пули взрыли грунт сбоку, подняли фонтанчики земли. Наверное, немцы приняли его за перебежчика. Но что хуже всего – начали стрелять и из русских окопов.

Во попал! Пули тоненько посвистывали, пролетая над Михаилом. Он отполз правее, чтобы укрыться за подбитым бронетранспортером хотя бы от немецкого огня. Но как только стрельба стихала, он полз дальше. В какой-то момент ему повезло – впереди оказалась воронка от снаряда или бомбы, и Михаил сполз в нее: хоть какое-то укрытие.

Потеряв его из виду, стрельбу с обеих сторон прекратили.

Воронка с лежащим в ней Михаилом оказалась как раз посредине нейтральной полосы. Михаил снял и отшвырнул в сторону ставшую ненужной немецкую каску. При дневном свете ползти дальше было рискованно. И немцы, и наши настороже – убьют.

Михаил решил досидеть до темноты, а потом под ее прикрытием выбираться из воронки и ползти к своим. Комбинезон и унты не позволят замерзнуть – кисти рук только зябнут.