— Отец, возможно, был не совсем таким, каким казался, — тихим голосом признался Саймон.

— Правда?

Легкая улыбка с оттенком горечи появилась на губах герцогини.

Саймон не стал обращать внимания на сарказм, который источал каждый слог матери.

— Он выступал с поддержкой одного закона, и тут открылось кое-какое несоответствие, — продолжал он. — Разница между его общественной позицией и личными связями.

— Меня это не удивляет. Но на это можно теперь не обращать внимания, Саймон. Никто, кроме тебя, об этом не знает, очевидно. Зачем раздувать историю? Оставь как есть.

— Но может открыться не только это, — всплеснул руками Саймон, словно умоляя понять его. — Там все намного серьезнее, и этому есть доказательства. Что-то глубоко личное, чем отца, возможно, шантажировали.

— Саймон, — поджала губы герцогиня, — ты не понимаешь. — Она сделал шаг вперед, уткнув палец в его грудь. — Оставь это. Отложи и забудь. Лучше не ворошить прошлое ради всех нас.

Саймон открыл рот, чтобы ответить, но она прикрыла его своей ладонью. Потом она медленно повернулась и вышла из комнаты, оставив его в полном изумлении.

Он никогда не знал, что его мать такая эмоциональная дама. Обычно она сохраняла ледяное спокойствие. Но когда он обвинил ее в исчезновениях, он увидел страх в ее глазах. И этот же страх появился у нее на лице, когда он упомянул о шантаже, о котором подозревал.

Могло быть так, что его мать знала обо всем? Что она знала о секретах отца? Станет ли она искренне защищать человека, которого открыто презирала?

Саймон нахмурился. В прошлом герцога было что-то мерзкое, что обязательно объяснит, почему мать ненавидела его.

Но не заставит ли это в конечном счете и Саймона ненавидеть своего отца?

— Спасибо тебе за помощь, — сказал Саймон, не поднимая головы от бумаг, которые он сортировал.

— Ты же знаешь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, — послышалось бормотание Риса, которое заглушали кучи бумаг, лежавшие между ними.

Саймон кивнул. Кроме всего прочего, он знал, что на Риса можно положиться, он очень благоразумен. Он доверял ему как брату и именно поэтому несколько часов назад опять пригласил его сюда, чтобы продолжить то, что можно было назвать безуспешным поиском информации о прошлом отца Саймона.

— Это совершенно бесполезно, — простонал Саймон, сгребая ненужные бумаги в корзину для мусора, чтобы потом сжечь. — Наверно, здесь больше нечего искать.

— Саймон…

Голос Риса был незнакомым и напряженным.

Саймон медленно встал. Рис не называл его по имени с тех пор, как несколько лет назад унаследовал свой титул. И это, и странный тон Риса вызвали спазмы в желудке Саймона.

— Что там такое? — Саймон обошел вокруг стола и направился к Рису.

Рис встал. В одной руке он держал бухгалтерскую книгу, а в другой — пожелтевшее помятое письмо.

— Я кое-что нашел, — тихо сказал он, протягивая Саймону конверт.

— Что это?

Саймон взял конверт дрожащими руками. Ему вдруг расхотелось открывать его.

— Я еще раньше обратил на это внимание, когда просматривал книги с записями. — Голос Риса по-прежнему звучал напряженно. — Если твой отец покупал овцу, то часто рядом с ценами записывал в книгу подробности сделки.

— Это письмо о покупке овец?

Саймон посмотрел на друга, и голос у него оборвался, когда он встретился с его взглядом.

— Нет, — отвел глаза Рис. — Но в этом письме речь действительно идет о платеже, сделанном для кого-то. Тебе следует взглянуть.

Саймон смотрел на письмо. Да, друг прав, он должен открыть его и посмотреть, что еще ужасного сделал его отец. Но Саймон вдруг понял, что ему тяжело сделать это, практически невозможно.

Наконец он открыл древний конверт и развернул ветхие листки, лежавшие внутри. Прочитав их, он поднял глаза на Риса.

— Это о его первенце, — прошептал он. — Но это не я.

— Судя по дате, — кивнул Рис, — ребенок родился всего за несколько месяцев до твоего рождения.

— Внебрачный ребенок, — тупо повторил Саймон. — А герцог так открыто высказывался о безответственном поведении своих коллег. Он так громко выступал за то, что нельзя плодить безотцовщину, и стыдил за это весь высший свет.

— Надо отдать должное герцогу, он как раз позаботился о содержании ребенка, — заметил Рис. — Поэтому письмо и лежит в этой книге. На имя мальчика была выплачена крупная сумма.

— «Генри Айвз», — прочел Саймон.

— Никогда о таком не слышал, — откликнулся Рис. — Значит, он не из нашего круга.

Саймон молча смотрел на имя, написанное ровным, аккуратным почерком отца. Все так просто, как будто это был всего лишь еще один платеж очередному лицу. Письмо не содержало никаких подробностей, никаких свидетельств того, что отец заботился о малыше, который никогда не будет носить его имя. Имя матери ребенка тоже не упоминалось.

Хуже всего было то, что отец написал, что, отправив деньги, считает дело закрытым. У него явно не было намерения снова вспоминать о ребенке и его матери.

— Биллингем, на этой книге стоит год твоего рождения. Это произошло более тридцати лет назад.

— Да? — Саймон с трудом сосредоточился и посмотрел на Риса.

— Судя по тому, как равнодушно твой отец сообщает подробности, я начинаю думать, что он делал это не в первый раз. И…

— И поскольку он потом еще жил тридцать лет, то и не последний. — Саймон сел в глубокое кресло. — Ты считаешь, что есть и другие внебрачные дети.

Рис коснулся его плеча, словно хотел успокоить Друга.

— Я думаю, можно предположить, что это так.

Саймон вновь посмотрел на листок с именем. Генри Айвз.

Заброшенный брат, который живет бог знает как. Он мог быть торговцем, приходским священником или обыкновенным бандитом.

А может, умер уже.

От этой мысли стало больно в груди. У Саймона закружилась голова, когда он подумал, что в этом мире у него могут быть и другие братья и сестры. Дети его отца, от которых он откупился деньгами, возместив таким образом то, чего они никогда не получат из-за обстоятельств своего рождения.

— Если она знала… — задумчиво пробормотал Саймон, больше самому себе, чем Рису. — Неудивительно, что она ненавидела его.

— Что, прости? — поднял голову Рис.

— Нет, ничего, — махнул рукой Саймон, глядя себе под ноги. — Мне бы хотелось побыть одному.

— Я понимаю.

Рис, опустив голову, направился к двери.

Но как только его друг вышел, Саймон осмотрелся вокруг. Его начинало тошнить от пребывания в этом кабинете. Ему хотелось кричать, встряхнуть отца, напиться.

Ему хотелось любым способом вычеркнуть из головы все, что он теперь узнал.

— Посмотри, — прошептала Лиллиан, толкая локтем Габби и наблюдая за матерью Саймона. — Она явно чем-то расстроена.

— Да, дорогая, — Габби потерла бок, — ты уже несколько раз сказала это. Понятно, что леди Биллингем расстроена исчезновением сына.

У Лиллиан все сжалось внутри.

— Не говори «исчезновение», — с тревогой в голосе заметила она. — Это подразумевает, что он может не вернуться.

— Тебя это так волнует? — покосилась на нее Габби.

Лиллиан хотелось сказать, что ее это совсем не волнует, но Габби слишком хорошо знала подругу, чтобы поверить в эту ложь. Конечно, это волнует ее. Она забеспокоилась, когда в середине чайной церемонии Саймон покинул гостиную. Она волновалась, когда его мать с гневным лицом пошла следом за ним, а он потом не появился ни к ужину, ни после него.

Короче говоря, она беспокоилась, хотя и старалась не подавать виду. Саймона явно тревожит что-то тайное и серьезное, что, вероятно, как-то связано с его отцом. В их последнем разговоре он обмолвился об этом. Лиллиан пыталась сказать себе, что именно этим и объясняется ее интерес.