Своей книгой мне прежде всего хотелось показать логику развития событий лета и осени 1941 г. Сражения 1941 г. — это не череда ошибок и беспорядочного бегства. Это напряженная борьба, в которой у обоих противников были как успехи, так и неудачи. В силу целого ряда причин успехов у немецких войск было больше. Основной причиной неуспехов был проигрыш первоначального развертывания. Встретив войну растянутыми в «тонкую красную линию» дивизиями на границе, РККА до декабря ходила по одному и тому же циклу. Ниточка войск громилась в лобовом столкновении или в окружениях, за ее спиной выстраивалась точно такая же хилая цепочка растянутых по фронту соединений, и задача вермахта сводилась к предыдущей. РККА просто не имела возможности в какой-то момент собрать построенные с достаточной плотностью для равной схватки войска. Сначала сгинули в пламени приграничного сражения дивизии армий прикрытия. Затем под удар попали отстоявшие от них в 100–300 км «глубинные» соединения. На следующем этапе кампании дошла очередь до собранных с более спокойных участков фронта или из внутренних округов танковых и стрелковых дивизий. Наконец, в августе 1941 г. «тонкую красную линию» стали строить из вновь сформированных соединений. Этот конвейер смерти удалось остановить только тогда, когда дивизии вермахта оказались растянуты на фронте от Ленинграда до Ростова и ослаблены многомесячными непрерывными боями. Однако упорная борьба «тонких красных линий» не была безрезультатной. Раз за разом, под Дубно, Острогом, Бердичевом, Монастырищем, Житомиром, Белой Церковью, Днепропетровском боевая сила немецких дивизий уменьшалась. Они теряли технику, солдат и офицеров, просто выматывались в непрекращающихся ни днем, ни ночью боях. И в какой-то момент наступило равновесие между противостоящими цепочками соединений, которое сначала на флангах советско-германского фронта, в частности, под Ростовом, а затем и по всему фронту качнулось в сторону Красной Армии.

Почему же, несмотря на многолетнюю подготовку к войне, случилась катастрофа? Почему нападение получилось «внезапным»? Существуют условности, необходимость которых определяется техническими и политическими аспектами подготовки к войне. Все как в боксе — бойцы выходят на ринг, скидывают халаты, приветствуют публику и друг друга, вставляют капы и начинают бить друг друга по лицу. Германия была подобна боксеру, который внезапно соскочил с ринга и набросился на своего будущего противника из следующего сезона, мирно сидящего в костюме и галстуке. Когда говорят о внезапности нападения, то речь идет именно об этом. Успех первых ударов вовсе не означает, что, перед тем как сесть в первый ряд в костюме, мы плохо тренировались. Для своевременного принятия мер по отражению агрессии нужно принять политическое решение начать войну. Объективные предпосылки для такого решения в 1941 г. до самого последнего момента отсутствовали. Когда же обстановка прояснилась, выдвигать войска было уже поздно. Оставалось только биться в «тонкой красной линии». Как сказал в свое время фельдмаршал Мольтке, «одна ошибка, сделанная при первоначальном сосредоточении, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании» [674].

Стратегия.Со стратегической точки зрения «молниеносная война», или, как привычнее, «блицкриг», — это поиск решения стратегической задачи разгрома целой страны на оперативном уровне. Предполагается, что, правильно нарисовав стрелочки на карте и правильно изобразив эти стрелочки на местности, мы достигнем цели сокрушения противника как государства. Дополнялся процесс рисования стрелочек тактическими и оперативными приемами, ускорявшими «умфассен, эйншлихтен, фернихтен» — охват, окружение и уничтожение.

В ходе Первой мировой войны немцы на двух фронтах получили колоссальный опыт ведения оборонительных и наступательных операций. Осмысление этого опыта позволило им разработать тактические приемы и оперативные идеи, которые сотрясали Европу в течение нескольких лет. Подобный опыт и соответственно материал для осмысления отсутствовал у русской армии, воевавшей на разреженном фронте. Однако социальные катаклизмы в нашей стране породили другой опыт, и, что самое важное, нашлись люди, сделавшие выводы из этого опыта.

20–е годы были отмечены настоящим всплеском военно-научной мысли. Бывшие офицеры и генералы воевавших сторон, оставаясь сердцем на поле брани, думали о будущей войне. Европа разделилась на победителей и побежденных, но Версальский мир не устранил противоречий и уж никак не мог переделать человеческую природу. В 1926 г. в сборнике статей академии М. В. Фрунзе бывший офицер царской армии A. A. Свечин написал:

«Мобилизация ныне является не отдельным моментом в ведении войны, а становится перманентной. В настоящее время было бы грубейшей ошибкой смешивать понятие оперативного развертывания, охватывающее сосредоточение на театре войны одного первого эшелона мобилизации в ближайшие дни после начала войны, и понятие стратегического развертывания, относящееся к достижению кульминационного пункта напряжения военной мощи, допустимого при данной экономике государства. Если Наполеон и Мольтке могли еще сосредоточивать все свое внимание на единственной цели — поражении видимой живой силы неприятеля, то при современной способности государства рождать новые армии это часто было бы ошибкой; объектом действий является весь неприятельский народ, со скрытыми в нем потенциальными возможностями к сопротивлению. Перманентность мобилизации обращает современные армии в своего рода саранчу, борьба против которой не может быть успешна, если она не направляется одновременно на обезвреживание тех пространств, на которых саранча появляется. Понимание современной стратегии, уяснение того ряда целей, которые она должна выдвигать, может создаться только на почве ясного представления о живучести современных армий, обусловливаемой новой экономикой» [675].

Эти слова стали той основой, на которой была построена советская стратегия в войне, стратегия, позволившая выжить как государству.

Она возникла не на пустом месте. У советского руководства был опыт «хаотичной тотальной войны» в 1918–1920 гг., когда буквально из воздуха формировались новые дивизии, когда в охваченной хаосом и разрухой стране содержалась и относительно исправно функционировала 5–миллионная армия. То, что казалось дикостью по европейским меркам, — формирование дивизии как единицы из плохо обученных, плохо одетых и плохо вооруженных людей, давало свой результат. Такие дивизии часто не имели устойчивых традиций, появлялись и исчезали в пламени сражений, но они были пусть слабыми, но действующими фигурами, которые можно было поставить на шахматную доску. До 31 декабря был сформирован или переформирован 821 эквивалент дивизий (483 стрелковые дивизии, 73 танковые, 31 моторизованная, 101 кавалерийская и 266 танковых, стрелковых и лыжных бригад). Был организован непрерывный конвейер восстановления существующих и формирования новых соединений. Противопоставить стратегии «перманентной мобилизации» немцы ничего не смогли. Весь путь от границы до Ростова они проделали в практически неизменном составе соединений, которые в непрерывных боях теряли людей, технику, наконец, просто уставали. Не будем забывать, что пехотные дивизии проделали весь путь от берегов Буга и Прута до Харькова и Мариуполя пешком. Ожидать от них такого же упорства в обороне и наступлении, как в июне 1941 г., было невозможно. К этому добавилось воронкообразное расширение фронта от границы до меридиана Москвы и Ростова. Сложилось своего рода шаткое равновесие между боевыми возможностями «перманентно мобилизованных» соединений Красной Армии и растянутостью фронта, потерями, усталостью немецких войск. Результат был вполне предсказуемым — когда поступление свежих соединений превысило темпы их перемалывания немцами, Красная Армия в очередной раз попыталась перехватить инициативу, и немецкий фронт посыпался, немецкие дивизии сначала под Ростовом, а потом по всему фронту побежали на запад, бросая оставшуюся без горючего технику.