– Извини, Иэн, но вечером я жду звонка от Джессики, – перебила его Лейси.

– Что ж, в другой раз.

Кладя трубку на рычаг, Лейси упрекала себя в несправедливости к нему – а быть может, и к себе самой. Он такой добрый, такой милый человек; тот тип мужчины, за которого многие женщины с радостью вышли бы замуж. Так почему же она не в состоянии испытывать к нему ничего, кроме дружеской симпатии?

В сексуальном отношении он ее совершенно не интересует. Да и никто не интересует.

Никто. Снова острая как нож боль полоснула по сердцу. Она лгала себе, и знала это. Ей стоило лишь взглянуть на Льюиса, чтобы проснулось ее былое влечение к нему… тоска по нему…

Лейси поражала сила этой тоски, ее саднящая, иссушающая глубина. Тоска была сильнее логики или реальности, сильнее чувства самосохранения, сильнее разума.

Ожидая звонка от Джессики, Лейси твердо решила, что ни слова не скажет о Льюисе. Не обнаружит ревности и горечи, не накинется на дочь с обвинениями. Нужно постараться увидеть всю ситуацию глазами Джессики, нельзя забывать, что Льюис – ее отец и что новость…

Чего она, в конце концов, так испугалась? Что одинаковое заболевание свяжет их узами таких отношений, в которых ей самой не будет места? Что Джессика оттолкнет ее и повернется к отцу, разделяя с ним свои страхи и сомнения?

В восемь телефон снова зазвонил, и теперь это была Джессика.

– Прости, что не позвонила раньше, мамочка.

На самом ли деле ее голос звучит как-то по-другому, более сдержанно, или же Лейси ищет проблемы там, где их нет и в помине? Может, я просто излишне подозрительна к мелочам, думала Лейси, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал как можно более естественно и привычно.

– Я уезжала… – голос Джессики стал чуть тише, как будто она отвернулась от телефона. – Я… я была с Льюисом… с отцом.

Лейси поняла, что все это время задерживала дыхание, страшась самой мысли, что Джессика не скажет ей или же – еще хуже – обманет ее. Теперь она испытала одновременно облегчение и стыд. Как можно было настолько не верить собственной дочери? Куда же заведут ее подозрительность и ревность?

Такое отношение унижает не только ее, Лейси, оно унижает и Джессику. Что же до Льюиса… разве оно не унижает и его тоже?

– Да-да, Майк сказал мне, что ты уехала со своим отцом. – Она попыталась выговорить эти слова весело и беззаботно, но поняла, что терпит крах, когда услышала, как зазвенел ее голос. К тому же ей не удалось удержаться, чтобы не добавить: – Должна признаться, я удивлена тем, что он разыскал тебя. Особенно после того, как мы вместе решили, что лучше мне самой тебе все рассказать.

Повисла короткая пауза, а потом Джессика тихо произнесла:

– Он не разыскивал, мамочка. Это я его разыскала. На неделе я позвонила секретарю Иэна, попросила адрес, а потом позвонила ему. Извини. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я хотела рассказать тебе… обсудить это с тобой, но…

Но боялась моей реакции, мрачно закончила про себя Лейси.

Самое время взять наконец верх над своими эмоциями и исправить тот вред, который они уже нанесли, прежде чем он станет необратимым. Самое время выказать не только великодушие, но и мудрость и дальновидность.

Лейси набрала в легкие побольше воздуха и проговорила как можно спокойнее:

– Он – твой отец, Джесс. Я понимаю, что тебе… как сильно тебе хотелось узнать его поближе. Уверена, что на твоем месте я бы сделала то же самое. И вы… – Она запнулась, но усилием воли заставила себя продолжать: – Вас, конечно, связывают кровные узы. В общем, я прекрасно понимаю, что тебе лучше было поговорить… о некоторых вещах со своим отцом, чем со мной. Он, в конце концов, куда больше знает об этой проблеме, чем я.

– Мамочка, пожалуйста, не заставляй меня еще больше стыдиться, мне и так очень стыдно, – сдавленным от слез голосом взмолилась Джессика. – Все совсем не так. Что же до тех кровных уз, которые, возможно, между нами существуют… ты – моя мама. А Льюис… Я не могу называть его «папа», даже думать так о нем не могу. Пока не могу. Не знаю, откуда взялась у меня потребность встретиться с ним. Не знаю, чего, собственно, я добивалась… – она запнулась, и сердце Лейси сжалось от боли за нее, за них обеих. Господи, не допусти, чтобы он обидел мою дочь, безмолвно взмолилась она. – Он очень одинокий человек, ма, – задыхаясь, продолжала Джессика. – Та женщина, ради которой он тебя бросил… не думаю, что они долго были вместе. Он ни разу не упомянул ее. Ни слова о ней не сказал. Он не переставая говорил о тебе. О том…

Лейси пришлось вмешаться.

– Джесс, все в порядке, – перебила она. – Я все понимаю. Он твой отец, и я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его. Ведь он, в конце концов, часть тебя. Но ты не должна… Нет никакой необходимости оправдывать его в моих глазах. Наши отношения – его и мои – закончились много лет назад. А ваши с ним отношения только начинают складываться.

Они проговорили еще с полчаса, и Лейси, опустив трубку на рычаг, поняла, какая огромная печаль легла на ее сердце. Эту печаль нисколько не облегчала мысль о том, что она правильно поступила, избавив Джессику от чувства вины за встречу с отцом. Напряжение и натянутость исчезли из голоса дочери, когда она поняла, что Лейси не возражает против ее поступка.

Может быть, это самый дорогой подарок, какой она в состоянии сделать своей дочери, устало размышляла Лейси позже, одиноко сидя на кухне за ужином. И этот подарок – возможность наладить отношения с отцом без малейшего намека на противодействие и протест со стороны матери. Да, она поступила правильно… но какой ценой!

Лейси устало отодвинула тарелку с нетронутым ужином. Она не находила себе места, хотя была до предела измотана нервным напряжением последних дней, и чувствовала себя страшно одинокой. Взглянув на телефон, она готова была пожалеть, что уже слишком поздно звонить Иэну и соглашаться на его предложение об ужине.

Возможно, настало наконец время освободиться от груза прошлого, прекратить предаваться глупейшим мечтам о том, чего никогда не может быть, и вместо этого принять то, что предлагает жизнь. Нет никакого толку в желании повернуть события вспять, перевести стрелки часов на то время, когда Льюис еще не возникал в ее жизни… или, скорее, в жизни Джессики, с горечью поправилась она. Ей бы радоваться за Джессику, вместо того чтобы мусолить собственные страдания. Ведь она слышала в голосе дочери радость от встречи с отцом – и она не может, не должна погубить эту радость. Не должна позволить своим чувствам возвести стену отчуждения между ней и дочерью… барьер непонимания и ревности.

Десять часов. Может, если пораньше лечь… прогноз погоды как будто прекрасный. Можно было бы завтра целый день работать в саду. Скамейку нужно подкрасить, кое-что посадить, подстричь кусты. Уйма дел, чтобы занято руки. А чем занять мысли? Ничто не сможет отвлечь их от Джессики. От Льюиса. Ничто не сможет заставить ее забыть о том чувстве страха, одиночества, покинутости, которое она испытала, когда Майк сообщил ей о Джессике и ее отце. Ей и раньше приходилось испытывать ревность. Острая, мучительная ревность терзала ее душу, когда она представляла своего мужа, своего любимого в объятиях другой женщины. Но ей казалось невероятным, что она способна ощущать ревность к собственной дочери… способна так отчаянно мечтать, чтобы…

Чтобы что? Чтобы Льюис захотел провести целый день с ней! Лейси помыла посуду и отправилась в спальню, глядя перед собой невидящими, затуманенными от боли глазами.

На сей раз прогноз оказался точным. Лейси подняла глаза на безоблачное голубое небо, потом перевела взгляд на свои забрызганные краской руки и ноги и скорчила гримасу.

Краска, которую она купила, чтобы подновить скамейку, оказалась водянистой и очень жидкой. Кажется, большая часть попала не по назначению, а на саму Лейси.

К счастью, на ней были старенькие шорты и столь же ветхая футболка.