— А куда вы едете?

— В Милуоки. В его окрестностях на берегу озера Мичиган продается довольно симпатичный отель. Хочу на него взглянуть. Если дело выгорит, можно заработать больше за более короткий срок, чем на «Лесной сказке».

Эвелин нахмурилась, удивленная его небрежным тоном.

— Значит, вы оставили мысль вернуть «Лесную сказку»? — Ей в это не верилось. Она знала, что «Лесная сказка» очень нужна ему. Нужна до боли. Эвелин чувствовала это по тому, как Квентин говорил об этом отеле. Такую же страсть она слышала в голосе отца, когда тот заключал сделки. — Вы действительно хотите изменить свои намерения?

Квентин хитро усмехнулся, его брови приподнялись в шутливо-невинной гримасе.

— Ни за что на свете.

— Но… — Похоже, от бессонницы голова совсем не работает. Эвелин ничего не могла понять.

— Хозяин «Лесной сказки» должен думать, что это весьма вероятно.

— Ах вот как? — Эвелин удивлялась. Неужели она ничему не научилась у отца? Бизнес, бизнес и еще раз бизнес. Ложь, ложь и еще раз ложь. — Значит, это просто спектакль, да?

— Я на самом деле еду в Милуоки, — безразличным тоном ответил Квентин. — Но вы правы, в действительности это спектакль. Видите ли, бизнес в чем-то похож на танец. Шаг туда, шаг сюда, вперед, назад…

— Раз-два-три, пируэт, а потом гром аплодисментов?

— Вот именно. — Он снова улыбнулся.

— Вам это кажется забавным? — Это был не вопрос. Отец Эвелин рассуждал точно так же. Сделки, переговоры, блеф, манипуляции — вот страсть его жизни. Бизнес управляет всем.

Эвелин слышала, что однажды отец уволил сотрудника за то, что тот не был до конца верен компании, в которой работал. Какая горькая ирония! Сам отец не был верен собственной жене, которой изменял по очереди с тремя секретаршами и разрушил семью ради четвертой, оставив молоденькой вдове приличное состояние и жалкие крохи дочерям.

— Овации бывают тогда, когда удается выиграть. — Квентин уже не улыбался. Видимо, тема казалась ему слишком серьезной, чтобы шутить. — Важно стать хореографом каждого танца. Гораздо менее забавно, на мой взгляд, плясать под чужую дудку.

— А если хозяин «Лесной сказки» не попадется на удочку?

— Придумаю что-нибудь еще. — Его голос звучал так уверенно, что Эвелин поняла: этот мужчина добьется своего во что бы то ни стало. — «Лесную сказку» я все равно получу. Ее построил мой отец. С этого проекта началась наша компания.

— Но тогда зачем вы ее продали?

— Мы не продавали. — Голос Квентина зазвучал безжизненно; он встал, словно тема разговора так нервировала его, что он не мог усидеть па месте. — Все дело в дяде Эдварде. Когда отец заболел, я учился в школе и не мог управлять компанией. Тогда казалось логичным, чтобы эти функции взял на себя дядя, до тех пор пока я не повзрослею или отец не поправится. — Квентин снял со спинки стула куртку и принялся комкать ее. — Загвоздка оказалась в том, что дядя был художником, а не бизнесменом.

— Правда? Талберт ведь тоже учился живописи, верно? — Едва эти слова слетели с ее губ, она тут же поняла, что сделала ошибку. Она хотела отвлечь Квентина от неприятных воспоминаний, но при упоминании о Талберте он помрачнел еще больше.

— Да. Именно поэтому отец все состояние завещал мне. Талберт и дядя Эдвард были очень похожи. В них не было и капли деловой сметки. Дядя управлял компанией всего два года, но успел почти разорить ее. Он строил грандиозные планы, не вписывающиеся в экономические законы, переплачивал за плохие земли и закладывал перспективные… так продолжалось до тех пор, пока он окончательно не увяз в долгах. К тому времени как я закончил колледж, дядя успел наломать много дров. — Квентин с такой силой отшвырнул куртку, что та улетела в угол. — Такое фиаско убило моего отца.

Эвелин покачала головой, не пытаясь спорить, ей просто хотелось как-то утишить гнев, который, казалось, волнами исходил от него.

— Мне очень жаль, — машинально сказала она.

Банальную фразу сочувствия Квентин встретил яростным взглядом.

— Не стоит сожалеть. Все это уже неважно. Сейчас важно то, что ровно через неделю «Лесная сказка» будет моей.

Что неважно? Что умер его отец? Эвелин встала, почувствовав приступ отвращения. Она больше не хотела ничего слышать. Подумать только, несколько минут назад она восхищалась красотой этого человека!

Иммунитет вернулся с полной силой. О таких, как Квентин Блейн, она знает все. Стоит ли беспокоиться о том, что Конни может хитрыми маневрами заставить его жениться на себе? Напротив, надо беспокоиться за Конни, которую Квентин может лишить ребенка. Ведь Конни, несмотря на все ее штучки, совсем ребенок по сравнению с Квентином. Она лишь одна из танцовщиц в его спектакле, чей удел крохотная роль в массовке, только и всего. Этот человек никогда не позволит ей проявить волю.

А что будет, если ребенок пойдет в отца? Если малыш родится с этим, по мнению дяди, чудовищным недостатком — художественными наклонностями, без капли делового чутья? Тогда Конни может не опасаться за свои материнские права. А как поступают с теми танцорами, кто прыгает недостаточно высоко и вертится недостаточно быстро? Их ведь выгоняют из шоу, не так ли? Заменяют другими, более талантливыми.

Ведь и ее, Эвелин, Квентин привез сюда ради собственного удобства. Она поняла, что даже не заметила, как тоже стала членом его труппы.

Ну и черт с ним.

— Пойду проведаю Конни, — скороговоркой произнесла она и положила карандаш на стол. Скорей бы оказаться подальше от него.

— Я иду с вами. Мне нужен номер телефона доктора Фергюсона.

По его тону можно подумать, что доктор целый день ждет не дождется его звонка, с горечью думала Эвелин, выходя из кухни. Доктор Фергюсон тоже статист труппы. Он будет делать то, что угодно Квентину Блейну.

Но как? Он же не может пообещать Квентину всего, чего тот захочет. Разве может он обещать, что с ребенком Конни все будет хорошо? Нет. Здесь Квентину ничто не подвластно. Дирижирует не он. И никто — ни доктор, ни даже сам Квентин Блейн — не может знать, каким будет ребенок Конни: мальчиком или девочкой, умным или глупым, бизнесменом или музыкантом. Они не знают даже, когда этот ребенок появится на свет.

И это хорошо, малыш. Настроение Эвелин улучшилось, когда она подумала о маленьком существе, единственном из них всех, кому безразлично мнение Квентина Блейна.

Красоты озера Мичиган не впечатлили Квентина. Живописность холма, где располагался отель, ради которого ему пришлось отправиться в эту поездку, он был вынужден оценить по достоинству, но это обстоятельство не прибавляло вдохновения. Профессионально взвесив стоимость проекта, он уже в Эдаманте понял, что игра не стоит свеч. Даже если бы речь шла о супервыгодной сделке, он отступился бы от своих принципов ради «Лесной сказки». Зачем он согласился на этот отвлекающий маневр? За последние месяцы он так устал от театрализованных представлений и сценических эффектов, что мечта о тихой заводи превратилась в навязчивую идею. Он не провел в этой поездке и половины запланированного срока, но чувствовал, что больше не может здесь оставаться. Хватит, он уезжает.

Когда за завтраком Квентин объявил об этом Куперу, тот пришел в ужас и бурно запротестовал, без конца повторяя, что сделка под угрозой. Сегодня только воскресенье, и, если он уедет теперь же, хозяин «Лесной сказки» поймет, что это был блеф, и не скинет цену ни на пенни.

Но Квентину было наплевать. Когда он заявил об этом, Купер онемел и его вилка с куском бекона остановилась на полпути ко рту. Лицо выражало крайнюю растерянность.

Тогда Квентин повторил:

— Мне плевать.

Он наспех побросал вещи в чемодан и ближайшим рейсом вылетел в Денвер, оставив Купера приносить извинения брокерам. Квентину хотелось как можно скорее вдохнуть родной воздух, увидеть покрытые дымкой лесистые холмы в окрестностях Эдаманта. Ему хотелось домой.

Единственный раз в своей запутанной жизни он просто сделает то, что хочет. Ему плевать, если придется переплатить пару долларов за «Лесную сказку». Он готов переплатить. Он устал разгадывать ребусы, устал играть в шахматы вслепую… Просто чертовски устал.