— Тяпнешь с нами? Чего ждешь, Джулиан, плесни девочке, — командует гостья. Сама она, судя по цвету жидкости в бокале, глушит неразбавленное виски.

— Мне чего-нибудь полегче, а то засну.

— Еще чего не хватало. Я собиралась прогуляться с тобой и ребятишками.

— Да? С удовольствием. Только… где они? — Я оборачиваюсь к Джулиану.

— В конуре! — гогочет мисс Джонсон.

— Где? А что они там… — Я чувствую себя актером в незнакомой пьесе, которую к тому же играют на неведомом мне языке. Увы, здесь со мной такое случается сплошь и рядом. Ступив в поместье Джулиана, я превращаюсь в иностранца, которому только и остается, что тыкать пальцем в каждый предмет и с простодушной улыбкой интересоваться: «Пажалуста, сказать, это есть что?»

— А где ж им быть? Самое то место! — басит мисс Джонсон.

Я смотрю на нее во все глаза.

— Джек и Чарли на кухне с Анной, дорогая. Собрали полкорзинки яиц, — улыбается Джулиан. — А Миртл имела в виду своих собак.

— Ах, во-он что! — От облегчения у меня дрожат коленки. — А я подумала…

— …что старая дура заперла сопляков на псарне, — укоризненно басит Миртл.

— Н-ну… Да.

— И что? Худа бы не было. Никто б их там не тронул. Человечеству есть чему поучиться у братьев наших меньших.

— Все равно как-то…

— А где твой муж, Клара? — спрашивает Джулиан, протягивая мне бокал с шерри. — Приедет вечерним поездом?

— Он не смог… дел полно, — мямлю я неубедительно.

Джулиан приподнимает бровь, но от комментариев воздерживается. Он такое регулярно проделывает, когда речь заходит о Роберте. Чем очень злит меня.

— Обед готов, — объявляет хозяйка, появляясь в дверях гостиной.

Анна очень славная и удивительно похожа на Джулиана — копия моего отчима в женском варианте, разве что чуточку миловиднее. Похожие внешне, Джулиан с Анной и характерами сошлись. Неписаные правила местной жизни для обоих — открытая книга, а в лабиринтах comme il faut [13]деревенской аристократии средней руки ориентируются до того слаженно, что им зачастую и слова не нужны.

Дети Анны учатся в школе-пансионе.

— Скучаю, конечно, — признается она по дороге на кухню. — Но так уж устроена жизнь. Меня тоже отправили учиться в семь лет. Привыкла. Со временем все привыкают. Потом жизнь вдали от дома даже начинает нравиться, — добавляет она с апломбом убежденного в своей правоте человека. — А в конце концов другой жизни себе уже и не представляешь.

В прошлом я слушала эти слова (подозрительно частые для человека, убежденного в своей правоте) с болью в сердце. Те времена прошли, но меня по-прежнему пробирает дрожь, стоит лишь представить семилетнего Чарли на вокзале в Паддингтоне, с рюкзачком за спиной и чемоданчиком в тонкой дрожащей ручке.

— К тому же теперь не то что прежде, в наши дни, — продолжает Анна. — Теперь у всех эти… мобильники, да и форму можно носить не каждый день.

Я молча изображаю согласную улыбку; я не говорю о том, что мобильник не обнимет и не подует на ушибленную коленку; гоню прочь воспоминания о мерзкой каше, жестком как подошва мясе и серых вечерах, когда тоска по дому раздирает грудь.

На обед подают отбивные и пирог с печенкой, картофельное пюре, овощи и восхитительную шарлотку. За столом довольно весело, в основном благодаря неумолчной болтовне мальчишек и шумному воодушевлению мисс Джонсон. Я уписываю блюдо за блюдом, нахваливая каждое в отдельности и труды хозяйки в целом. Насчет остальных не знаю, но сама себе я кажусь дьявольски обворожительной.

После обеда Джулиан отбывает на станцию встречать Дигби с Магдаленой, а я растягиваюсь на лужайке вместе с детьми, которых, впрочем, на отдых не сильно тянет. После «салок» они отправляются в экспедицию, откуда то и дело притаскивают мне для изучения всякие любопытные штуковины — камешки, коряги, комки сваленной овечьей шерсти. Научный энтузиазм растет с каждым откопанным экспонатом, так что вскоре Джек оказывается по уши в иле из ближайшего ручья, а Чарли вымазан в гусином помете. Приходится подниматься к себе в комнату, чтобы переодеть мокрого Джека.

— Мультики еще не начались? — Размазывая помет по покрывалу, Чарли жмет кнопки на телевизионном пульте.

— Думаю, нет, — бросаю я через плечо, силком утаскивая недовольного Джека в ванную. — Ради бога, Чарли, слезь с кровати. Посмотри, на кого ты похож!

Кто мне объяснит, как можно набрать полный нос грязи? Игнорируя протестующие вопли Джека, я отдраиваю его намыленной губкой и выскакиваю за чистым костюмом в комнату, где мое внимание привлекает голубой экран.

— После рекламы мы встретимся со звездой современного танца Сэмом Данфи, — сообщает дикторша. — Оставайтесь с нами.

— Хоооооооолодноооо! — ревет в ванной Джек. — Давай маааайку, мам, давай штааааны!

— А Джек совсем голый? — смеется Чарли. — Когда будут мультики, мам?! Можно «Игрока» достать?

— Маааааааам! — вопит Джек.

— Иду. — Вытащив из чемодана футболку и брюки, я возвращаюсь в ванную. — Давай, Джек. Быстро-быстро-быстро. Мне хочется кое-что посмотреть по телевизору.

— Меня зовут Сквилтли! — заявляет Джек, сует одну ногу в штанину и надолго задумывается. — Как в Покемонах.

— Правда? А сам справишься, Сквиртли?

— Да. Мне скоро четыре года будет.

— Отлично. Если что не так — зови, я рядом.

Чарли по-прежнему сидит на кровати, по-прежнему чумазый, но зато с любимой электронной «стрелялкой», которая издает на редкость гнусные звуки.

— Чарли, выключи. Я хочу послушать.

— Би-бип, би-бип, БИ-БИ-БИИП! — вторит Чарли электронным выстрелам.

В мою сторону он и бровью не повел, наверняка не слышал.

Из ванной выкатывается младший.

— Коп-коп-коп, — заливается Джек. — Так Дигли в Покемонах говолит! Коп-коп-коп!

На тумбочке оживает телефон.

— БИИП! — орет Чарли. — ЕСТЬ!!!

— Коп-КОП!

На экране — Сэм Данфи крупным планом. Снимет кто-нибудь долбаную трубку с долбаного телефона?

— Би-бип!

— Коп-коп!

Хоть телефон заткнулся. Но все равно ни хрена не слышно. Жму кнопку громкости на пульте.

— …снова вернуться в Лондон… волнение… публика… встретиться с друзьями… — говорит Данфи.

Опять давлю на кнопку. Тщетно. Мальчишки разошлись на полную катушку; рев стоит как в зоопарке.

— …погулять по берегу реки… Тра-та-та тра-та-та… в ресторанах.

За окном на кого-то оглушительно лает Элвис (любимый пес Эви). Я разворачиваюсь к детям и ору, надсаживая глотку:

— Ну все, довольно! Тишина! Все молчат! Чур, кто первым рот раскроет, тот девчонка!

— В пампелсе? — интересуется любознательный Джек.

— В памперсе и с пустышкой. Все, тишина.

Джек шлепается на кровать и затыкает рот рукой. Чарли, выключив игру, зарывается лицом в подушку.

— Поделитесь с нами самым ярким впечатлением от Лондона, — говорит журналистка сиропной внешности. Я тут же нарекаю ее Леденчиком.

— Так сразу и не скажешь… Архитектура, пожалуй, впечатляет. Очень люблю Кью-Гарденз.

— Кью-Гарденз? — умиляется Леденчик. — Не потому ли, что там легко спрятаться от репортеров? В последнее время вы были в центре внимания…

— Кстати, о прессе, — неожиданно перебивает ее Данфи, — и о ярких впечатлениях. Мне запомнилось одно недавнее интервью. Не стоит, наверное…

— Давайте, давайте, — подбадривает Леденчик.

— Одна девушка, женщина… наградила меня вшами.

— Вшами? — ужасается Леденчик.

— Да. — Данфи белозубо улыбается. — Сначала она меня оскорбила, а потом еще и вшей на память оставила.

Чуя сенсацию, Леденчик подается вперед. Я делаю то же самое, но совсем по другой причине.

— Поподробнее, Сэм, если можно. Как она это сделала?

— Как оскорбила? Назвала меня исполнителем народных танцев, в стиле Робина Гуда. Иными словами, деревенским плясуном. (Я хватаюсь за сердце.)Точнее, деревенским плясуном-педрилой.