— Только без лекций по биологии, Тэм. Они не паразиты, а хорошенькие крохотные детеныши. На работе уже знают?

— Пока нет. Сначала мне нужно решить, как быть с деньгами и прочим. Надеюсь, хоть четверть ставки дадут. — Тамсин вздыхает. — Ладно, это дело будущего. Спасибо за приглашение, принимаю. Твоему Сэму Данфи, между прочим, все газеты дифирамбы поют. Шикарный парень, судя по всему.

— На вкус и цвет, — отзываюсь я сердито и тяну на манер вдовствующей герцогини: — По мне, так пренеприятнейшая личность. В толк не возьму, почему ему вздумалось приглашать меня на прием для избранных.

— Ого? — удивленно вскрикивает Тамсин. — Выходит, антипатия далеко не взаимная.

— Не знаю, Тэм. (Я не знаю, не знаю, не знаю.)Жду тебя в шесть, договорились? В приглашении сказано «вечерние туалеты», так что подбери приличное платье. И парик не забудь.

— Увидимся! — хохочет Тамсин. — По крайней мере, бумажные платки не понадобятся, и без них грудь на нос лезет.

— А ты похудела, — с укором объявляет Тамсин еще в дверях. — Почему не сказала?

— Самую малость, и говорить не о чем. Телеграммой тебя извещать прикажешь?

— Все равно заметно, — обиженно говорит Тэм. — Особенно на лице.

— Через неделю свое наберу, не переживай. К тому же я все равно кажусь беременной. И срок побольше, чем у тебя.

— Это точно. — Тэм, повеселев, шагает через порог. — Ладно, что надеваем?

— Представь, я купила… кое-что. Господи, в дверь звонят. Наверное, Фло; она у меня второй день в няньках. Общество завсегдатаев ресторанов Ноттинг-Хилла в трауре.

И впрямь Фло. Сегодня сестрица облачена в нечто пурпурно-интимное (с виду ночная рубашка, но мы же благопристойные люди), отделанное кружевами цвета апельсина, в башмаки из телячьей кожи на платформе высотой с полфута и гигантскую накидку из меха… обезьяны.

— Кто самая преданная сестра всех времен и народов? — риторически вопрошает Фло и целует меня в щеку. — Да, я образец добродетели. Кстати, Эви не в курсе, что это значит.

— Как она? С крестин ничего о ней не слышала.

Фло вздыхает. Еще раз. Кладет ключи от машины в миниатюрный детский кошелечек. Каждый ее ноготок подмигивает мне анютиным глазком — по дороге Фло заехала к маникюрше.

— Эви в депрессии… по моей вине.

— Не может быть. Почему?

— Вчера она спросила, что такое «апартеид». Я ответила, а она выпала в осадок. (Я киваю сочувственно. Такое уже случалось несколько лет назад, когда я объяснила Эви значение слова «Холокост».) А помнишь, — отбросив тоску, смеется Фло, — в детстве тебе подарили пластинку «Отпустите Нельсона Манделу», а Эви — ей тогда лет двенадцать было — уговаривала тебя пожаловаться на магазин, потому что никакой манделы в конверте не оказалось?

Фло хохочет во все горло, и я не отстаю. Ну и повеселились же мы тогда. Обиженная за меня на весь белый свет, Эви упорно пыталась вытрясти из конверта манделуи приговаривала: «Неужели кто-то свистнул? Что хоть это за мандела такая?»

— Святая наивность, храни ее бог. Завтра же позвоню. — Я утираю слезы. Если детей своих забросила, так хоть сестру поддержу. — А тебе спасибо, Фло. Мальчишки наверху. Я их выкупала и вымыла головы шампунем от вшей…

— Гадость, — кривится Фло.

— Да уж. У Джека всего ничего было, зато у Чарли… кишмя. Смывать нельзя до утра, так что ты уж проследи, чтобы мальчишки не стаскивали полотенца с подушек.

— Господи, только Кейт не говори, — шепчет Фло. — Как разойдется — не остановишь. И трущобы припомнит, и туберкулез, и проказу. Ладно, пойду наверх, поиграю с ними. — Фло сбрасывает обезьянью накидку. — Хочешь, потом помогу с макияжем? Я тут одну классную книжку прочитала…

— Учту. — Предложение лестное, но полагаться на почерпнутые Фло из «классных» книжек знания опасно.

— Фу-ты ну-ты! — Фло топает платформами вверх по лестнице.

В гостиной меня встречает оценивающий взгляд Тамсин:

— Хорошо выглядишь.

— Не перехвали. Выпить хочешь? А я в ванную. Тебе, кстати, ванна тоже не помешает.

— Вместе залезем? — улыбается Тэм. — Думаешь, поместимся?

— Вряд ли. Отправляйся в детскую ванную. Где разноцветные пузырьки и пластмассовые утята.

— А-а… Джин есть?

Мы торжественно сдвигаем бокалы и расходимся по ванным.

Если не считать проблем с клеем для ресниц — в уголке левого глаза так и осталась белая крапинка, — с макияжем я справилась мастерски. Выгляжу… как раньше. Заорать, что ли, от радости?

Уточню, чтобы не разочаровывать вас. Превращение «гадкой жирной гусеницы в прелестную бабочку»я обожаю не меньше других, однако будем смотреть на вещи здраво. Я не усохла до восьмого размера; осталась, увы, шестнадцатого (или большого четырнадцатого, если верить этикетке на платье). Ноги у меня растут из прежнего места, а не из коренных зубов; локоны не падают роскошными волнами, хотя, конечно, жить в эру муссов для быстрой завивки — большое счастье. И все же я выгляжу вполне сносно, слегка жирновато, но сносно. При тусклом освещении меня, пожалуй, можно принять за раздобревшую и беременную Софи Лорен. В общем, я себе нравлюсь — зеленое платье, зеленые глаза, черные волосы, черные, противоестественно длинные ресницы и временно безупречная кожа, шелковистость которой подчеркивает крем-пудра от профессионала-косметолога.

Я ввинчиваюсь в спальню (иной способ в моем платье исключен), чтобы надеть чудные туфли с чудными лентами. Хм… Надеть? Скорее натянуть. Втиснуться. Впихнуться. Жмут туфли зверски, но выглядят очаровательно, а красота — если верить Кейт — требует жертв. (Помнится, в ее исполнении это звучало элегантнее: «Il faut souffrir pouretre belle». [16]) До сих пор я как-то не принимала во внимание, что с каблуками вымахаю за метр восемьдесят, но теперь уж ничего не поделаешь. Все лучше, чем метр с кепкой, хоть и неловко нагибаться, целуя собственного мужа.

Бог с ним, с ростом. Важнее то, что на таких каблуках я невольно подбираю живот и задираю подбородок; иными словами, моя осанка приближается к королевской стати Кейт. Стою перед зеркалом, любуюсь собой как бы со стороны. Нет, разумеется, я понимаю, чье это шикарное отражение, но… Не выношу, когда люди прибедняются, представляя себя уродами и при этом прекрасно зная, что выглядят на миллион.

— Черт! — кричит Тамсин. — Выглядишь фантастически.

— Спасибо! — Мне как-то не по себе. — Правда? А с косметикой не перебор? Еще решат, что я на охоту за мужиками вышла.

— Ничего подобного. — Тамсин сосредоточенно сводит брови. — На охотницу за мужиками ты не похожа. Скорее уж на статистку из кабаре, только перьев на голове не хватает. Тысячу лет тебя такой не видела.

Она обходит меня, будто лошадь на рынке — остается только зубы оскалить и продемонстрировать копыта.

— Что за туфли? — с подозрением спрашивает подруга.

— Новые. Нравятся?

— Сексуальные… — Подозрения в голосе прибавилось.

— А я та еще штучка! — Я прихлебываю джин.

— Платье тоже сексуальное, — продолжает Тэм.

— По пятницам это дозволено законом.

— Хм-м. Нужно привыкнуть…

— Почему?

— Потому. Потому что я привыкла к другому. Обычно ты шастаешь в спортивных штанах.

— Тамсин, не смей произносить этого слова, мы не в Америке. Тебя послушать, так я по Лондону в нижнем белье разгуливаю. И я не «шастаю», а расслабляюсь. В удобной одежде, которую иногда меняю на вполне приличную.

— Но не такую. И такого макияжа я тоже раньше не видела.

— В чем дело, Тамсин? Хочешь намекнуть, что я плохо смотрюсь? Говори прямо — я похожа на свиную отбивную?

— Нет, не похожа. Смотришься ты прекрасно. Классно. Но ты ведь мамочка. Ты замужем. Прости, но обычно ты такая зануда.

— Тамсин!

— Что поделать, если это правда. Тебе не положено шикарно одеваться и шикарно выглядеть. Не положено выглядеть женщиной-вамп на выданье.