В этой песне тоже кое-где встречаются буддийские символы. Не забыто ни святое колесо из золота, иначе говоря колесо буддийского учения, ни бечева святой удачи, неизменно повторяющийся символ «связующего ремня», ни золотая рыбка, ни двойная молния, ни вредоносные Пять ядов. Упоминаются в ней также лотос и чудесная птица Гаруди-хан. Обожествление очага заимствовано ламаизмом из других религий. И все-таки эта песня с ее сравнениями и образами скорее связана с народным бытом, чем с ламаистскими освятительными обрядами. Разумеется, эти элементы трудно отделить один от другого. Ведь и монгольское творчество религиозного, содержания не зафиксировано на бумаге. Бродячие монахи — бадарчи, возможно, исполняли эти песни, приводя больше ламаистских сравнений. Но другие певцы следовали законам и традициям народной поэзии. Распространению устной поэзии религиозного содержания иногда способствовало включение таких благословений в священные тексты молитвенников, написанных от руки или отпечатанных с помощью деревянных гранок. Впрочем, бродячие ламы, странствовавшие по стране и распространявшие эту полумистическую, полународную поэзию, были не очень-то грамотными людьми.

Но возвратимся к свадебному торжеству. Время подходит к вечеру, и гости и молодожены устали от пирушки и песен. Молодые уходят в новую юрту.

На следующее утро праздник продолжается, но собираются на него лишь самые близкие родичи. Теперь «гвоздем программы» становится восхваление невесты. Родичи жениха один за другим превозносят внешность и добродетели невесты, хвалят ее приданое — платья, верховую лошадь, посуду, сундуки. Мать невесты одаривает подарками родню жениха, после чего исполняют прощальную и расходную песни.

За этой песней следует обращение к гостям с просьбой разойтись.

Первой уходит мать невесты. Дочь не должна вставать с места и провожать ее. Потом уходят сваты. Покидая юрту, они суют молодой под кайму платья топор, а она провожает их. Когда сваты уже сидят на конях, молодая угощает их табаком, после чего они уезжают. Проводив последнего гостя, молодая возвращается в юрту и кладет топор на место.

Через три дня отец, мать и ближайшие родичи молодой приходят в гости и опять приносят подарки. Полагается, не считая приданого, одаривать друг друга равноценными подарками.

Спустя месяц молодые отправляются в гости к родителям жены. Тут муж и должен разломать второй мосол.

На этом свадебные обряды заканчиваются. Начинается будничная жизнь. Обе семьи теперь породнились и всегда должны с этим считаться.

Для определения степени родства у монголов много обозначений, неизвестных в Венгрии. Для жен старшего и младшего брата приняты разные обозначения, по-разному называют и дядей со стороны отца и матери, но для младших брата и сестры есть только один термин.

Старик был прав: перечисление всех деталей свадебного обряда закончилось только назавтра к вечеру. Оба мы устали: он — объяснять, я — записывать. Старик пошел меня провожать. У дороги сидел верблюд. Я давно обратил внимание на странную позу сидящего верблюда. Старик спросил, знаю ли я, почему верблюд так сидит на земле. Разумеется, я не знал.

— Случилось однажды, — начал он объяснять, — что оленя позвали на свадьбу. Было это давным-давно. В те далекие времена у оленя еще не было красивых рогов, и ему было совестно явиться на торжество без головного убора. Пошел олень к верблюду, у которого тогда были развесистые рога. Вот олень и попросил верблюда одолжить ему рога. Верблюд охотно согласился, а олень обещал через несколько часов возвратить рога, наказав верблюду сидеть на месте и ждать. Ушел олень и не думает возвращаться, а верблюд с тех пор все сидит и ждет своих рогов.

На следующее утро с ужасным грохотом прикатила старая разболтанная машина и остановилась у здания сомонного управления. Она привезла почту. Городок казался совсем безлюдным, но не прошло и нескольких минут, как на окружающих город холмах появились мчащиеся всадники, и вот уже у машины столпилась половина всех жителей сомона.

Пока выгружали почту, царила невообразимая суматоха: визжали дети, ржали лошади, знакомые обменивались радостными приветствиями. Но вот машина запыхтела, залязгала и укатила.

Рассматриваю беседующих всадников и прихожу к заключению, что лишь очень немногие примчались сюда за почтой. Парни вступают в беседу с девушками. Прибытие почтового автомобиля, как видно, предлог для свидания. Приезжает он раз в три-четыре дня и привозит письма, посылки и газеты.

Вечером делюсь своими наблюдениями с Сухэ-Батором. В ответ он говорит, что и сам женился с помощью почтовой машины. Мой спутник был тогда еще совсем молодым и вместе с другими парнями приезжал в сомонный центр встречать почту. Нужно сказать, что за неимением других средств передвижения почтовой машиной пользуются и пассажиры, когда приходится ехать куда-нибудь далеко. Случалось, что на почтовой машине из Асгата в Даригангу и обратно часто ездила хорошенькая девушка. У здания сомонного управления Сухэ-Батор познакомился с ней и влюбился.

Раз уж Сухэ-Батор сам начал говорить о себе, я попросил, чтобы он поподробнее рассказал свою биографию. Жизнь стариков не так интересна, как молодежи. Сухэ-Батор хорошо учился в школе и после окончания семилетки его послали в медицинский техникум. Выбор профессии оказался случайным, и он получил диплом фельдшера. Но Сухэ-Батору захотелось продолжить учебу, он поехал в столицу, где поступил в университет на педагогический факультет. С особым интересом занимался он языками и теперь хорошо владеет русским и умеет читать по-английски. После окончания университета Сухэ-Батор стал переводчиком. Он переводил классиков марксизма с русского языка на монгольский. Наряду с переводами Сухэ-Батор начал заниматься идеологическими проблемами и написал ряд содержательных статей, обративших на себя внимание ученых. Его назначили преподавателем в университете.