Дома! Машина тормозит, но не тут-то было! Ночь подшутила над нами, мы приняли за жилье развалины какого-то монастыря. Едем дальше. Подъезжаем к юртам; на щите объявление: «Дорожное строительство, путь закрыт!» Приходится оставить даже ту скверную дорогу, по которой мы передвигались до сих пор. Едем напрямик через болото. Вдруг вспоминаю о мучениях Свена Гедина в пустыне. Тогда не было машин, но, хотя Свен продвигался медленнее нас, не думаю, что ему было хуже.
Временами, чтобы хоть как-то продвигаться вперед, приходилось включать привод обеих осей. Подумываю о том, не лучше ли нам переждать где-нибудь до утра. При дневном свете ехать все-таки легче. Давно уж проехали 80 километров, а Улясутая нет как нет.
Песня умолкает, слышен только шум мотора, прерываемый скрипом камней или чавканьем грязи.
Только в половине второго ночи приезжаем в спящий городок. Нужно еще найти гостиницу, а потом директора. Наконец он приходит и впускает нас.
В комнате ждет почта, пересланная сюда из столицы. Уже месяц, как мы не получали никаких известий из дому. Моих сил хватает лишь на то, чтобы сложить письма в хронологическом порядке и открыть первое из них; прочитать его я уже не смог: меня сморил сон.
Улясутай — старинный город; при маньчжурах он был одним из административных центров. Вандуй жил здесь в детстве и рассказал нам о дореволюционных временах; кое-что он помнил сам, но больше знал по рассказам родителей. В те времена тут проживало много китайцев, самым большим праздником у них считался день Гесера. Китайцы связывают с именем Гесера свержение монгольской династии Юань. В те далекие времена все китайские отряды, во главе которых стояли монгольские военачальники, взбунтовались, убили или прогнали чужеземцев. В дальнейшем маньчжурская династия, пришедшая к власти в XVII веке и поддерживавшая традиционный культ Гесера, имела, конечно, вполне обоснованные причины, чтобы не подчеркивать своей роли в соответствующих событиях китайской истории. Не случайно этот праздник особо чтили китайцы, жившие в Монголии. На самом деле Гесер — легендарный герой «Гесериады», одной из самых великолепных эпических поэм Центральной Азии, происхождение которой вызывает много споров. Различные варианты этой эпопеи известны в северных районах Индии, заселенных тибетцами, в самом Тибете и в Монголии [67].
В первой половине дня мы побывали в местном музее и библиотеке. Пожилой монгол, видимо бывший лама, сообщил, что ему известна «Красная летопись», написанная Лоцава-Ртамгрином. Он, очевидно, ошибался, может быть, спутал эту хронику с «Золотой летописью» Рцаба-Ртамгрина, который умер в 30-х годах текущего столетия и был, пожалуй, последним представителем этого историко-религиозного жанра.
Решили провести несколько дней в городке и его окрестностях. Все виденные нами раньше города, включая Кобдо, были новыми или по меньшей мере застроенными современными домами. Узкие улочки Улясутая и саманные домики в китайском стиле созданы мастерами далекого прошлого. Городок зажат между горой, у подножия которой он расположился, и рекой Улясутай; расти ему некуда. Мы переходим по большому мосту на другую сторону реки, чтобы осмотреть развалины старинной маньчжурской крепости. У моста висит табличка с надписью «Стоянка» и изображением лошадиной головы. Здесь должны оставлять своих коней всадники, приехавшие в город. Китайская надпись под нависшей скалой сообщает: «Здесь синие ворота». Указание очень ценное, так как синих ворот теперь и в помине нет.
Крепость была сложена из саманных кирпичей; ее толстые стены окружали довольно значительное пространство. Стоит она на топком месте, заливаемом паводками реки Улясутай. Река эта протекала по крепостным рвам. По четырем углам крепостной стены когда-то стояли башни, ныне же остались только развалины двух привратных башен. Внутри крепости теперь валяется разный хлам: негодная утварь, осколки китайского фарфора. Со стратегической точки зрения место для крепости было выбрано очень удачно: посреди долины, окруженной горами, образующими превосходную линию обороны.
Во время беседы с местными руководителями я спросил, есть ли в их аймаке госхоз.
— Теперь, к сожалению, нет, — прозвучал грустный ответ.
А раньше был?
— Был. Скотоводческий госхоз был.
— Что же, он плохо работал? Закрылся из-за нерентабельности?
— Нет, он хорошо работал, и инвентарь у него хороший.
— Так почему же его распустили?
— А его никто не распускал, просто он перекочевал в другой аймак.
В соседнем аймаке травы на пастбищах было больше и представлялись лучшие возможности для выполнения плана по животноводству. Поэтому-то госхоз снялся с места и перекочевал.
— Ну не беда, — говорят местные руководители, — в этом году мы организуем другой госхоз.
Вторую половину дня проводим за укладкой багажа. Пришлось разделить его на две части: у нас слишком много вещей для маленькой машины. Расстаюсь с чемоданом, пишущей машинкой и другими вещами, в том числе и с монгольским национальным костюмом. Сумья провожал нас часть пути, а потом распрощался и поехал в Улан-Батор.
По дороге встретилось огромное количество херег-суров —каменных надгробий. Находим камень с письменами, но прочитать их не удалось, так они стерлись от времени. Огромную груду камней, диаметром в несколько метров, превратили в загон для скота. Здешние надгробия можно хорошо использовать как укрытие, так как вокруг большого кургана с трех сторон располагаются маленькие.
Машина вспугивает отару овец, и они разбегаются во все стороны. Курдючные овцы передвигают почти одновременно задние ноги и смешно трясут курдюками. Задняя часть машины забита нашими вещами, на которых мы и сидим, что значительно удобнее, чем на жестких боковых сидениях. В общем путешествуем мы на сей раз с большими удобствами. В семь часов вечера прибываем в сомонный центр Тэлмин. В поселке всего три или четыре маленьких домика. В одном из них нам постелили раскладушки.
Утром завтракаем; за неимением лучшей посуды нам приносят завтрак в ведре. Жареная баранина с тушеным диким луком пересолена. Немного закусываем и отправляемся дальше. Вот и Северная Монголия, ландшафт, совсем изменился. Вершины гор покрыты лесами, а склоны и долины — кустарником и ползучими растениями. Вдоль дороги — большие развесистые деревья. Посреди небольшой узкой долинки сгрудилось несколько домиков. Небо внезапно покрывается тучами, сверкает молния, гремит гром, и на нас обрушивается проливной дождь. По долине протекает большая широкая река Мурэн. Слово мурынозначает «река». На берегу у сосняка стоят два дома, один — гостиница, другой — жилище паромщика. Спасаясь от дождя, заезжаем в гостиницу. Хорошенькая босоногая монголочка быстро растапливает печь. Мы очень голодны, но, увы, чай соленый, захваченное с собой печенье пропахло бензином, простокваша перекисла, а мясо, которое нам подали в гостинице, оказалось несвежим. К счастью, у нас остался запас жареной баранины, которую мы и съели с огромным количеством дикого лука.
Через реку мы переправляемся на пароме. Машина с трудом въезжает на него, и громоздкое сооружение, увлекаемое течением, медленно доставляет нас на другой берег. Снова едем по узкой долине, два раза сбиваемся с пути, но все же в восемь часов вечера прибываем в Мурэн, центр Хубсугульского аймака. Многие населенные пункты я называю городами, хотя здесь, в Монголии, по праву городом можно считать только Улан-Батор. На старинных картах он обозначался как Улан-Батор-Хото. Х ото —искаженное монгольское слово хот. Даже некоторые небольшие поселки из нескольких юрт называют хот аил.Слово аилозначает «деревня из юрт» или, вернее, место, на котором стоят юрты. Итак, даже одинокую юрту называют аилом, так как она представляет собой населенный пункт. К аилу, кроме юрт, относят загоны для скота и все остальные хозяйственные строения. Аилы, состоящие из значительного числа юрт, когда-то называли халхаками, и они разбивались по определенному плану. Юрты обязательно ставились в один ряд. Юрта самого почтенного человека стояла на юго-западном конце ряда, за ней следовала юрта его младшего брата или сына. В крайней юрте на северо-западе жил самый последний бедняк.
