Дети тяжело переносят дорожные неприятности. Поездка верхом показалась бы им куда легче. Стараемся их развлечь, угощаем конфетами. Наконец Кара берет младшего на колени и начинает ему рассказывать какую-то сказку. Зной становится непереносимым. Вода кончается. По совету молодой женщины свертываем с пути; поблизости должно находиться селение, где можно найти воду. Делаем крюк и через полчаса видим огромный загон и несколько строений — один из этапов длинного пути, по которому перегоняют скот гуртовщики. Останавливаемся у юрты. Хозяйка, занятая какой-то домашней работой, обнажена по пояс; жара стоит ужасающая, не помогает и то, что войлок поднят, — откуда взяться ветерку, если вот уже несколько часов стоит полное затишье!
Нам подают кипяток и чай; обедаем, примостившись в тени грузовика. Пора ехать дальше.
Вот и Улан-Даба (Красный перевал). Он действительно по-настоящему красный, другие перевалы с тем же названием — только жалкое подражание. Земля и скалы — все здесь красное. Показываются деревья тоже с красной корой. Это сосна, которую здесь называют хар мод(то есть черное дерево). Лучи заходящего солнца усиливают багряную окраску ландшафта.
По ту сторону Красного перевала опять спускаемся на равнину. Вместе с нами со склонов сбегают длинные ряды берез. Склоны изрезаны пересохшими руслами и оврагами. Машина с трудом пробивается сквозь березняк, через каменистые русла. Вот на горизонте показывается цель нашего пути — Улангом, Чувствуем себя совсем разбитыми. Дорога петляет по болотистой местности, окружающей аймачный центр. Проходит полтора часа, пока мы добираемся до него; на последних километрах грузовик чуть не разлетается на куски, так плоха дорога. Наконец вылезаем из машины; ноги подкашиваются. В гостинице нас уже ждут. Приводим себя в порядок и идем ужинать. Город погружен в темноту, ни зги не видно; откладываем осмотр на завтра.
Когда-то давно недалеко от Улангома стоял монастырь, развалины которого видны до сих нор. Городские дома окружены маленькими садиками; на главных улицах строения напоминают виллы. Сады содержатся в большом порядке. На окраине города юрты; в большинстве из них вечерами зажигается электрический свет.
После непродолжительной беседы с местными руководителями решаем остаться здесь на несколько дней. Прежде всего идем в музей; два его научных работника хорошо знают тибетский язык. Они показывает нам свои сокровища, с которыми обращаются крайне бережно. Обычная выставка «Природные богатства аймака» организована на втором этаже; экспозиция сделана гораздо интереснее, чем все виденные нами в других музеях. С сотрудниками мы подружились очень быстро. Один из них одет в серый европейский костюм, другой — в монгольское платье, но мы безошибочно узнаем в них бывших лам. Они нам ничего об этом не говорят, однако это сразу видно по тому, как показывают они нам музыкальные инструменты, знакомство с которыми могло быть приобретено только в ламаистском монастыре. Среди многочисленных священных книг мне попадается старинная нотная тетрадь тоже из ламаистского монастыря. Извилистыми линиями показано, где следует понижать и повышать голос. Кружочки под линиями означают, что в этом месте надо ударить в бубен.
Радуюсь представившейся возможности побеседовать о памятниках тибетской литературы с теми, кто был воспитан в духе тибетской культуры. Среди множества книг обнаруживаю несколько интересных трудов Цзонхавы [63].
Долго беседуем о Цзонхаве и его книгах. Работникам музея неизвестны результаты исследований европейских ученых о жизни этого реформатора буддизма. Зато они прекрасно знают все тибетские источники.
Когда могущество Тибетской державы, блеснувшей как яркая комета, стало клониться к закату, страну долгое время раздирали междоусобица и анархия. Удельные князьки и монастыри боролись за власть. Беспрерывные распри между господами, тяжелым грузом давившие на плечи крепостных, были прерваны народным восстанием, которое, однако, подавили тут же сплотившиеся против народа светские и монастырские власти. В 1062 году знаменитый проповедник Атиша [64]проводит в Тибете важные религиозные реформы. В 1071 году он основывает монастырь Сакья, руководители которого вскоре начинают играть важную роль в жизни Тибета и Монголии. Настоятели монастырей потребовали власти над Тибетом, и, когда возникла новая монгольская держава, один из них, знаменитый Сакья Пандита, спешит ко двору великого хана, чтобы склонить могучего соседа к поддержке монастырских претензий. Его племяннику Пагбе, который ввел в употребление квадратные письмена, удалось получить поддержку Хубилая, основателя монгольской династии в Китае.
Так весь Тибет подпал под влияние Сакьи и возникло теократическое государство. Несколько позже были учреждены титулы далай-ламы и панчен-ламы. Именно тогда монголы впервые сталкиваются с тибетским буддизмом. Но теократические порядки еще не окончательно утверждены в Тибете. В 1347 году, воспользовавшись слабостью правившей тогда в Китае монгольской династии Юань, власть в Тибете захватила светская семья Пагмогру. Однако господство этой семьи оказалось недолговечным.
Через несколько лет появляется новый реформатор, создатель до сих пор распространенных в Монголии форм ламаизма Цзонхава, основатель желтой церкви и желтой секты [65]. Цзонхава родился в бедной пастушеской семье. Учился он в монастыре, и монахи вскоре обратили внимание на блестящие способности юноши. Утверждают, что Цзоцхава ежедневно заучивал наизусть по 25 страниц священных текстов. В 25 лет его уже посвятили в монашеский сан. При посвящении Цзонхавы, как рассказывает легенда, не нашлось необходимой для этого обряда красной шапки, и ему принесли желтую. Цзонхаву всегда изображают в желтой шапке, а члены основанной им секты и по сегодняшний день носят желтые шапки. Цзонхава вскоре начал преподавать свое учение и приступил к реформам, которые распространились не только на религиозные догмы и обряды, но и на распорядок монастырской жизни и на все монастырские уставы. К новому учению примкнули самые крупные монастыри, а сам Цзонхава стал основателем новых монастырей. Его реформаторская деятельность была прервана смертью, последовавшей в 1419 году.
Хотя в северных ответвлениях буддизма сохранились и другие секты, большая часть монастырей и высшее духовенство в Тибете и Монголии перешли в желтую секту. Эта секта начала распространять культ Цзонхавы, который иногда затмевал даже культ самого Будды Гаотамы. Труды Цзонхавы, в которых содержатся основы монгольского ламаизма и правила поведения лам, считаются священными. Их изучение совершенно необходимо тому, кто хочет разобраться в недавнем прошлом монгольского народа. Поэтому я так сильно обрадовался найденным в Улангомском музее книгам; некоторые из них были нам подарены.
Мы обнаружили здесь еще тибетско-монгольскую книгу, в которой дается рецепт приготовления архи, монгольской молочной водки, и словарь с названиями растений и минералов. Не надо удивляться тому, что вторая книга составлена в виде словаря. На Востоке известны два вида словарей. Первый не отличается от нашего алфавитного словаря. Большая часть словарей этого типа двуязычные, например тибето-монгольские или монголо-маньчжурские.
Но здесь распространены еще китайские словари, а в китайском языке нет алфавита. Кроме того, здесь в ходу многоязычные словари, например уйгуро-монголо-тибето-китайско-маньчжурский. Поэтому с давних времен возник другой тип словарей, скорее похожий на энциклопедический. В таких словарях предметы и понятия расположены в тематическом порядке. Начинают обычно с главы о небе, затем следует глава о земле, о законах, об управлении государством, правосудии, армии, налогах. Особые главы посвящены земледелию, строительству, жилищам, строению человеческого тела, минералам, растениям, животным. Чтобы легче разобраться в таких словарях, потребовалось систематизировать отдельные понятия. Так появились самые разнообразные системы растений и минералов, которые, разумеется, не похожи на принятые в европейской науке, но все-таки свидетельствуют о стремлении к систематизации знаний, хотя и под влиянием теологии. Я попросил в музее дать мне для ознакомления на короткое время несколько интересных книг и полночи просидел, аннотируя их содержание.
