Тишина и неподвижность сковали толпу вооруженных людей, стоявших на руинах Храма Нижнего города.

Толпа на другом берегу реки тоже молчала, а Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора вышли на середину моста навстречу Титу.

Я думал, что зелот и сикарий признают свое поражение. Храм был теперь лишь грудой обломков. У их войск не было никакой возможности выбраться из Верхнего города. У них не было иного выбора, кроме капитуляции или смерти. Смерти не только сражавшихся, но и всех выживших, женщин, детей, стариков, которые стояли на берегу, надеясь на окончание войны.

Внезапно раздался голос Тита. С первых же слов я понял, что его не послушают, что Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора предпочтут смерть унижению и казни. Они пошли на эти переговоры только затем, чтобы убедиться самим и убедить толпу выживших, что для них нет иного выхода, кроме борьбы и смерти.

— Итак, евреи, вам теперь достаточно несчастий вашей родины? — воскликнул Тит голосом, полным презрения, голосом победителя, который не только навязывает свой закон, но и заставляет побежденного признать, что тот совершил ошибку, подняв мятеж и оказывая сопротивление, и должен теперь сложить оружие.

— Вы отказались признать наше могущество и вашу слабость, — продолжал Тит, — вы все погрязли в безумстве и стали причиной гибели вашего народа, вашего Храма, вашего города, и скоро погибнете по справедливости!

Я чувствовал, как напряглись солдаты, стоявшие рядом со мной.

— Кто ослепил вас? Кто дал вам эту уверенность? Ваша численность? — спросил Тит. — Маленькой части римской армии хватило бы, чтобы разгромить вас. Верность ваших союзников? Но какой народ предпочтет евреев римлянам? Ваша физическая сила? Германцы — наши рабы, а что такое вы по сравнению с ними? Ваши укрепления не устояли перед нашими осадными машинами! На самом деле, евреи, лишь наша доброта побудила вас восстать против нас. Мы позволили вам занять эту землю, поставить во главе царей из вашего народа! Вы отвергли наши предложения мира! Вы хотели убить евреев, которые не потеряли разум и были на моей стороне! Вы отвергли вашего царя Агриппу и вашу царицу Беренику. Я хотел защитить ваше святилище. А теперь посмотрите вокруг! Ваш Храм превратился в руины! Ваш город и ваши жизни в моих руках! Послушайте меня. Я говорю с вами в последний раз. Я не хочу соперничать с вами! Если вы бросите оружие и сдадитесь, я сохраню вам жизнь, как хороший хозяин, покараю неисправимых, а остальных оставлю жить!

Зелоты и сикарии развернулись и побежали прочь, а когда достигли конца моста, закричали, что хотят выйти из города вместе с женами, детьми и оружием. Они отправятся в пустыню, а он, Тит, станет хозяином города.

Лицо Тита исказилось. Евреи находились в западне, а разговаривали как свободные люди и ставили свои условия.

— Я не пощажу никого! — крикнул Тит. — Я буду действовать по законам войны.

Толпа на другом берегу отхлынула, побежала по улицам, рассеялась по домам.

— Убивайте, поджигайте, грабьте! — скомандовал Тит.

И солдаты ринулись на мост.

Вместе с ними я вошел в Верхний город уже охваченный пламенем. Повсюду сражались, убивали, топтали ногами трупы. Через несколько часов зелоты и сикарии покинули башни, из которых они могли еще оказывать сопротивление, и ринулись на солдат, безоружные, желая, чтобы смерть наступила как можно скорее. Солдаты обнаруживали входы в подземелья, кидали туда факелы, лили горящую смолу. Огонь выгонял на улицу мужчины, женщины и детей. Солдаты грабили, насиловали, устанавливали свои эмблемы на верхушках башен, пели и хлопали в ладоши. Они насытились убийствами и кровью.

Я подошел к Иосифу Флавию, бродившему посреди пожаров. Он перешагивал через трупы соотечественников. Плакал, повторяя, что в этой войне погибло множество народа. Проклинал войну, которой пытался помешать, и которая оставила лишь руины, страдания и смерть.

Тит, которого приветствовали солдаты, осматривал руины Иерусалима. Центурионы только что сообщили ему, что пойманы Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора. Иоханану удалось бежать из города через подземный ход, но в соседней деревне его остановил патруль и он сдался без сопротивления.

Симон Бар-Гиора вышел из подземелья посреди руин Храма. Он думал, что римляне оторопеют от ужаса, увидев его в саване, похожего на покойника, вернувшегося из царства мертвых. Но центурион пригрозил ему мечом, и Симон Бар-Гиора назвал себя в обмен на обещание сохранить ему жизнь.

Гримаса отвращения исказила лицо Иосифа Флавия. Эти два главаря, два разбойника предпочли сдаться в плен, чтобы их тащили по улицам Рима и зарезали в день триумфального шествия Тита, чем умереть с оружием в руках.

— Кто предатель? Кто трус? — пробормотал он и попросил Тита пощадить тех выживших, которые не сражались.

Тит колебался. Он медленно шел среди развалин, останавливаясь перед огромными блоками камней, служивших фундаментом стенам и башням.

— На этой войне с нами были боги, — сказал он. — Рук наших солдат, осадных машин и таранов не хватило бы, чтобы разрушить эти стены и башни. Боги разрушили их.

— Будь великодушен, Тит, — повторил Иосиф Флавий. — Твои боги умеют быть великодушными!

Он указал на тех, кто лежал среди развалин в ожидании смерти, но солдаты уже устало убивали их, как мясник убивает животных.

— Убейте вооруженных и тех, кто сопротивляется, — приказал Тит.

Я молился, чтобы Леда бен-Закай оказалась в толпе пленников, которым сохранили жизнь и загоняли теперь во двор Храма. Там солдаты отделяли слабых, старых и детей от молодых и здоровых, которых можно было продать в рабство или бросить на арену, чтобы они послужили добычей диким зверям или гладиаторам. Я присутствовал при жестоком отборе тех, кому суждено умереть немедленно, и тех, кто был обречен на рабство или на более позднюю смерть, которая произойдет после триумфа Тита, когда будут устроены праздничные игры.

Я попросил центуриона, командовавшего охраной, позволить мне осмотреть молодых пленников. Женщины стояли в стороне. Солдаты вытаскивали ту или иную из группы, увлекали за собой в руины и возвращались одни, оставляя там оскверненных со вспоротыми животами.

Я молился, чтобы Леда бен-Закай не познала такой участи. Я хотел бы, чтобы она умерла только от голода. Я боялся и надеялся, что она еще жива. Я останавливался перед каждой пленницей. Мне приходилось хватать их за волосы, чтобы заставить поднять голову и показать лицо.

Наступило двадцать восьмое сентября. Иерусалим превратился в горящие руины, на улицы были завалены трупами. Тех, кого нельзя было продать, продолжали убивать. В тот день, когда солнце было еще в зените и палило как в середине лета, в развалинах святилища я нашел Леду бен-Закай.

Ее ноги были скованы цепями, руки привязаны к шее.

Я увидел ее покрытое копотью лицо, ободранные скулы, распухшие губы, и всего на мгновение поймал ее взгляд, но она сразу закрыла глаза, будто боялась, как бы я не заметил блеск непокорности, мелькнувший в ее глазах, когда я заставил ее приподнять голову и провел рукой по волосам. Она опустила голову на грудь. Чтобы выжить, ей нужно было стать послушным животным.

Я колебался, но соблазн был слишком велик.

Я взял ее за плечи, чтобы помочь подняться на ноги. Она оттолкнула меня и продолжала лежать съежившись, обняв руками ноги. Я отступил на шаг.

— Эту ты искал? — спросил центурион, сопровождавший меня. В руке он сжимал длинный бич.

Тит позволил мне выбрать любую пленницу, и я мог оставить ее себе или отпустить на свободу.

Тит был щедр со своими трибунами и приближенными.