— Честное слово. Я обещал.

Лучше бы я матерился!

Он уселся за столик, а я объявил первую песню, которую тут же и спел. Обычно она пользуется успехом, но сегодня пошла как-то вяло. Вторую решил не исполнять. Юмористический стишок был прочитан при гробовой тишине. «Меня не слышат — это минус. Но и не гонят — это плюс!» — попытался я сам себя взбодрить и перешел к заключительной части Марлезонского балета — конкурсу анекдотов.

— Ну, кто хочет со мной сразиться? Можно даже на деньги. Минимальная ставка — сто долларов.

У людей, по всей видимости, не было денег... только фунты. Тишина.

— Ну смелее!

И здесь одна добрая душа в женском обличье поднимает руку, я подхожу. Дама рассказывает какую-то

полную хрень. Потом вторая — то же самое. Третья... Наконец, я обращаюсь с призывом к мужчинам посоревноваться: «Есть ли в зале мужчины, ибо дамы, как вы только что убедились, не компетентны в этом вопросе?» И тут вижу поднятую вверх мужскую руку. Подхожу, прошу представиться. Зал смеется.

— Гена, — отвечает джентльмен, — а вас как?

Тут я с ужасом понимаю, что это Хазанов, которого я просто не узнал и, стало быть, нажил себе злейшего врага.

— Роман, — потупив взор, ответил я.

— Очень приятно, чем занимаетесь?

— Да, собственно говоря, тем же, чем и вы.

— А-а-а, вы тоже в гостях?

— Нет... Я... это... работаю. Не желаете ли анекдот рассказать?

— Желаю.

— Итак, господа и дамы! Битва титанов!

— Второго не вижу, — ехидно замечает он.

— Это же вы, Геннадий Викторович, — парирую я, четко понимая, что теперь мне точно кранты.

— Итак, встречаются Галкин с... Как, извините, ваша фамилия?

— Трахтенберг.

— Встречаются Галкин с Трахтенбергом, встречаются... Прошу!

— Что-то я про себя анекдотов не слышал. По-моему, их вообще нет.

— А про меня есть... Так что? Не знаете?

— Нет.

— Встречаются-встречаются... А пожениться никак не могут.

Я перевожу взгляд на Галкина. Он сидит за столиком в зале и смеется. То есть в его лице поддержки я не найду.

— Геннадий Викторович, а при чем здесь я-то? За Галкина не отвечаю, но я не такой. Вы просто решили меня развести.

— Ну хорошо, другой анекдот. Сын вернулся из Оксфорда, подходит к отцу и говорит... Знаете?

— Пока нет.

— Да вы не пока не знаете, вы вообще ничего не знаете.

— Геннадий Викторович, вы продолжайте. Не отвлекайтесь.

— Так вот. Сын говорит: «Папа, я закончил Оксфорд, что дальше?»... Роман, вы знаете, что дальше?

— Пока нет. Продолжайте.

— Продолжаю: «Сынок, ты теперь не просто мой сын, а и компаньон. Тебе принадлежит пятьдесят процентов всех моих акций. Какие у тебя мысли на этот счет?..» Роман, какие у вас мысли на этот счет?

К своему ужасу, я понимаю, что анекдота не знаю. Пытаюсь спасти ситуацию:

— Осталась последняя фраза?

— Последняя-последняя, не волнуйтесь. Вам сейчас лучше переживать о том, что вам делать дальше. Ибо как артист — вы...

— Геннадий Викторович, давайте лучше закончим анекдот.

— Не закончим, а закончу. Вы же его не знаете?

— Не знаю.

— А что вы вообще знаете?

— Итак! «...Какие мысли у тебя на этот счет»?

— Это вы о чем?

— Я про анекдот.

— А, так вы его точно не знаете?

— Не знаю, не знаю.

— А зачем вы тогда вообще вышли на сцену? Кто вас вообще приглашал?

— Итак! «...Какие мысли у тебя на этот счет»?

— Папа, купи мою долю! — победоносно завершает он. И увидев у меня на груди звезду Давида, усыпанную бриллиантами, спрашивает: «Это у вас что такое?»

— Магендовид.

— А-а-а, вот на него мы и играли.

Бурные овации в зале. Люди следят, кто же все-таки кого. А чего тут следить-то? Я не просто проиграл. Я раздавлен и убит. Не просто сбит с коня, но еще и засыпан землей. Это провал. У меня их не было.

Но теперь зато — есть. Остается только повернуться к публике и попытаться хоть как-то сгладить ситуацию.

— Ну что ж. Я так всегда и думал: для того чтобы стать чище, не нужно часто мыться. Достаточно просто обосрать соседа. С вами был Роман Трахтенберг. Пока.

Ухожу со сцены под вялые хлопки и бодрое вступление Сердючки. Нервно закуриваю, тут же из зала подходит один из гостей и говорит: «Роман, мы вас очень любим. Не расстраивайтесь. А что вы такого сделали Хазанову? Бабу, что ли, у него увели?»

— Да вы что? Я с ним даже не знаком.

— А чего же он так?

— Не знаю.

— Не расстраивайтесь. В этом случае он просто мудак.

Я пошел в накрытый зал, шлепнул триста граммов вискаря. И, не переодеваясь, как был в концертном костюме, вышел на улицу под проливной дождь. Поймал такси и отправился в отель. На душе было погано.

...Назад летели той же компанией». Смотреть артистам в глаза было стыдно. Спасибо Катюшке Лель и Меладзе — единственные, кто поддержали меня. Посоветовали не брать в голову. А я не мог выбросить это из башки, сидел и думал, как же так?

Я на его шутках воспитывался, заучивал его монологи. Это человек — эпоха, время которой, к сожалению, ушло. На последних хазановских концертах я не улыбнулся ни разу. Он — пародия на молодого самого себя. В свое время про него складывали анекдоты и небылицы. Он и сейчас легенда, которой, к сожалению, я не являюсь.

Поразило не то, что он меня обосрал. Хотя и это поразило: мы с ним не были соперниками по площадке. Но он решил показать ху из ху. И сделал это зло и некрасиво. После этого везде он рассказывает про меня, что «люди без образования заполонили российскую эстраду...». Так у меня же есть образование. Я пришел к ним в гости. Играл по их правилам, а он меня обгадил. Будь он не артистом, а просто бизнесменом, все бы тогда порадовались, что он не только богатый, но и умный, а Трахтенберг, дескать, пытался жопу пальцем напугать. Но здесь была другая ситуация — артист обосрал артиста, что непозволительно. Я сам могу задирать кого угодно, если он на сцене и я на сцене. Но зрителям не отдам на растерзание даже своего потенциального конкурента.

...Едва выйдя на сцену, я понял — напряг. Почувствовать его может только профессионал и сразу, буквально через две-три минуты, сказать, хорошая будет программа или нет. Сегодня энергетика была на редкость плохой, а публика не очень свободной. И поскольку они реагировали на меня напряженно, то и я соответственно приготовился держать удар.

Еще бы, моя обычная программа тут не пойдет. Ведь она настроена против женщин, а в зале их всего две и обе жены: одна хозяина, другая сына. Зато полно мужиков, которые конечно же не позволят себе в данной ситуации шутить над бабами, тем более пошлить и уж, не дай бог, употреблять ненормативную лексику. Я, конечно, легко обойдусь и без мата, но в такой ситуации даже очень хорошая шутка заставит мужчину удержать громкий смех в горле. И что тут рассказывать — абсолютно непонятно. И я предложил выпить, заодно сказав какой-то тост. Потом снова замолчал и взял мхатовскую паузу до тех пор, пока ее можно держать.

Но тут Винокур (тот самый, и ждущий своего выхода), сидящий за столом с гостями, неожиданно подал голос: «Рома, а чего ты молчишь?..» Ну, думаю, он начал, а че дальше скажет, не ясно. И я — поскольку не мог больше молчать — снова предложил всем выпить. В принципе, когда не знаю что делать, всегда предлагаю выпить. Ну а потом напиваешься до такого состояния, когда уже все равно что будет дальше и проблема снята. Моя, надо заметить, проблема, а у них бедствие — пьяный Трахтенберг. Хотя, конечно, хочется, чтобы и дальше эти заказчики тебя приглашали на свои вечеринки, но раз не срастается...

И тут Винокур вновь начал разговор: «А вот скажи, ты знаешь анекдот про...».

— Да, знаю, естественно!

— Ну рассказывай!

Я рассказал, на минуту овладев вниманием зала, но вскоре снова замолчал, поскольку говорить-то все еще было не о чем; решил по-тихому смыться к барной стойке.