— ДА ГДЕ ОН?!

— Да вот же, — и он во второй раз протянул мне диск со своими записями. — Я сам пою, сам на синтезаторе играю. И записывал все тоже сам.

— Да что вы? А вы хоть представляете, чем я занимаюсь?! Какой у меня может быть проект с певцом?!

— Я не говорю о НАШЕМ проекте. Я говорю о СВОЕМ! Продайте меня и заработаете кучу денег...

Интересно если я с пьянками завяжу, подобная хрень будет мне продолжать сниться? Но происходящее не было кошмарным сном, это была кошмарная явь!

Блядь, ну что за день?! Почему меня сегодня разбудили ни свет ни заря и суют под нос грамоты из Усть-Пиз...юйска, где этот кабыздох работал в кабаке, и где все синяки его знают. А еще, видите ли, его  знают в соседнем Усть-Зажопинске, где этот козлетон бывал на гастролях. Он явился в Москву упакованный грамотами семьдесят лохматого года, когда кто-то сказал про его тембр, и он до сих пор верит! Будь ему лет двадцать, это бы еще проканало. Мы все через подобное прошли. Но ему-то глубоко за сорок! И он же не сидит в своем Задрюченске, а приехал, сука, ко мне и рассказывает, какая он ох...ная звезда!

Обуреваемый раздражением и злостью, так и не сумев успокоиться, я вдруг понял, что надо, наверное, пойти домой, но не улечься спать, а сесть за компьютер и написать книгу для мальчиков и девочек о том, что же такое шоу-бизнес. И почему все могут выступать на домашних концертах, совсем единицы на концерте в средненьком клубе, и уж совсем практически никто — на концерте в Кремле (собственно, я и сам там пока не могу). И может, тогда, наблюдая за чужими ошибками, кто-то избежит их повторений.

В детстве все мы были звездами. Каждому ребенку говорили, что он лучше всех, и он в это свято верил. Есть такая история про Ходжу Насреддина. Как-то раз сидит он в чайхане возле дома, и вдруг туда вбегает его супруга: «Скажи, я ли твоя самая любимая и самая красивая жена?»

— Ты-ты! Иди домой и успокойся.

Через пять минут вбегает вторая жена: «Скажи, я ли твоя самая любимая и самая красивая жена?»

— Ты-ты!! Иди домой и успокойся.

Через минуту вбегает третья жена: «Скажи, я ли твоя самая любимая и самая красивая жена?»

— Ты-ты!!! Иди домой и успокойся.

Наблюдавший эту сцену мулла не выдерживает:

«Ходжа, не бывает же так, чтобы все три жены были бы и самыми любимыми, и самыми красивыми».

— Бывает-бывает, — сказал Насреддин. — Иди в мечеть и успокойся.

С детьми история та же. Каждый самый любимый, каждый лучше всех играл в детском садике, когда там «давали "Красную Шапочку". В главных ролях, разумеется весь дошкольный коллектив. И не важно кто ты: пятый пенек в третьем ряду или Серый Волк. Тогда впервые и можно было почувствовать себя звездой.

— Мама, а я хорошо сыграл? — спрашивал ты, едва успевая за спешащей домой мамой.

— Хорошо, хорошо! — одобряла она.

Хотя кто тебя там видел, под маской-то?!

— А страшно было?!

— Да-а. Страшно-страшно.

— Нет, правда, очень страшно?!

— Да, правда-правда! Очень-очень!

Все мамы готовы подтверждать это до бесконечности. У них свои цели: «иди домой и успокойся». Но для детей это все равно важно и существенно, для них это по-настоящему. Например, у моего сына корона росла до потолка после «выхода на сцену»! Так, однажды для праздника в садике ему сшили костюм космонавта. Самый что ни на есть «всамделишный»: из серебристой материи, с баллонами из картона, склеили шлем, дали в руки бластер. Он отыграл в детском саду, а на другой день, собираясь со мной погулять, снова стал облачаться в космическое одеяние. Я сказал, что с сыном-«космонавтом» гулять не пойду! У меня все-таки есть комплексы. А когда идешь с «космонутым» по Невскому, люди шарахаются. Думают, вдруг это заразное. И только ребенку хорошо потому, что другие дети, замирая от восторга, сворачивают шеи и пожирают глазами такого счастливого мальчика.

Только звездность в детсадовском возрасте достается абсолютно на халяву. Если в детском саду ожидается праздник, все на нем должны выступать, всем дают прочитать хотя бы строчку. Если уж ты совсем дебил, и воспитатели не могут выучить с тобой текст из трех слов, тогда предлагают станцевать. Если же ты и танцевать не тянешь, то тут начинают возмущаться родители. Потому что ребенок не должен сидеть в стороне. Он должен быть на сцене! Желательно в числе первых. И чтобы Дедушка Мороз его похвалил, и чтобы Снегурушка с ним потанцевала, и тогда можно будет надеяться, что из ребенка вырастет большой артист, который прославит свою мамочку. Но Дедушка Мороз — продажная душа, я сам был Дедом Морозом не раз. Он хвалит всех. Он всем радуется. И готов превозносить до небес каждого, кто ему нальет. А потом он готов сопереживать и сочувствовать каждому, как в том анекдоте. «Девочка, расскажи стишок, который ты выучила к празднику!» —

«Я зааабылааа...» — «Ну е... твою мать!!!»

Мысль, что ты, может быть, вовсе и не звезда, впервые закрадывается в твое гордое самомнение только в школьном возрасте. У кого-то с танцами проблема. Кому-то друзья говорят, что выступать на сцене вместе с девочками — «западло». У кого-то с голосом беда. Так, был у нас мальчик в классе, которого звали Шадрик. Белый конопатый блондин. Всем нам было по десять лет, а он... говорил басом. Что заставляло и учителей, и учеников угорать от смеха. Вот мальчик и старался молчать. Особенно на уроках пения. А может, если бы мы не хохотали, из него вышел бы Шаляпин. Но в школе не молчат! Школа — место странное. С одной стороны, более объективное, чем детсад, где все были звездами на халяву, с другой — все равно субъективное. Я в те годы, между прочим, пел в детском хоре Ленинградского радио и телевидения. Так вот одному мальчику — солисту хора в школе ставили по пению двойки. Точные причины, двигающие учителями, до сих пор неизвестны. Есть такая политика у преподавателей, чтобы ребенок не зазнавался. Чтобы не задирал нос, считая себя выше других. Они полагают, что так готовят ребетенка ко взрослой жизни, где полно падений и разочарований. А ребенок не боится упасть. Ему хочется стать первым. Хоть в какой-нибудь области! И я помню лез вперед к успеху. Если меня, как и всю малышню, выдвигали куда-нибудь выступить, изо всех сил старался придумать чего-нибудь эдакое, что помогло бы отличиться и стать лидером. В третьем классе на конкурсе самодеятельности мне доверили спеть песню. Я выбрал: «Шпаги звон, как звон бокала...», заучил ее прямо с пластинки, исполнил перед зеркалом и решил, что просто спеть недостаточно. Гораздо эффектнее выйти со шпагой. Но взять ее негде, потому пришлось просто оторвать ветку и пойти с ней: «Вжик! Вжик! Вжик! Уноси готовенького!» Придумка произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Позже я понял, что хорошо петь умеют многие, а вот говорить... Намного круче, если со сцены не петь, а говорить! Артисты-разговорники гораздо популярнее, чем певцы. Они смешат людей, и стоит им появиться на экране, как граждане целой страны, бросив свои дела, бегут к телевизорам.

Правда, тут есть одна проблема: никто не знает — ЧТО говорить? Где брать смешные тексты? И тут я впервые использовал серьезный козырь, подаренный мне судьбой: должен сознаться, без родителей у меня бы ничего не получилось. Мой папочка работал директором клуба и следил за эстрадниками, то есть, когда их показывали по телику, он тут же включал магнитофон (подсоединенный к телевизору и всегда готовый к записи). Потом расшифровывал монологи, бережно хранил и никому, кроме меня, не давал. Вот с ними-то я впервые и прославился. Мне было почти двенадцать, когда только появился Хазанов с монологом про приемник, который сам переключался с волны на волну. Номер сразу стал событием. Кто-то его видел, кто-то нет, но все о нем слышали. Текстик я удачно подчистил, «Спартакиаду-79» переделал в «Олимпиаду-80» и стал с этим «приемником» самым центровым парнем в школе! На меня показывали пальцем, просили дать переписать. Но я гордо отвечал: «Нет. Это "материал". А "материал" стоит денег!» Потом выучил монологи Измайлова и практически получил «всемирную» — школьную славу. Ну а кто еще был ее достоин, кроме меня? Остальные читали басни и стихи, но кому интересно их слушать? То ли дело необычный монолог, который невозможно нигде ни услышать, ни купить, ни достать. Концерты по телику ведь почти не повторялись. А мой папочка еще и имел возможность не пропускать ни одного живого концерта разговорников. Ему как директору клуба давали VIP-ложу в Театр эстрады. Он же приходил всегда с магнитофоном, спрятанным в портфельчике, в ложе доставал микрофон и преспокойно воровал «чужой хлеб». Но иначе в те годы было нельзя. Хочешь жить — умей тибрить.