— Он выслеживал меня из кустов, — с самодовольной улыбкой сказал де Мариньи. — А теперь будет работать на меня — искать улики, искать настоящего убийцу. Ничего себе поворотик.

— Если позволите, граф, — сказал я. — Я нахожу весьма интересным, что вы так невозмутимо относитесь ко всему этому.

Он снял таз с водой с табурета и сел. Он был похож на длинноногого, неуклюжего фермера, от которого отвернулась удача. Слегка нахмурившись, он сказал:

— Прежде всего, мистер Геллер, — можно, я буду звать вас Натан?

Нат.

— Нат! Прежде всего, не называйте меня графом, Нат. Я никогда не пользовался этим титулом, и я постоянно прошу местную прессу не обращаться ко мне так. Но все мои жены настаивали на таком обращении.

— Какая же женщина откажется, чтобы ее называли графиней, — сказал я.

— Вы очень понятливы, Нат. Так вот, я так спокоен потому, что я невиновен. Я не совершал этого преступления и, надеюсь, вам не составит труда доказать этом.

— Вот это вряд ли — здесь все подтасовано против вас... и нас, — покачал головой Хиггс. — Хэллинан и, возможно, сам герцог используют все свои связи...

— Мошенники, — с чувством произнес де Мариньи. Он затянулся и улыбнулся мне.

— Вы щуритесь?

— Здесь чертовски яркий свет.

— В этом тоже есть своя польза: удобно следить за крысами, тараканами и пауками. Конечно, здесь немного тяжело спать, ведь они не уходят отсюда на ночь. Еще я хочу извиниться за этот отвратительный аромат... Мне никогда еще не приходилось спать с собственными испражнениями под носом.

— Что за черт, — сказал я. — Впервые слышу слово «испражнения» в тюрьме.

Он внимательно посмотрел на меня и засмеялся.

— Очаровательное чувство юмора. У вас сомнительные манеры, но вы, бесспорно, настоящий американец.

— Бесспорно. Почему вас так ненавидел Гарри Оукс?

Я заготовил де Мариньи подвох, но он легко обошел его.

— Потому, что его бесило, что я занимался сексом с его дочерью.

— А, — сказал я. — До или после свадьбы?

Он снова широко и ехидно улыбнулся.

— Я никогда не занимался с ней сексом до свадьбы.

Явное вранье, но я промолчал: старался улучшить свои манеры.

— Через несколько месяцев после венчания, — сказал он, — мы были в Мехико-сити, где Нэнси подхватила брюшной тиф. Кроме того, она нуждалась в сложной зубной операции. У нас с ней одна группа крови, поэтому я мог сдавать свою кровь для переливания. Но еще через несколько месяцев, из-за продолжавшейся болезни, по настоянию врачей она сделала аборт.

Де Мариньи прервался, чтобы снова затянуться. Все его небрежные манеры сейчас исчезли.

— Юнис и Гарри почему-то подумали, что я изнасиловал Нэнси в Мехико-сити, ну, залез к ней в постель в перерыве между переливаниями, и «подверг насилию» свою жену! Оукс пришел в ярость, он назвал меня сексуальным маньяком. Ничего из того, что говорила ему Нэнси, не могло разубедить Гарри. Это был очень странный, грубовато-эксцентричный человек, знаете ли.

— Конечно, — сказал я, думая, что вообще все это очень странно.

— Но это было только начало, — слабо усмехаясь сказал де Мариньи. — Вскоре Нэнси отправилась к дантисту в Нью-Йорк, для операции. В то время мне требовалась операция на миндалинах, поэтому мы остановились в одном отеле, в соседних номерах. Но сэр Гарри узнал об этом и ворвался к нам в номер как бешеных бык. Он, без сомнения, ожидал застать там дикую оргию. Затем угрожал выставить меня вон. Я сказал, чтобы он убирался, или я сверну ему шею.

— Не самый удачный выбор слов, — сказал я, но до де Мариньи дошло; он вздохнул и продолжил:

— С тех пор между нами — холодная война. В марте сэр Гарри вломился ко мне в дом, чтобы забрать Сидни, своего сына-тинэйджера. Я не виноват, что парню больше нравится общаться с сестрой и со мной, но сэр Гарри посчитал, что я разбиваю сыновнюю привязанность, — он пожал плечами. — Это был последний раз, когда я видел сэра Гарри.

— Послушайте, майамские копы утверждают, что у них есть ваши отпечатки из «Вестбурна».

— Ерунда, — сказал он, взмахивая рукой, будто собираясь шлепнуть муху. — Я не был в «Вестбурне» больше двух лет. Если они и нашли там какие-то отпечатки, так это те, которые я оставил во время допроса.

Хиггс нахмурился.

— Мне говорили, Баркер — эксперт по дактилоскопии.

— Этот парень — эксперт по резиновым шлангам. Какой он дактилоскопист, — сказал я.

— Вы думаете, американцы ведут нечистую игру? — спросил де Мариньи.

— Возможно. Что, тупые, как бревно? Конечно. Они «выбрали» вас в убийцы и теперь отметают все, что не вписывается в их сценарий преступления.

— С помощью Хэллинана, без сомнения, — горько сказал де Мариньи. На миг с него слетела маска самоуверенности. — Дома, на Маврикии, мы принимаем таких человечков за тех, кто они есть: профессиональных подхалимов. У них не хватает способностей, чтобы добиться успеха в жизни; они не годятся для дипломатической службы и заканчивают тем, что перебиваются кое-как на каком-нибудь заброшенном острове, убеждая всех, что они — очень важные персоны.

— Простите мое невежество, — сказал я. — Но что такое Маврикий?

Де Мариньи посмотрел на меня с жалостью. Должно быть, для него было загадкой, как таких невежественных болванов еще носит земля.

— Маврикий — моя родина. Остров в Индийском океане: британское владение, но с населением, говорящим по-французски; с французскими традициями и обычаями.

— А, — сказал я. Чертовски трудно было быть таким тупым американцем.

Арестант снова поднялся на ноги. Он опять попросил у Хиггса сигарету, тот дал ему прикурить, и тогда де Мариньи задал вопрос, которого я давно ждал.

— Вы что-нибудь слышали о моей жене? Нэнси уже прилетела в Нассау?

Хиггс кивнул.

— Она прилетела вчера вечером. Я надеюсь, вы увидитесь с ней сегодня.

— Хорошо. Хорошо. Она осталась со мной, знаете ли.

— Я знаю.

— Редкая женщина... особенно для американки. Она — глубокая натура. Большинство американских девушек только хихикают... так мило... Никакой врожденной сдержанности европейских женщин. Никакого влияния культуры. Поэтому так быстро и устаешь от них, конечно.

— Конечно, — сказал я.

Он повернулся ко мне с широкой снисходительной улыбкой.

— Я вам не особенно нравлюсь, а, Нат?

— Почему мне должно нравиться, что вы женились на деньгах вашей жены, Фред?

Улыбка исчезла, и он просто стоял передо мной, будто ждал, что сейчас распахнется дверь, и он шагнет за порог. Что, впрочем, могло произойти уже в ближайшем будущем: убийство считалось в Нассау серьезным преступлением. За него вешали.

Звук поворачивающегося в замке ключа послужил сигналом того, что время нашей встречи истекло.

— Мистер де Мариньи, — сказал капитан Миллер. — Ваша жена здесь и хочет видеть вас. Я подумал, может, вам захочется встретиться с ней в моем кабинете.

Де Мариньи не скрывал своего восторга.

— Вы очень добры, капитан.

Мы с Хиггсом пошли вслед за арестантом и начальником тюрьмы в его кабинет, где ждала большеглазая Нэнси, которая засветилась от радости при виде мужа. Она была очень красива тогда, в белом с голубым платье, с черными волосами, перехваченными сзади белой лентой.

Я думал, Нэнси де Мариньи — высокая женщина, до того момента, как она обняла гиганта де Мариньи. Он тоже нежно обнял жену, и она едва сдержала слезы. Потом они стали смотреть друг другу в глаза.

— Как тебе моя борода, дорогая? — спросил он, поглаживая подбородок и дьявольски улыбаясь.

— С ней ты выглядишь злым, — сказала Нэнси.

Казалось, он был потрясен.

— Мне ее сбрить?

Она повернулась ко мне. Мы с Хиггсом стояли в отдалении, но она все равно спросила:

— Как вы считаете, мистер Геллер?

Я выглянул из-за каменной стены коридора.

— Обязательно. Избавьтесь от нее. Полицейские уничтожают улики — что ж, почему бы и вам не сделать того же?

— Ну, и что ты думаешь о нашем американском сыщике? — спросила Нэнси.