— Господи, спаси и помилуй нас, грешных! — подумал мистер Соулис. — Бедная Джанет, она уже умерла!

Он подошел ближе к трупу, и в этот момент сердце его чуть не перевернулось у него в груди. Каким колдовством, или каким чудом, могла она быть удавлена, об этом пусть теперь каждый сам рассудит. Джанет висела на одном маленьком гвоздике, на одной тоненькой шерстинке, такой, какими обыкновенно штопают носки.

Страшное это дело — быть этак одному ночью, среди мрака кромешного в пустом доме, да еще при такой обстановке! Но мистер Соулис был силен духом в Боге. Он спокойно повернулся и пошел вон из комнаты. Заперев за собою дверь, он замкнул ее на ключ снаружи и стал медленно, шаг за шагом, в глубоком раздумье спускаться с лестницы. Ноги у него были тяжелы, точно свинцом налитые, и когда он сошел вниз, то поставил свечу на стол, стоявший внизу у самой лестницы, а сам остался стоять у этого стола. Он не был в состоянии ни молиться, ни думать; холодный пот так и катился у него со лба; он ничего перед собой не видел и не слышал, ничего, кроме страшно громкого биения своего собственного сердца, стучавшего как-то глухо, но в то же время гулко, и как-то неровно, точно судорожно: туки-туки-туки, туки… и опять, и опять, все так же, то торопливо, то с задержкой. Может быть, он простоял здесь час, а может, и два, он этого не помнил, но вот он услыхал наверху как бы легкий шум. Чьи-то осторожные шаги слышались наверху; они двигались взад и вперед, словно там ходил кто-нибудь, в той комнате, где находилось мертвое тело. Немного погодя дверь тихонько отворилась, хотя мистер Соулис отлично помнил, что запер ее, выходя, снаружи на ключ, затем послышались шаги на площадке лестницы, и ему показалось, что труп перевесился через перила и смотрит вниз — как раз на то место, где он стоял.

Тогда он взял свечу (без свечи он никак не мог обойтись) и, как мог осторожнее, он вышел из дома на улицу и пошел в самый дальний конец дорожки, проходившей у него перед окнами дома. На дворе было так темно, что просто ни зги не видать, что называется, хоть глаз выколи, и когда он поставил свечу на землю, то пламя ее даже не колыхнулось, она горела ясно и спокойно, как в горнице. Нигде кругом ничто не шелохнулось, — только вода в реке Дьюль чуть слышно бежала по каменистому дну, вниз в долину, да там, в доме, слышались тихие, жуткие шаги, как будто с трудом, не спеша спускавшиеся по лестнице. Мистер Соулис слишком хорошо знал эти шаги, это были шаги Джанет, и с каждым шагом, который приближал ее понемногу к нему, холод и озноб все глубже проникали в его тело. Он мысленно поручил свою душу Творцу Своему и мысленно помолился так: «О, Господи! Дай мне силы в сию ночь отразить от себя власть нечистого и огради меня от всяческого зла!»

Тем временем шаги спустились с лестницы и направились через сени к выходным дверям; он слышал, как рукой вели по стене, словно нащупывали впотьмах дорогу. Вдруг ивы над рекой закачались, зашумели своей мелкой листвой, закивали своими тонкими верхушками; над соседними холмами пронесся точно глубокий вздох, пламя свечи заколыхалось и чуть было не погасло, и теперь Джанет со свернутой шеей, в ее темном затасканном платье и черной косынке на плечах, с головой, свесившейся набок и искривленной улыбкой на лице, стояла на пороге дома как живая. Но пастор знал, что она умерла, и знал, что там, на пороге, стояла не она, а ее труп.

Джанет не долго стояла на пороге; она стала медленно подвигаться к мистеру Соулису. Казалось, будто все силы ее души светились теперь в ее глазах; казалось, она готова была заговорить, но не находила слов, а потому только сделала знак левой рукой. Вдруг откуда-то налетел страшный порыв ветра и злобно зашипел, точно раздраженная злая кошка, и задул свечу. Ивы застонали точно живые люди. А мистер Соулис почувствовал, что будь что будет, жить так жить, а умирать так умирать, но что этому, во всяком случае, надо положить конец!

— Ведьма, нечисть или дьявол! Кто бы ты ни был, — крикнул он, и голос его звучал громко, и грозно, и зычно, — заклинаю тебя властью, данной мне от Бога, сгинь! пропади! рассыпься прахом!.. Если ты мертвец, отыди в могилу! Если ты проклятый, — отыди в ад! — И в этот самый момент Перст Божий поразил с небес оборотня, на том самом месте, где он стоял. Страшное мертвое тело, тело старой колдуньи и оборотня, столько лет как вырванное чертями из могилы и столько времени тасканное ими по белу свету, на грех и соблазн добрым людям, вспыхнуло, как искра на кремне, и рассыпалось пеплом по земле. Гром загремел удар за ударом, самое небо содрогнулось, и проливной дождь хлынул разом, как из ведра. Мистер Соулис перескочил через изгородь сада, и как был в одной ночной сорочке бросился бежать прямо по направлению к нашему местечку.

На следующее утро Джон Кристи видел черного человека, когда он проходил мимо Мекль-Каирн, ровно в шесть утра; около восьми он проходил мимо менялы в Нокдоу; а вскоре после того Мак-Леллан видел, как он бежал вниз под откос от Кильмаккерли. Нет сомнения, что это он так долго пребывал в теле и в образе старой Джанет, но наконец убрался, и с той поры дьявол не показывал нам больше своих глаз здесь, в Больвири.

Но для нашего пастора это потрясение не прошло бесследно: долго-долго пролежал он после того в бреду, не вставая с постели, и с того часа и по сие время он стал таким, каким вы видите его теперь.

— Ну-с, а теперь, — сказал доктор, — моя роль окончена. Я свое дело сделал и могу сказать не без некоторой гордости, сделано оно хорошо. Теперь остается только выпроводить вас и этого холодного и зловредного города и предоставить вам месяца два отдыха где-нибудь на чистом воздухе со спокойной совестью и без всяких забот. Последнее, конечно, всецело ваше дело, но что касается первого, то мне кажется, что я мог бы вам это предоставить. Вышло это, можно сказать, довольно странно; всего только несколько дней тому назад Padre приезжает ко мне из деревни, и хотя мы с ним люди различных профессий, мы тем не менее добрые старые друзья, и он обратился ко мне, прося помочь чем-нибудь одной сильно нуждающейся семье из его прихожан. Это семья… впрочем, ведь вы совершенно незнакомы с Испанией, и даже самые громкие имена наших грандов вам ровно ничего не скажут, а потому достаточно, если я вам скажу, что некогда они были великими мира сего, а теперь находятся на краю падения и не только полного разорения, но даже нищеты. Теперь от всех их прежних поместий, дворцов и сокровищ остались лишь последние крохи; им принадлежит только «residencia», то есть сама усадьба из бывшего родового поместья и небольшой клочок, в несколько сот десятин, совершенно бесплодной, ни на что не пригодной земли, высоко в горах, где даже козе прокормиться нечем. Но сам дом, так называемая «ресиденсия», — прекрасное, величественное старинное здание, великолепно расположенное на весьма значительной высоте среди живописных гор и холмов в превосходной, здоровой местности. Как только я услышал все это от моего приятеля Padre, я тотчас же подумал о вас. Я сказал ему, что у меня на попечении находится раненый офицер, сражавшийся за правое дело, который теперь пошел на поправку и нуждается в перемене климата, и я предложил ему, чтобы его нуждающиеся друзья приняли вас в качестве жильца на некоторое время. Лицо моего доброго патера тотчас же нахмурилось, как я это, впрочем, предвидел заранее.

— Об этом не может быть и речи! — сказал он.

— Ну, так пусть они себе помирают с голода со своим чванством, — ответил я, — потому что, как вам известно, я не сочувствую гордости бедняков. По одежке протягивай ножки — вот мое правило.

На этом мы и расстались, на этот раз не совсем довольные друг другом. Но вчера он опять зашел ко мне и, к великому моему удивлению, сказал мне, что затруднения оказались не столь велики, как он предполагал, и что дело может уладиться; иначе говоря, эти гордецы припрятали свою гордость в карман до более удобного случая. Я тут же и покончил с ним и, рассчитывая на ваше согласие, занял для вас пару комнат в «ресиденсии». Горный воздух восстановит, несомненно, ваши силы, а тишина и спокойствие, которые вы там найдете, будут для вас полезнее всяких лекарств.