— Рори! — крикнул я. — Рори!..

Но голос мой замер в пространстве; ответа же ниоткуда не последовало. Если они действительно задумали изловить дядю, то уж, конечно, они при этом рассчитывают не на быстроту своих ног, а на свое проворство и ловкость, на возможность схватить его из засады или заманить его в ловушку. Я продолжал бежать дальше, оставаясь на самой вершине хребта и все время глядя и влево, и вправо и не останавливаясь до тех пор, пока не очутился на вершине горы, возвышающейся над бухтой Сэндэг. Отсюда мне было видно разбившееся судно, голая полоса прибрежного песка и волны, лениво ударявшие в длинную линию прибрежных утесов, а по другую сторону бухты поросшие мхом валуны, холмы, бугры и кочки самого острова, но нигде ни одной живой души.

Вдруг солнце разом залило весь Арос, и полминуты спустя подо мной пасшиеся внизу овцы вдруг заметались, словно охваченные паникой. Затем раздался крик, и я увидел дядю, бегущего по лугу. Чернокожий гнался за ним, и прежде, чем я успел понять и сообразить, в чем дело, появился откуда-то и Рори, указывающий чернокожему направление, как указывают его здесь овчаркам, состоящим при стаде.

Я кинулся бежать к ним что было мочи, желая вмешаться, но, быть может, я сделал бы лучше, если бы остался там, где я был, потому что здесь я мог отрезать несчастному беглецу последнее отступление. Теперь перед ним не было ничего кроме могилы, разбитого судна и моря в Сэндэгской бухте. Но видит Бог, что то, что я сделал, вышло, пожалуй, к лучшему.

Дядя, конечно, видел и понял, в каком направлении его гонят, и он уклонялся то вправо, то влево, с быстротой молнии кидаясь из стороны в сторону. Но как ни придавали ему сил его безумие и панический ужас, преследовавший его, все же чернокожий оказывался проворнее его; как он ни уклонялся, как ни увертывался, преследователь все продолжал гнать его к месту его преступления. И вдруг он стал громко кричать, так громко, что его голос раздавался по всему побережью, и тогда оба мы, и Рори, и я, стали кричать негру, чтобы он остановился. Но все было напрасно, потому что в книге судеб было записано иначе.

Чернокожий продолжал гнаться за несчастным, а тот, совершенно обезумев, не видя ничего перед собой, бежал и кричал, кричал душераздирающим, диким голосом. Вот они миновали могилу и промчались у самых обломков разбившегося судна; еще секунда, и они оставили за собой всю береговую полосу песков, но дядя не останавливался; он несся вперед, как быстроногая лань, все вперед, прямо навстречу прибою, а чернокожий, почти нагнавший его теперь, следовал за ним неотступно. И Рори, и я, мы стояли точно окаменелые; то, что происходило теперь на наших глазах, было не в нашей власти, не в слабой воле человека, так было предопределено свыше, такова была воля Божья, так им Сам Бог судил! Да и суд Его совершался теперь на наших глазах; мы все видели и не в силах были помешать. Едва ли когда-нибудь было что-то более ужасное, чем этот конец!.. Берег в том месте обрывистый, и вода глубока; оба они разом очутились на глубине выше человеческого роста. Ни тот, ни другой плавать не умели; чернокожий на мгновение показался над поверхностью с резким, захлебывающимся криком, но течение подхватило и его и с головокружительной быстротой несло в море. Если они всплывут, что одному Богу известно, то всплывут не раньше, как минут десять спустя, на самом дальнем конце Аросского Руста, там, где морские птицы носятся над водой, охотясь за рыбой.

Мельница, на которой жил Билль со своими приемными родителями, стояла в горной долине, среди соснового бора и высоких гор. Горы эти громоздились все выше и выше, один холм над другим, поросшие густым лесом, до тех пор, пока не взгромоздились выше самых смелых сосен не остались голыми и серыми, резко вырисовываясь на фоне неба своими причудливыми контурами.

Несколько выше мельницы, по горе раскинулась точно серый лоскут или клочок тучи, повисший на лесном склоне горы, маленькая деревушка; оттуда при благоприятном ветре доносился к Вилли мелодичный, серебристый звон колокола деревенской церкви. От мельницы долина спускалась все круче и круче вниз, и в то же время она значительно расширялась в обе стороны. С небольшого пригорка за мельницей открывался вид не только на всю долину, но и гораздо дальше, на громадную равнину, по которой, извиваясь и сверкая, протекала широкая светлая река, весело спеша от одного большого города к другому на своем пути к морю. Случаю было угодно, чтобы через эту горную долину пролегал путь в соседнее государство; здесь был горный проход, так называемый «насс», и хотя местность эта казалась тихой и уединенной, затерянной в глуши, пролегавшая внизу дорога служила большим проезжим трактом между двумя богатыми и густонаселенными странами, и все лето мимо мельницы медленно вползали в гору или быстро катились вниз, под гору, исчезая в облаках пыли, громоздкие дорожные берлины и тяжелые фуры с разным грузом и товарами. Но так как подъем в гору с другой стороны был менее крут, то этой дорогой в гору ехали не так охотно; ею пользовались главным образом едущие под гору, по направлению к равнине. Таким образом, большинство экипажей ехало в одном направлении, из общего числа их, проезжавших мимо мельницы, пять-шесть быстро катилось вниз, и всего только один туго и с трудом тащился вверх. То же самое можно было наблюдать и по отношению к пешеходам. Все легкие на ногу туристы, все торгующие в разнос всевозможными товарами, тяжело нагруженные своей ношей торговцы спускались мимо Билля вниз, как река, сопровождавшая их на всем их пути. Впрочем, это еще не все. Когда Билль был еще ребенком, страшная губительная война разгорелась и охватила многие страны, словно большой пожар; все газеты были переполнены отчетами о победах и поражениях; земля дрожала от топота кавалерии, и часто целыми днями и неделями, на протяжении десятков миль в окружности, шум сражений нагонял страх и ужас на мирных поселян, работавших на своих полях; и поля часто оставались неподнятыми, необработанными и неубранными. Впрочем, обо всем этом долго ничего не было слышно здесь, в этой горной долине. Но вот однажды одному из главнокомандующих вздумалось провести свою армию форсированным маршем через этот горный проход, и в продолжение трех суток конница и пехота, пушки и фуры, барабаны и знамена, точно лавина, катились вниз мимо мельницы. И весь день, с раннего утра и до темной ночи, ребенок стоял и смотрел на этот живой поток людей, лошадей, орудий и обозов и жадным слухом ловил мерный звук шагов проходивших мимо отрядов и дружный топот конских копыт, и лязг оружия и всматривался в эти бледные небритые лица, загорелые, с обведенными темными кругами, впалыми глазами, всматривался в эти полинялые мундиры, выцветшие и оборванные, лоскутами висевшие значки и знамена, — и все это наполняло его душу жалостью, безотчетной тоской и удивлением. И всю ночь напролет Билль лежал в своей постельке, и ему все слышался грохот пушек, и мерный топот бесчисленных ног, и скрип бесконечной вереницы обозов, неудержимо двигавшихся все вперед и вперед, вниз под гору, мимо мельницы. Никто в долине не слышал потом о судьбе этой армии или об исходе этого похода. Этот горный проход и долина лежали совсем в стороне от всяких толков и слухов в ту тревожную пору, и вести почти не доходили сюда.

Но одно Билль знал наверное, — это то, что ни один человек не вернулся назад. Куда же они делись все? Куда деваются и быстроногие туристы, и торговцы-разносчики со всеми их товарами? Куда скрываются и пропадают все эти запыленные экипажи со слугами, сидящими на запятках, или тяжелые дорожные берлины, нагруженные сундуками и баулами? Куда, наконец, девается неустанно бегущая сверху вода в реке? Все уходит вниз, а сверху все бежит новая, все бежит и затем опять уходит под гору. Даже и ветер все больше дует с гор вдоль по долине вниз, а в листопад уносит за собой целые тучи всякого мертвого листа и гонит и его вниз по долине. Казалось, будто все на этом свете сговорилось: и люди, и предметы неодушевленные, все они стремились вниз, весело и неудержимо, только он один отставал от всех, он один оставался на месте, как придорожный столб. Его радовало, когда он замечал, что рыбы плывут вверх по течению реки; хоть они-то остаются ему верны, тогда как все остальное мчалось вниз в какой-то неведомый ему мир.