Испуганный крик вырвался из ее груди в тот момент, когда он прижал губы к шелковому треугольничку и поцеловал его. Лепестки плоти, прикрытые этим шелковым сердечком, мгновенно увлажнились и задрожали. Эбигейл выгнула спину и горячим влажным лоном прижалась к его губам. Это произошло помимо ее воли, потому что сладостное мучение стало непереносимым.

Не в состоянии совладать с собой, она опустила руку и отвела в сторону шелковый треугольничек. Ее пальцы ощутили его жаркое дыхание и робко открыли ему путь внутрь. Если бы она знала, что это за ощущение! Его губы на ее интимной плоти, ее тело, изнывающее от желания, соприкасающееся без всяких помех с его телом.

Макс взглянул на нее потемневшими глазами, и стон, который вырвался из его горла, оказался созвучным ее желанию и ее наслаждению. Он понял, что Эбби отдает себя ему.

При первом же прикосновении его губ, Эбигейл утратила способность дышать, настолько восхитительным и неуправляемым было ощущение. Он целовал ее долго и нежно. А потом сделал губами какое-то движение, напоминавшее трепетное прикосновение крыльев бабочки к нежным лепесткам цветов. Когда Макс повторил это, она чуть не закричала от захлестнувшего ее сладостного чувства.

Эбигейл никогда не поверила бы, что Макс испытывает такой же восторг, как она, если бы не блеск этих темно-сапфировых глаз. «А вот так я выполняю движения с перчаткой», — словно бы говорил его горячий взгляд.

— О, мистер Галлахер, — прошептала она за мгновение до того, как его язык погрузился в ее лоно. — Сэр! — простонала она, но в следующий миг откинулась назад, ощущая невыразимый восторг.

Эбигейл не могла пошевелиться, лишь вздрагивала и вздыхала. Это было не просто наслаждение, а нечто гораздо, гораздо большее.

Очнувшись, она заметила, что Макс стоит, испытывая страшное неудобство. Прижатая брюками, под невероятным углом из них выпирала огромная выпуклость. В безмолвном изумлении Эбигейл наблюдала, как мужчина пытается высвободить ее.

— Дайте я! — вырвалось у нее.

Кровь молотом застучала в висках от возбуждения, и она, не в силах пошевелиться, молча смотрела на впечатляюще выпирающее естество. Затем опустила ладонь на твердую выпуклость и почувствовала, как бурно отозвалось на прикосновение его тело. Отбросив всякую стыдливость, Эбигейл наклонилась и сквозь ткань поцеловала его плоть, которая тут же отозвалась на ласку пульсирующим сокращением.

Это было выше его сил. Прижав ее плечи к кушетке и глядя прямо в глаза, он, тяжело дыша, признался:

— Я едва сдерживаюсь, чтобы не овладеть тобой здесь же. Но я хочу, Эбби, чтобы это произошло в постели.

Макс отвязал ее, взял на руки и склонился над ней. Ее рот раскрылся под его губами, и девушка бы вскрикнула, если бы он не закрыл его поцелуем. Спустя несколько минут они уже лежали в постели, и ноги сами раздвинулись от овладевшего ею желания под припавшим к ней телом. В следующее мгновение одним глубоким, будоражащим движением мужчина вошел в нее.

Его окаменевшая мужская плоть была огромна, и она испытала чувство болезненной заполненности, но боль тут же прошла, как только она инстинктивно расслабилась и приняла нужную позу. Ей хотелось владеть каждым вздохом Макса, каждой сладостно-мучительной минутой его близости. Ведь другого раза уже не будет.

— Я не хочу сделать тебе больно, — прошептал он, но по ее всхлипам, по тому, как она впивалась ногтями ему в плечи, понял, с каким безоглядным наслаждением Эбигейл отдается ему. Другого способа показать, как ей хорошо, не было: от восторга она онемела, полностью отдалась неслыханному ощущению и, откинувшись ему на руки, заплакала.

— Эбби, — зашептал он, — прости… — Но конец фразы потонул в его шумном дыхании.

Она пыталась расслышать, что говорит Макс, а он бормотал, что лишь теперь впервые очнулся и прозрел, что никогда больше не хочет засыпать снова. Но Эбигейл не улавливала в этом никакого смысла и объясняла его слова действием любовного напитка. Он был опьянен им так же, как и она.

Макс продолжал мощно двигаться внутри ее до тех пор, пока судорога высшего наслаждения не свела его тело, после чего он остановился и обмяк, простонав нечто. То было ее имя, излившееся из его уст вместе с извергнувшимся в нее, словно целебный бальзам, семенем.

— Не уходи… — Он затряс головой, и звук, вырвавшийся из его груди, мог бы показаться смехом, но в его глазах стояли слезы. — Не дай мне снова заснуть, Эбби!

Эбигейл погладила его лицо, коснулась губ, приложила к ним палец, словно призывая к молчанию. Она понятия не имела, что Макс пытается ей сказать, но, что бы то ни было, это разрывало ей сердце.

Глубокой ночью Эбигейл высвободилась из объятий мужчины, который одарил ее такой сладостной, такой безудержной любовью. Он просил не уходить, но уйти нужно. Ее не должно быть здесь, когда Макс проснется, уже не испытывая действия зелья. Стать прежней Эбигейл Гастингс она не сможет уже никогда — во всяком случае, с ним. Это убьет ее.

— Ты куда это, моя милая?

Мейвис обошла вокруг стойки и своим дородным телом преградила путь Эбигейл, которая, стремительно ворвавшись в приемную, направилась прямиком в кабинет Макса.

— Макс на месте?.. Я хотела сказать, мистер Галлахер… то есть… — Эбигейл тяжело вздохнула. — Он здесь, Мейвис?

— Да, у себя. Но ты туда не войдешь, пока не расскажешь мне, что случилось прошлой ночью.

Эбигейл не знала, с чего начать. Она посмотрела на подругу и медленно покачала головой. Ее ощущения были крайне противоречивыми. К восторгу примешивалось чувство вины, но невозможно отрицать и того, что это был самый потрясающий опыт в ее жизни.

Мейвис внимательно наблюдала за ней, с тревогой вглядываясь в глаза, и Эбигейл не могла ей солгать.

— Это было неправдоподобно, Мейвис. Не-прав-до-подоб-но!

— Неправдоподобно хорошо или неправдоподобно плохо?

Эбигейл издала какой-то странный писк и прикрыла рот рукой, отдавая себе отчет в том, что может в любой момент сорваться на истерику.

— Ну рассказывай же, девочка, рассказывай! — Мейвис встряхнула ее. — Напиток помог?

— Чудодейственно! — Эбигейл снова издала какой-то сдавленный писклявый звук. — Мейвис, я была так хороша. Я исполняла стриптиз и все прочее.

— Да? А что делал он?

— Он совсем спятил. Буквально! Вот почему мне нужно с ним поговорить. Нельзя допустить, чтобы Макс думал, будто всерьез испытал все это. Ведь дело всего лишь в любовном напитке.

— Радость моя…

— Нет, Мейвис, я должна ему признаться. Если я этого не сделаю, то не смогу жить дальше.

— Эбигейл, ты не сделала ничего дурного — всего лишь дала ему немного любви и горячего шоколада.

Эбигейл тряхнула головой, и вокруг нее нимбом взлетели кудряшки. Она не пыталась больше совладать с волосами. Какое это имело значение теперь, когда вся ее жизнь полетела к чертям!

— Нет, я использовала его. Я использовала этого милого, доверчивого, терпеливого человека, и я не могу себе этого простить.

Мейвис поняла, что сейчас Эбигейл не переубедить, и отступила в сторону, показав рукой на дверь:

— Делай то, что считаешь нужным.

На Эбигейл был легкомысленный блейзер, майка и обтягивающие брюки — совсем не то, что составляло ее обычный рабочий гардероб, но в конце концов, кто сказал, что она собирается оставаться здесь после сегодняшнего объяснения? Уставившись на дверь, она пыталась растопыренными пальцами причесать свои растрепанные волосы, понимая, что это безнадежно.

Не то чтобы она передумала делать то, что хотела. Нет, она сумеет держать себя в руках. Просто она…

Не могла этого сделать! Это было нечто большее, чем чувство вины. Воспоминания о том, что она вытворяла прошлой ночью и что вытворяли с ней, приводили ее в смятение. Как после этого можно смотреть в глаза мужчине? Единственным утешением было то, что можно все свалить на любовное зелье. Если бы не оно, Эбигейл Гастингс никогда не позволила бы себе ничего подобного.

«Свалить? — подумала она. — Нет, это неподходящее слово».