На его теле не было ни грамма лишнего жира. Он был достаточно худ для своей конституции. Если бы Дора осмелилась встать и провести рукой по его грудной клетке, то смогла бы сосчитать все его ребра.

— Ты ранен, — констатировала она очевидный факт. — Это в машине? Была авария? Софи не пострадала? — Дора почти вскочила, охваченная новым беспокойством.

— Сиди, Дора. Сядь и расслабься. С Софи все в полном порядке. А мои ребра заживут в свое время.

— Заживут? — Она вовсе не была столь уверена в этом. — Может, тебе стоит поехать в больницу? Я могу отвезти тебя…

— Не сомневаюсь, что ты можешь. Но, поверь мне, только время залечит сломанные ребра. Говорю по собственному опыту.

— Ох! — Дора забилась поглубже в кресло, когда Геннон взялся за ремень.

Она была уверена, что он постесняется раздеваться перед молодой женой своего друга и отошлет ее. Тогда у нее будет возможность по мобильному телефону позвонить сестре Ричарда. Доре пришла мысль, что если все обстоит так, как говорит Геннон, то Сара почти наверняка должна его знать.

Но Джон уже расстегнул ремень на джинсах и верхнюю пуговицу. Дора слизнула покрывшие верхнюю губу бисеринки пота. Как далеко он зайдет, прежде чем отвернется? Тем временем Джон уже тянул за застежку молнии. Она вздрогнула, когда джинсы упали. Он оставил их лежать на полу и принялся стаскивать носки.

Как только Джон наклонился, все его тело пронзила острая боль, которую Дора почувствовала как свою собственную. Рука ее поднялась в неуверенном жесте. Она хотела помочь, но не знала, как. Лицо Геннона исказилось. Морщины стали явственнее, вокруг рта залегли глубокие складки, как будто боль была ножом, терзающим не только его нервы, но и плоть. В его глазах застыла решимость сдержать крик или стон.

— Ты можешь закрыть глаза, Дора, — пробормотал Геннон. — Я же не сказал, что ты должна смотреть. — Он не собирался сдаваться. — Я уже достаточно большой, чтобы раздеваться без посторонней помощи. — Дора отдернула руку. Джон не хотел ее помощи. По крайней мере такого рода. — Всему свое время, — сообщил он и медленно начал выпрямляться.

Дора поспешно закрыла глаза и держала их закрытыми до тех пор, пока не услышала, как хлопнула дверца душа и потекла вода.

— Говори со мной, Дора, — сказал Геннон. — Я должен знать, что ты еще здесь.

— Мне нечего тебе сказать.

— Тогда пой.

Петь? Он что, спятил? Он ждет, что она будет петь ему песенки?

— Пой сам, — нервно хохотнув, отказалась Дора.

Звук падающей воды тут же оборвался, и дверь душа немного приоткрылась. Длинные волосы Джона, темные и растрепанные, явно нуждались в стрижке. Сейчас они намокли и завивались на концах.

— Я думал, мы договорились: я отдаю приказы, ты их выполняешь. Ты будешь петь или примешь душ вместе со мной?

— Могу я оставаться в одежде?

Геннон возразил:

— Почему бы тебе лучше не спеть? Ты ведь умеешь, правда?

В ответ Дора могла только улыбнуться. Ее манера фальшивить и перевирать даже самую простую мелодию вошла в семейную легенду. И Дора начала петь, вкладывая всю гамму своих чувств в песенку под названием «Пожалуйста, освободи меня».

Геннон устало взглянул на нее и закрыл дверцу душа. Когда возобновился шум падающей воды, он закричал:

— Громче!

Она увлеклась, вникая в содержание песни, так что не сразу заметила, когда вода прекратила течь.

— Когда ты закончишь свое песнопение, сможешь передать мне полотенце?

Дора уже хотела было предложить ему самому взять полотенце, когда поняла, что это означает. Ему придется выйти полностью голым. Она не обманывалась на его счет и не сомневалась, что Геннон нимало не смутится. Дора поднялась с кресла и взяла полотенце, чтобы сунуть его в руку Джона, при этом стараясь держаться от него на максимально дальнем расстоянии.

— Спасибо, — сказал он, и уголки его рта приподнялись, как будто он точно знал, чем вызвана с ее стороны такая вежливость и услужливость.

Несколькими мгновениями позже он появился из душа, завернутый в темно-красную банную простыню. Еще одно полотенце он взял из стопки и принялся энергично вытирать волосы, косясь на Дору.

— Расскажи мне, где ты научилась так плохо петь?

— Научилась?

— Ни один человек на свете не способен с таким постоянством фальшивить без специального обучения.

— Наверное, у меня талант, — ехидно улыбнулась Дора.

— Тогда позволь сказать, что ты крайне одаренная личность. — Он окинул ее мимолетным взглядом. — Чем ты занимаешься? Вернее сказать, чем ты раньше занималась, прежде чем перешла на роль заботливой домохозяйки Ричарда? И как вы с ним повстречались?

— Нас познакомила моя сестра, — сказала она. — И домашнее хозяйство занимает почти все мое время. Особенно, если в этом доме появляются незваные гости. Ты не хочешь побриться?

Геннон провел рукой по подбородку и посмотрелся в зеркало. То, что он там увидел, его, видимо, не осчастливило.

— Твоей бритвой? — спросил он, не скрывая сомнения в голосе. Но Дора не поняла.

— Уверена, бритва Ричарда тебе больше подойдет. Вы же с ним старые друзья.

— Предполагаю, что свою бритву он забрал с собой.

Вот об этом она и не подумала.

— У него должна быть запасная.

— Ты не знаешь точно, есть ли у твоего мужа запасная бритва?

Наверно, Дора бы знала, если бы и в самом деле была женой Ричарда. Она повернулась к двери и уже хотела ее открыть, но его рука успела промелькнуть над ее головой.

— И куда это ты собралась, хотел бы я знать?

— Забрать бритву из спальни Ричарда… — Дора сглотнула. — Из нашей… — но не смогла докончить, глядя в проницательные карие глаза Джона. — Я ненадолго. Или ты решил отращивать бороду для маскировки?

— Нет, — серьезно произнес Геннон. — Я не нуждаюсь ни в какой маскировке.

— Правда? Ну, так даже лучше. Все равно борода тебе не идет. — Дора указала на дверь и теперь ждала, пока Джон ее откроет. — Я могу продолжить петь, если хочешь. Так что ты по-прежнему сможешь следить за моими перемещениями.

— Пожалуй, так и сделаем. Только тихо, чтобы не разбудить Софи. И, пожалуйста… смени пластинку.

— А разве тебе не нравится? — Не дождавшись ответа, Дора исчезла, и вскоре раздались знакомые звуки все той же песенки, но уже значительно тише.

Геннон невольно улыбнулся.

Дора продолжала немелодично и фальшиво напевать, пока шарила по шкафчикам. К своему облегчению, она скоро обнаружила бритву, флакон с пеной для бритья и старомодный помазок.

Потом, продолжая петь уже несколько громче, она направилась в свою комнату, где сейчас спала Софи. Ее мобильный телефон лежал в сумочке, и у Доры было стойкое предчувствие, что рано или поздно Геннон его там обнаружит, когда полезет за деньгами, за кредитной карточкой или ключами от машины. Дора достала телефон и как раз собиралась включить его, когда тень Геннона упала поперек кровати.

— Что ты делаешь?

Дора даже подпрыгнула от неожиданности и повернулась к нему, спрятав руки за спину, словно напроказившая школьница.

— Ты напугал меня!

— Ты перестала петь.

— Да. — Ее сердце заколотилось от страха, но Дора все-таки успела спрятать телефон в простыни. — Я… мне почудилось, что Софи плачет. Было бы весьма печально, если бы она проснулась от моего верхнего си, — сказала Дора, издав короткий смешок. Голос ее дрожал.

— У тебя никогда не было и нет верхнего си, — ответил Джон. — Ну и что, она плакала?

На Генноне были только брюки Ричарда, и ничего больше. В рассеянном свете лампы, пробивающемся из коридора в полутемную комнату, он казался еще более опасным, чем когда раздевался в ванной комнате.

Он оглянулся на спящую девочку:

— Так Софи плакала или нет?

— Нет. Наверное, мне почудилось. — Дора была рада, что Джон на нее не смотрит. Иначе он мог бы понять, что она в очередной раз лжет. Геннон еще раз окинул Дору внимательным взглядом, и ей показалось, что сейчас он все равно узнает правду. Но он ничего не сказал, просто обошел ее и склонился над Софи, поправляя одеяло как раз в том месте, где Дора спрятала телефон. Дора задержала дыхание, когда Джон начал расправлять смятые простыни. Сейчас он увидит телефон. — По-моему, жар спал, — сказала она, надеясь отвлечь Геннона. Дора легко коснулась тыльной стороной ладони лба девочки. — Тебе не кажется, что Софи уже не такая горячая?