Зазвонил телефон. Это был портье.

– Чеки приняли. Вы можете остаться.

Как любезно с вашей стороны.

– Мне звонил Аднан. Он интересовался, как вы себя чувствуете.

Ему-то какое дело?

– Еще он просил передать, чтобы вы принимали по таблетке из каждой коробочки на ночном столике. Это предписание врача.

– А что это за таблетки?

– Я не врач, monsieur.

Положив трубку, я принялся рассматривать коробочки и ампулы, пытаясь прочитать названия лекарств. Ни одно из них не было мне знакомо. Но тем не менее я сделал то, что велел портье: достал по таблетке из каждой коробки (всего их было шесть), положил в рот и запил большими глотками воды.

Очень скоро я снова отключился – провалился в бесконечную пустоту, где не было места ни мыслям, ни ощущению времени, прошлого и настоящего, не говоря уже о дне завтрашнем. Это было как предвкушение смерти, которой однажды суждено будет схватить меня за горло, избавив от необходимости просыпаться по утрам.

Дзинь…

Телефон. Я снова был в голубой комнате и пялился в вазу, полную мочи. Часы на ночном столике показывали двенадцать минут шестого. Сквозь шторы пробивался свет уличного фонаря. День угас. Телефон не умолкал. Я снял трубку.

– Пришел врач, – объявил господин Портье.

У врача была сильная перхоть и обгрызенные ногти. Его костюм настоятельно требовал глажки. На вид лет пятидесяти, с обвислыми усами и редеющей шевелюрой, он смотрел на мир глубоко запавшими глазами, и я, как человек, измученный бессонницей, сразу угадал в нем товарища по несчастью.

Он придвинул к кровати стул и спросил, говорю ли я по-французски. Я кивнул. Он жестом попросил меня снять футболку. Пока я стягивал ее, на меня пахнуло несвежим телом. Провалявшись сутки в поту, я изрядно запаршивел.

Врача, казалось, ничуть не смутил мой запах – возможно, потому, что его внимание было приковано к вазе на ночном столике.

– Мочу на анализ я не просил, – сказал он, нащупывая мой пульс. Потом послушал сердце, сунул мне под язык градусник, обмотал левый бицепс манжеткой для измерения кровяного давления, осмотрел горло и осветил фонариком белки глаз.

– У вас тяжелая форма гриппа. Этот грипп часто оказывается смертельным для пожилых людей и бывает следствием серьезных проблем.

– Интересно каких?

– Могу я спросить, в последнее время вы испытывали глубокие потрясения личного характера?

Я помолчал.

– Да, – наконец изрек я.

– Вы женаты?

– Не уверен.

– То есть вы хотите сказать…

– Официально я еще женат…

– Но вы ушли от своей жены?

– Нет, скорее наоборот.

– Она ушла от вас недавно?

– Да, вышвырнула меня из дому несколько недель тому назад.

– Значит, вы не хотели уходить?

– Очень не хотел.

– Был другой мужчина?

Я кивнул.

– А ваша профессия…

– Я преподавал в колледже.

– Вы преподавали? – переспросил он, с акцентом на прошедшем времени.

– Я лишился работы.

– Тоже недавно?

– Да.

– Дети?

– Дочь, пятнадцать лет. Она живет со своей матерью.

– Вы с ней общаетесь?

– Я бы очень хотел этого…

– Она не желает с вами общаться?

Я помедлил с ответом. Потом выпалил:

– Она заявила, что больше не хочет меня видеть, но я чувствую, что это мать настроила ее против меня.

Он сложил руки домиком, обдумывая мои слова. Потом спросил:

– Вы курите?

– Вот уже пять лет как бросил.

– Выпиваете?

– Было дело… недавно.

– Наркотики?

– Я принимаю снотворное. Эти таблетки продаются без рецепта. Но в последнее время они мне не помогают. Так что…

– Хроническая бессонница?

– Да.

Он еле заметно кивнул, намекая на то, что и ему ведомы все прелести этого недуга. Потом объявил:

– Ваш диагноз совершенно очевиден: полный упадок сил. Организм не в силах вынести столько… tristesse[10]. Совершенно естественно, что он реагирует на такой traumatisme либо сопротивляясь, либо сдаваясь под натиском вирусной атаки. Грипп, который вы подцепили, проявляется в более острой форме, чем обычно, потому что ваш организм ослаблен.

– И чем же лечиться?

– Я умею лечить лишь физиологические нарушения. А грипп – один из тех вирусов, которые живут своей жизнью и диктуют свои правила. Я выписал вам некоторые comprimés[11], чтобы снять температуру, боль, обезвоживание, тошноту и бессонницу. Но вирус не покинет организм, пока, скажем так, не устанет от вас, не захочет поменять место жительства.

– И как долго это может продлиться?

– Четыре, пять дней… как минимум.

Я закрыл глаза. Я не мог позволить себе остаться еще на четыре-пять дней в этом отеле.

– Но, даже когда он уйдет, вы еще несколько дней будете испытывать сильную слабость. Я бы сказал, что вы будете прикованы к постели не меньше недели.

Он поднялся.

– Я вернусь через три дня, проверю, как идет выздоровление, если к тому времени оно начнется.

Да разве возможно полностью излечиться от тех травм, что наносит жизнь?

– И последнее. Личный вопрос, если позволите. Что привело вас в Париж, одного, сразу после Рождества?

– Я сбежал.

Он задумался, потом произнес:

– Чтобы сбежать, нужно набраться смелости.

– Нет, тут вы ошибаетесь, – ответил я. – Никакой смелости для этого не нужно.

Минут через пять после ухода доктора ко мне зашел портье. В руке он держал листок. С важным видом он вручил его мне, как если бы это было судебное предписание.

– La facture du médecin. Счет от врача.

– Я оплачу позже.

– Он хочет, чтобы вы оплатили сейчас же.

– Он вернется через три дня. Неужели нельзя подождать?

– Ему следовало заплатить еще вчера вечером. Но вы были так больны, что мсье разрешил отложить до сегодняшнего дня.

Я заглянул в счет. Он был выписан на бланке отеля. И сумма указана совершенно фантастическая: двести шестьдесят четыре евро.

– Да вы шутите, – сказал я.

Его лицо оставалось бесстрастным.

– Это плата за услуги и за лекарства.

– Плата за услуги врача? Счет выставлен на вашем бланке!

– Все медицинские счета выставляет отель.

– И врач берет по сто евро за каждый вызов?

– Цена включает наши административные расходы.

– Которые составляют…

Он посмотрел мне в лицо.

– Пятьдесят евро за визит.

– Но это грабеж!

– Во всех отелях существуют административные расходы.

– Но не в сто процентов от цены.

– Такова наша политика.

– И вы еще вдобавок просите с меня стопроцентную наценку на лекарства?

– Tout à fait[12]. Мне пришлось послать Аднана в аптеку за лекарствами. Это заняло час. Естественно, поскольку он потратил этот час, занимаясь внеслужебными делами, ему положена компенсация…

– Внеслужебными делами? Но я гость вашего отеля. И не пытайтесь убедить меня в том, что вы платите ночному портье по тридцать два евро в час.

Он попытался скрыть лукавую улыбку. Ему это не удалось.

– Заработки наших служащих не подлежат разглашению…

Я скомкал счет и швырнул его на пол.

– Как хотите, но платить я не буду.

– Тогда вы можете сейчас же покинуть отель.

– Вы не вправе заставить меня съехать.

– Au contraire[13], я могу выпроводить вас на улицу в пять минут. По моему приказу наши сотрудники – notre homme à tout faire[14] и шеф-повар – сделают это в два счета.

– Я вызову полицию.

– Вы рассчитываете взять меня на испуг? – спросил он. – Поверьте, полиция примет сторону отеля, стоит мне сказать, что мы выгоняем вас по причине сексуальных домогательств нашего шеф-повара. И шеф это подтвердит – потому что он неграмотный и к тому же мусульманин строгих правил. Пару месяцев назад я застукал его dans une situation embarassante[15] с нашим homme à tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.