«Софья Шарлотта — самая замечательная курфюрстина своего времени. Никто не смог бы превзойти ее в здравомыслии, свободе речи, изысканности беседы и обхождения. Она весьма начитанна и способна говорить с самыми разными людьми о самых разных вещах. Ее проницательность и сообразительность удивительны, так же как и ее основательное знание философии. Да, должен признать, за всю свою жизнь не встречал никого, кто был бы более, чем она, способен делать меткие реплики, а также судить о силе и слабости аргументов. Излюбленный предмет ее разговоров — музыка. Она превосходно играет на клавире, а также ноет. Прославленный Буопонцини, один из величайших итальянских мастеров нашего времени, считает ее музыкальные композиции совершенными. Она очень любит принимать иностранцев и беседовать с ними обо всем на свете. Она настолько хорошо знает различные формы правления и конституции и имеет о них настолько свободное от предрассудков мнение, что во всей Германии лишь ее следует считать „королевой-республиканкой“ или курфюрстиной, не поддерживающей идею абсолютной и неограниченной монархии. Все, носящее в себе живой дух и тонкое воспитание, имеет доступ к ее двору, где две вещи — наука и развлечения — сосуществуют в самой изысканной гармонии. Королева невысока и вряд ли стройна, она скорее низкого роста и полновата, но в самых приятных пропорциях. У нее очень белая кожа и свежий цвет лица, лучезарные голубые глаза и угольно-черные волосы, свободно падающие на чело и не имеющие следов пудры».
Написанное Толандом — не преувеличение и не лесть. Даже Лейбниц, этот король философов, однажды воскликнул во время жаркой дискуссии с Софьей Шарлоттой: «Мадам, удовлетворить вас совершенно невозможно! Вы хотите знать причину причин!» Королева играет на клавире и сочиняет концерты, она даже держит великолепную домашнюю капеллу под руководством маэстро Атиллы Ариости. Среди музыкантов выделяется скрипичный виртуоз Корелли, а среди певцов — тот самый Фердинандо, заслуживший комплимент от царя Петра. И наконец, Софья Шарлотта исполняет свое давнее страстное желание: 11 июля 1702 г., в день сорокапятилетия мужа, в Литценбурге празднуется открытие нового театра. Исполняется опера «I Trionfi del Parnasso» («Триумф муз»), В опере поют виртуозы Антонио Този, Паолина Файделин и Регина Шёнес, а королева в составе оркестра блестяще исполняет прелюдии на фортепьяно. Ее сын, Фридрих Вильгельм, сидит в партере и смертельно скучает.
Большую разницу между матерью и сыном трудно представить. Софья Шарлотта прилагала огромные усилия к приобщению уже четырнадцатилетнего наследника к правилам хорошего тона, к радостям научных занятий. Большую часть недели он проводил в Литценбурге. В эти дни мать беседовала с ним, подбирала для него хорошие книги и читала их сыну вслух. Но все это не оказывало решительно никакого действия. Фридрих Вильгельм оставался своенравным и упрямым; везде, где только мог, он демонстрировал грубость, неотесанность. Его комичная жадность, его неудержимые вспышки гнева, его хамские манеры, его презрение к искусству и наукам — все это ввергало мать в глубокую печаль. Когда она рассказывала сыну про беседы с Лейбницем о пустоте и бесконечности, кронпринц лишь ухмыльнулся и назвал философа дураком. Даже для снисходительной Софьи Шарлотты это было уж слишком. Она сурово отчитала сына и написала об этом подруге, фрейлине фон Пёльниц:
«Молодой человек, казавшийся мне лишь непоседливым и вспыльчивым, сегодня проявил признаки жестокости, причиной которой может быть только очень злое сердце. Нет, говорит г-жа Бюлов (статс-дама. — Примеч. авт.), причиной тому — жадность. Господи, тем хуже! Могут ли сочувствие и сострадание найти место в сердце, занятом эгоизмом и духом экономии? Я прочитала Фридриху Вильгельму стих из Библии и, поскольку случай к тому представляется нечасто, не стала сдерживаться и указала ему — упоминая разные случаи — на его непохвальные поступки. Среди прочих были и жалобы дам на его оскорбления. Мой гнев дошел до крайнего предела! Боже мой, это ли отзвуки благородного сердца? Неужели эти оскорбления показывают благородную душу?»
В этих строках мать отводит душу. И это жалоба женщины, боготворившей своего сына! Но каждое слово Софьи Шарлотты бьет без промаха. Говоря о Фридрихе Вильгельме, она упоминает «дух экономии», но и сама не может представить, насколько верно очерчивает личность подрастающего сына, ставшего впоследствии величайшим в истории хозяйственником государственного масштаба. А может быть, Софья Шарлотта смутно чувствовала, что сын похож не на нее, а на свекровь, Луизу Генриетту Оранскую?
Во время полового созревания, четырнадцати лет от роду, кронпринц обращается с женщинами по-хамски, но объяснить это одной лишь защитной реакцией подростка нельзя. Конечно, Фридрих Вильгельм чувствовал за кокетливым или любезным поведением фрейлин, приседавших перед ним в книксенах, скрытые издевки, понимал, что неотесанность делает его посмешищем в их глазах. Его грубости маскировали неуверенность и страх перед женщинами. На откровенные декольте смущенный кронпринц реагировал агрессивно: «глупая корова», «глупая гусыня». Мать это видела и очень хотела избавить сына от стеснительности. Она писала фрейлине Пёльниц: «Передайте графу Доне, пусть не препятствует воспитанию в кронпринце галантности! Любовь оттачивает дух и смягчает нравы. Граф обязан придавать его вкусам верное направление, не давая опошляться».
Итак, Софья Шарлотта сознательно предлагала кронпринцу мир «галантных приключений»: чувственная любовь помогла бы ему преодолеть собственную неуклюжесть. Совершенно очевидно, под «любовью» она подразумевала не глубокую симпатию и сердечную привязанность, а эстетскую эротико-сексуальную игру, те чувственные, мало стесненные условностями отношения между полами, способность к которым она считала составной частью хорошего вкуса и утонченных манер. Речь идет о том самом типе рыцарского поведения XVII века, знакомом нам по «Трем мушкетерам» и позже усвоенном внуком Софьи Шарлотты — будучи кронпринцем, он пожимал плечами и оправдывался перед графом Шуленбургом, разбиравшим его многочисленные «галантные» приключения: «que le Roi même a aimé le sexe pendant sa jeunesse» («король в молодости тоже любил секс»). Но удача ей не сопутствовала — в этом пункте Фридрих Вильгельм не разделял взгляды матери. Когда очаровательная Пёльниц — вероятно, с ведома Софьи Шарлотты — зашла так далеко, что сделала четырнадцатилетнему кронпринцу однозначное предложение, она получила решительный отпор. Нет, этот мальчик, во всем противоречивший своему окружению и даже не пытавшийся приспособиться к нему, поступавший очень «по-мужски», интересуясь не искусством, наукой и прочими «бабскими штучками», а сельским хозяйством и солдатами, то есть «штучками» мужскими, был последователен и в своем отношении к женщинам, обращаясь с ними отнюдь не изысканно и совсем не аристократично. Как это было свойственно нижним общественным классам его времени, он отдал свое сердце одной-единственной девушке — принцессе Каролине Ансбахской, с которой познакомился в Ганновере. Она должна была стать его женой и матерью его детей. Но по иронии судьбы эта принцесса была на пять лет старше Фридриха Вильгельма и не обращала на него никакого внимания. А когда она к тому же и вышла замуж за Георга, того самого слюнтяя, получавшего от Фридриха Вильгельма оплеухи, а позже ставшего королем Англии Георгом II, женщины перестали для него существовать. Он не обращал на них внимания или захлопывал перед ними двери.
В конце 1702 г. кронпринц получил нового обер-гофмейстера и воспитателя. Им стал полковник граф Альберт Конрад фон Финкенштейн. В течение еще двух лет он предпринимал отчаянные попытки сделать из Фридриха Вильгельма придворного рыцаря. О драматических сценах и инцидентах не известно ничего. Похоже, на время сын внял просьбам и увещеваниям матери. Возможно также, подействовала та самая головомойка. И все же натура молодого человека не изменилась совершенно.
