Потом они сидели в тишине, выкладывая карты на стол и потягивая горячий сидр, который Клэр приготовила по одному из рецептов Мартина. Маленькую кухню окутывал аромат гвоздики и апельсинной цедры, и этот запах делал все чуть более терпимым. В конце концов, Морин отложила карты в сторону и сказала:
— Я знаю, почему ты ушла с ним. Раньше я этого не понимала, но теперь знаю.
— Да? — все, что могла ответить Клэр.
— Сначала я думала, что ты просто решила сбежать от нас, — продолжила мать. — От нашей семьи, от того, что у нас немного денег, и мы мало что можем тебе предложить. Думаю, мне было очень тяжело осознавать, что ты предпочла его нам. — Она глубоко вздохнула, чувствуя, как внутри нарастает боль. — Но я смотрю на тебя сейчас — и вижу, что ты изменилась. Ты пошла за ним для того, чтобы измениться. Здесь у тебя не было бы такой возможности. Твоя сестра, Маргарет, вышла замуж за Лэрри Бентона. Теперь они живут в трех кварталах от нас. У нее счастливая семья, чудесные близнецы, она работает в приемной доктора. Но такой путь не для тебя, правда?
— Правда, — тихо ответила Клэр.
— Я никогда с этим не смирюсь, — заключила Морин, — но ты поступила так, как считала нужным. И теперь ты изменилась. Так что я могу сказать?
Ее мать была права — Клэр действительно стала другой. Изменения происходили постепенно, на первый взгляд незаметно и необъяснимо для нее самой. По ночам, когда она спала или занималась любовью с Мартином. Занятия любовью были частью этого, потому что во время путешествий по Европе она впервые смогла ощутить истинное уединение. И когда они лежали в кровати на Добсон Мьюс, 17, прикасаясь друг к другу руками, губами, это чувство лишь усиливалось.
Но было еще кое-что, повлиявшее на Клэр. Мир, который они создавали вместе в кровати, неизбежно расширялся через все, что они делали. В конце концов, им нужно было не так много. Сначала они жили без забот в европейских отелях, потом столкнулись с трудностями в маленькой лондонской квартирке, но нельзя сказать, что исчезновение наследства так уж сильно повлияло на них. Клэр не скучала по роскоши первых дней путешествия, по пушистым полотенцам, полупрозрачному китайскому фарфору, молчаливым горничным, незаметно убирающим номер. Она поняла, что уже начала уставать от этого. Даже без денег она могла открывать Мартину свою душу, она могла быть свободной. Когда Клэр жила в Лонгвуд-Фолс, в ее жизни было много чего, но точно не было свободы.
5 января 1953 г.
Дорогой Мартин!
Новый год пришел и ушел, а я даже не заметила. Я надеялась, что маме станет лучше, но это не так. Доктор обеспокоен ее состоянием, и вчера мы возили ее в Олбани на дополнительные анализы. Я сообщу тебе, как только мы получим результаты. Мне бы хотелось считать дни до нашей встречи — вот только я не знаю, когда мы увидимся. Я до сих пор чувствую твой запах и слышу твой голос. Иногда я просыпаюсь на маленьком диване в гостиной, и несколько секунд мне кажется, что ты лежишь рядом. Но тебя, конечно, нет.
Клэр
15 января 1953 г.
Милая К.!
Мне очень жаль, что твоей маме не становится лучше. Скрещу пальцы в ожидании результатов анализов. Сегодня я испек ванильный торт для Дункана. Он получился таким нежным и вкусным, что напомнил мне о времени, проведенном рядом с тобой. (Тебя это не смущает? Надеюсь, что нет.) Я не оставил кусочек для тебя, потому что не думаю, что ты приедешь на этой неделе. Дункан спросил, не хочу ли я остаться здесь навсегда и стать настоящим шеф-поваром, после того как он уедет. Он намекнул, что это случится скорее раньше, чем позже. У него есть идея открыть еще один ресторан — не такой маленький и изысканный — на юго-западе Англии, где-нибудь в Эксетере. Но я, конечно, ответил ему, что сперва мне нужно обсудить это с тобой. Как думаешь, ты будешь счастлива, если мы навсегда останемся в Лондоне? Задняя комната перейдет в твое безраздельное пользование, мы сможем часто ездить во Францию, Испанию и Италию — каждый раз, когда тебе понадобится очередная порция обнаженного Давида, который приводит тебя в такое восхищение… Подумай об этом, когда у тебя выпадет свободная минутка, хорошо, дорогая? Хотя я знаю, что сейчас тебе не до этого. Молюсь, чтобы анализы были хорошими. Я люблю тебя.
Мартин
17 января 1953 г.
Дорогой Мартин!
Я решила написать тебе, не дожидаясь твоего письма. Я должна написать тебе сегодня, чтобы, ты знал, что происходит. Пришли результаты маминых анализов, и их нельзя назвать хорошими. Судя по всему, рак вернулся, и теперь уже ничего нельзя сделать. Доктор сказал, что постарается сделать все, что в его силах, то есть накачать ее морфином. Она больше не похожа на саму себя: все время находится в каком-то странном состоянии, будто во сне. Мне становится так плохо при мысли о том, что моя мама никогда не вернется, и нет никакой возможности помочь ей. Мой бедный отец не знает, что делать. Он просто сидит рядом с ней и тихо рассказывает о том, что случилось давным-давно, когда они были молодыми. Когда он уверен, что она спит, то позволяет себе плакать.
ПОЖАЛУЙСТА, не вздумай совершить какую-нибудь глупость, вроде приезда сюда. Я прекрасно знаю, как ты занят в ресторане, не считая того, что у нас нет денег на перелет, и что со мной на самом деле все в порядке.
Люблю,
Клэр
КЛЭР ТЧК ВЫЛЕТАЮ НЕМЕДЛЕННО ВСЕ РАВНО ЧТО ТЫ СКАЖЕШЬ ТЧК ВСТРЕЧАЙ МЕНЯ ЗАВТРА УТРОМ В БЕСЕДКЕ ТЧК МАРТИН
Мартин появился в беседке помятый и небритый после долгого перелета из Лондона и поезда Нью-Йорк — Лонгвуд-Фолс, но ему было все равно, как он выглядит. В любом случае, все в городе считали его странным, теперь он хотя бы соответствует общественному мнению. Он сошел с поезда и почти бежал, по знакомым улицам, чувствуя себя довольно странно, вернувшись сюда после стольких месяцев отсутствия. Могло ли так случиться, что город уменьшился, или это бесчисленные европейские виды превратили его в миниатюру? Мартин почувствовал, как его охватывает ностальгия, хотя в основном все его мысли были связаны с Клэр. Лонгвуд-Фолс стал что-то значить для него именно в те дни, когда он был рядом с ней. Мартин смотрел по сторонам и вспоминал: вот тропинка, по которой они гуляли, а там, в нескольких милях по этой дороге, их мотель, а если пойти туда, выйдешь к дереву, под которым они сидели. И конечно, вон там их беседка.
Беседка действительно была там, а в ней сидела Клэр. На этот раз она не улыбалась. Она выглядела серьезной и сосредоточенной. Когда Мартин взбежал по невысоким ступеням, Клэр поднялась со скамейки и сказала:
— Я же просила тебя не прилетать.
— Кажется, я забыл об этом. К тому же, как я мог бросить тебя одну в такой ситуации?
— Но как же ресторан?.. — начала она.
— К черту ресторан, — отрезал Мартин. — Сейчас это не важно.
Клэр устало посмотрела на него. Он знал, что в последнее время она почти не спит, все время ухаживает за матерью, присматривает за отцом и крутится по хозяйству.
— Не нужно заботиться обо мне, Мартин, — сказала она. — Не нужно со мной нянчиться.
— Конечно, нужно, — ответил Мартин. — Порой это необходимо каждому из нас.
— Нет, — настаивала она. — Сейчас моя жизнь заключается в заботе о моей семье. Я нужна маме, поэтому я нахожусь рядом с ней. И отцу я тоже нужна.
— Я не собираюсь навязываться, — спокойно сказал Мартин. — Я всего лишь хочу облегчить тебе жизнь, если это возможно. Пожалуйста, — продолжил он, — позволь мне хоть как-то тебе помочь.
Он подошел и обнял ее. Клэр на мгновение замялась, словно не знала, что делать, а потом подалась навстречу и прижалась к нему так, будто они собирались танцевать.
— Кстати, ты ужасно пахнешь, — принюхалась она — И щеки у тебя — как наждачная бумага.
