— Будет очень интересно пообщаться с ней, — вот и все, что она сказала.

Когда они ехали к Николь, Мартин надеялся, что Лурмарен окажется совсем маленьким городком, вроде деревушки, где достаточно спросить двух-трех случайных прохожих, и один из них уж точно будет знать что-то о нужном тебе человеке или хотя бы о его семье. Так и вышло. На самом деле первый же местный житель, мужчина в длинном белом фартуке, подметавший улицу перед boulangerie(булочной), в ответ на их вопрос закивал «да, да», указал на церковную колокольню, посоветовал свернуть за ней налево и там спросить кого угодно. Мартин так и поступил, только ему даже спрашивать никого не пришлось — едва они успели свернуть на улицу за церковью, как увидели Николь.

— Это она, — сказал Мартин. — Я так думаю.

Вверх по улице шла женщина. Она вела за руки двоих детей, которые высокими чистыми голосами распевали Lundi matin: « L’empereur, sa femme et le petit prince…» [11].

Мартин заглушил мотор, и они вышли из машины. Он посмотрел на Клэр. Та кивнула: давай.

— Николь? — позвал Мартин.

Женщина не слышала.

— Николь?

Она наконец повернулась. Этой женщине было больше тридцати лет, она ждала ребенка, но в ней невозможно было не узнать прежнюю Николь.

— Мартин?

Она, как обычно, произнесла его имя на французский манер с ускользающей «н». Затем взвизгнула и бросилась к нему. Они обнялись, и вскоре Николь уже знакомила его со своими дочерьми Жоель и Мари, а Мартин представлял ей Клэр. Потом Мартину и Клэр вдруг сообщили, что в их честь собираются устроить праздничный обед: свежеиспеченный хлеб, сочные помидоры, сыры, оливки, креветки в чесночном соусе, местное вино — все на длинном дубовом столе, который поставят во дворе, полном тенистых деревьев. Пока взрослые разговаривали, дочери Николь уже начали петь Vendredie matin: « L’empereur, sa femme et le petit prince…» [12].

Сначала Мартин настаивал, чтобы Николь ни о чем не беспокоилась и не утруждала себя, но она убедила его, что лучше уступить. Лучше для него, потому что она в любом случае будет бегать и суетиться, хочет он того или нет, и лучше для нее, потому что, как только по городу разнесется весть о приехавших американцах, к ней все равно толпой хлынут соседи и родственники.

И Мартин с Клэр сдались. Они сидели за столом и, словно это был день их свадьбы, слушали пожелания счастья от старых мадам, смеялись над проделками детей и наслаждались солнцем, радушием хозяев и покоем. Тень того, что случилось в кладовой много лет назад и, возможно, ускорило отъезд Николь в Лурмарен, промелькнула лишь один раз, ближе к вечеру, когда во двор вошел мужчина, вытирающий руки о серый рабочий комбинезон и явно не ожидавший обнаружить празднество. По крайней мере, ничего не предвещало этого, когда рано утром он уходил в гараж. Николь встала из-за стола и направилась к нему, успев прошептать на ухо Мартину:

— Это Тьерри. Он ничего о тебе не знает.

Мартин не знал, чего ждать. Он по-прежнему до конца не понимал, зачем приехал в Лурмарен. С одной стороны, чтобы показать Николь, что ее необычный ученик неплохо справляется — ну, во всяком случае, достаточно неплохо. Что его интерес к кулинарии не угас, а, напротив, раскрылся в полную силу — как и интерес к женщине по имени Клэр. И если на самом деле он приехал за благословением Николь, то получил даже больше чем нужно.

В конце вечера Мартин с Клэр в окружении племянников, кузин и просто знакомых семьи Вашон и Клемент направились на другой конец улицы, к дому родителей Николь. Они согласились остаться на ночь — спорить было бесполезно, — а рано утром собирались уехать из Лурмарена. Николь, шедшая рядом с Мартином, сжала его руку и сказала:

— Она просто очаровательна.

В нескольких шагах впереди Клэр пыталась научить маленькую Жоель прыгать через скакалку.

— Да, — улыбнулся Мартин.

— А твой отец?

Мартин развел руками:

— Он не такой очаровательный.

Николь рассмеялась:

— Как он к этому относится?

— А как ты думаешь?

— И тебе все равно? — спросила Николь.

Мартин покачал головой.

— Нет? — уточнила она.

Он посмотрел на нее:

— Ты мне не веришь?

Николь лишь слегка пожала плечами в ответ — это могло означать что угодно.

— Ответь, — настаивал Мартин.

— Мне кажется, — сказала Николь, — не так уж важно, что я думаю.

— Ты ошибаешься, для меня очень важно, — возразил Мартин, и в ту же секунду осознал, что это действительно так. — Я здесь именно для этого, — продолжил он, — чтобы узнать твое мнение.

Николь не смотрела на Мартина — она глядела вперед. Ее муж, Тьерри, нес на плечах старшую дочь. Мартин слышал, как он весело напевает: «Бууп, бууп, бууп…»

— Ты счастлива с ним? — спросил Мартин.

Николь помолчала, а потом кивнула:

— Он хороший отец.

Как и пожимание плечами, эти слова могли означать что угодно. Некоторое время Мартин размышлял, стоит ли настаивать на ответе, а потом понял, что в каком-то смысле она уже все ему сказала. Тьерри оказался очень хорошим, добрым человеком, но не таким, которому жена могла бы признаться в опрометчивом поступке, совершенном с американским мальчиком почти вполовину младше ее.

Мартин и Николь прошли остаток пути молча и вскоре оказались перед дверью дома ее родителей. Толпа провожающих остановилась. Все вокруг наполнилось объятиями, поцелуями в щеку, рукопожатиями, словами благодарности и обещаниями когда-нибудь снова встретиться. Жоель продолжала прыгать через скакалку посреди вечерней улицы. Клэр вернулась к Мартину, и он обнял ее за плечи.

— Кажется, я обучила твою дочку новому трюку, — сказала она Николь.

— Как ускакать из дому, — продолжил Мартин.

— Ну, рано или поздно это обязательно случится, — притворно вздохнула Николь, и они засмеялись. Затем она повернулась к Мартину: — Позволь мне кое-что у тебя спросить.

Он почувствовал, как гаснет его улыбка, и внезапно осознал, как близко к нему она стоит. Николь была единственным человеком в доме Рейфилов, действительно понимавшим Мартина. Она поддерживала его и верила в то, что он с его талантом достигнет вершин, а не просто унаследует шляпную империю штата Нью-Йорк.

— В чем дело? — спросил Мартин.

— Вы собираетесь вернуться в Париж?

— Рано или поздно, — ответил он. — Думаю, сначала мы поедем в Италию. Клэр хочет кое-чему научиться у Микеланджело.

При этих словах Клэр легонько ткнула его в бок.

— Когда закончите с Италией, отправляйтесь в Ирландию, — посоветовала Николь. — Там встретитесь с моим другом. Он работает шеф-поваром в ресторане одного из замков. Если ты серьезно…

— Замок? — удивилась Клэр.

— …настроен стать поваром и когда-нибудь открыть свой собственный ресторан, ты меня послушаешь. Не так ли?

Николь попросила у Клэр ручку, написала что-то на клочке бумаги и протянула его Мартину. Еще несколько секунд она смотрела на него, чтобы сохранить в памяти его образ. Потом отступила назад, повернулась к родителям, пожелала им спокойной ночи, позвала дочерей, взяла их за руки и повела свою семью по извилистой улице домой. Николь медленно брела в гору — точно так же, как сегодня утром, когда Мартин случайно увидел ее, как наверняка ходила каждый день и, скорее всего, шла бы сейчас, даже если бы он не приехал, если бы он вообще никогда не появился в этом городе. И Мартин смотрел на нее до тех пор, пока она не скрылась в вечерних сумерках.

Поездка в Италию осталась в памяти Мартина и Клэр как одна большая прогулка. Они прогуливались в Сиене под арками Пьяцца дель Кампо, притворяясь, что не замечают пристальных взглядов владельцев магазинчиков и лавочек, появлявшихся в сумерках на пороге, чтобы выкурить сигару. Прогуливались по улочкам Венеции, не обращая внимания на призывные крики гондольеров, предлагавших провезти их по залитым солнцем каналам к площадям, где толпились туристы. Им больше нравилось бродить в полумраке между старыми домами, за окнами которых было развешено белье, а во дворах раздавался радостный гомон играющей детворы. Они прогуливались по прохладным мраморным коридорам Уффици во Флоренции, и лишь мерный стук каблуков и восхищенные вздохи отмечали их переход из одной галереи в другую. Может быть, именно из-за этих прогулок они очень быстро привыкли к плотным обедам и долгому послеполуденному отдыху в отелях, куда они возвращались из любого отдаленного квартала в любом итальянском городе, чтобы уснуть как младенцы. А после пробуждения снова отправлялись гулять.