Почему-то мне вспомнилось, как мы в свое время учились штурмовать здания. Командир, когда его кто-то из игроков спросил, а как бы он взял тот заброшенный пионерский лагерь, ответил просто: «Гаубицы бы вызвал», но гаубиц в страйкболе нет, и нам пришлось пойти по другому пути. Гонял нас Саня жестко, сколько раз народ до окна не долетал, сколько раз кто-то на разрыв своей же гранаты вылезал?! Мама дорогая! Но ничего, приноровились, потом понимание пришло, а затем уже и автоматизм… Натаскались так с гранатами, что в результате брали первый этаж корпуса секунд за тридцать-сорок. А ведь это – ни много ни мало шестнадцать комнат с предбанниками. Народ от нашего «паровозика из Ромашкова» честно офигевал, а некоторые, из тех, что поскареднее, ворчали: «Буржуи, в каждое окно по гранате, а они по пять баксов!»

Так и здесь получается, если сравнить сегодняшний бой с той свалкой в деревне или с самым первым боем у моста, то небо и земля!

«Ладно, хватит мечтать! – одернул я сам себя. – Бой пока не закончен».

Выкрики немцев приобрели некоторую осмысленность, а это значит, что еще немного, и орднунг возобладает над хаосом и паникой. «На это я пойтить не могу!» – промотивировал я сам себя и на полусогнутых выбрался из-за штабеля, заходя основной группе противников во фланг. Фрицы действовали вполне ожидаемо – послав «гонцов» посмотреть, что же там такое творится у ворот, они вооружились тем, что ближе лежало, и теперь напряженно всматривались в складской лабиринт.

Лезть в рукопашную на шестерых солдат с автоматическим оружием в мои планы не входило, и я связался с нашими:

–  Арт в канале. У них еще минус три. Остатки наготове, так что включаю громкую музыку. Как поняли? Прием.

–  Здесь Фермер. Понял тебя хорошо. Периметр чист. Даю добро на «Рамштайн»!

–  Понял тебя. Отбой.

–  Бродяга тут. Мы тоже готовы.

Выставив ствол автомата в щель между двумя ящиками, я поймал в прицел спину одного из немцев. Единственного, пожалуй, из всей компании, одетого не в майку или рабочую робу, а в уставной китель. Дыхание после всех этих кульбитов немного сбилось, поэтому для надежности я сделал пару глубоких вдохов и выдохов, снял автомат с предохранителя и нажал на спусковой крючок. Короткая очередь перечеркнула спину «уставника», пули изорвали ткань мундира, а я перенес огонь на его соседа – сутуловатого немца с очень длинными, почти обезьяньими руками, в которых он держал дегтяревский ручник. Двадцать метров – не дистанция, и пули кучно легли почти в центр груди «горрилоида». Основную свою задачу – обход и атаку с фланга – я выполнил, и теперь в игру должны вступить наши основные силы, мне же надо поберечься! Я лег на землю и откатился на пару метров, так что ответные выстрелы немцев прошли сильно в стороне. Конечно, ящики и кучи стволов пробить не так-то легко, но последний месяц здорово поменял наши привычки: это на «пострелушках» наших куст – хорошая защита от пластиковых шариков, но мы уже давно не в игрушки тут играем…

Поодаль раздались два пронзительных свистка, и тут же звучание боя поменялось – частые выстрелы из самозарядных винтовок добавили ему солидности. Казалось, что в стычке участвуют человек пятьдесят, не меньше!

Это вступил в дело наш «засадный полк»: семь человек во главе с Несвидовым прятались до этого в кузове «Опеля», а по команде открыли бешеную пальбу из своих СВТ [4].

Часть наших противников были убиты или ранены (Емельян в свою команду отобрал все больше сержантов-старослужащих, которые стреляли значительно лучше вчерашних колхозников), а остальные залегли. В щели между ящиками я заметил ноги одного из таких «счастливчиков». Тщательно прицелившись, я всадил злую тэтэшную пулю в его бедро чуть выше колена.

«Ух ты, как задергался, бедненький!» – жалости к оппонентам я не испытывал ни малейшей, а вот охотничий азарт и своеобразная «спортивная злость» присутствовали.

Вопли подстреленного немца, очевидно, привлекли его товарищей, и когда я снова выглянул в свою импровизированную амбразуру, то увидел, что к нему подсел еще один, который принялся оказывать пострадавшему первую помощь.

«А вот хрен вам, господа фашисты!» – мелькнула злая мысль, и я выстрелил «санитару» в спину, с удовлетворением отметив, что тот ничком повалился на своего пациента.

Спустя некоторое весьма непродолжительное время к атаке присоединилась основная группа, ведомая лично Фермером, и все закончилось.

Я бросил взгляд на часы – с того момента, как наш грузовик подъехал к шлагбауму, прошло всего-то четыре минуты!

Адреналин выветривался, напряжение боя понемногу отпускало, и я вовсю пользовался моментами вынужденного безделья, развалившись на куске брезента под верстаком.

–  Антон! Товарищ старший лейтенант, ты жив?! – голос командира вывел меня из задумчивости.

–  Здесь я. Все в порядке! – нехотя я выбрался из своего укрытия.

Саша стоял метрах в тридцати, но слышал я его отлично.

–  Во, нашелся герой! «Языков» у тебя нету? – спросил Саша после уставного приветствия.

–  Нет, почти всех вчистую уделал, – последовал немедленный ответ, – а те, что живые, – у них челюсти сломаны. – Тут мне на память пришел тот немец с простреленным коленом. – Хотя вон там должны двое лежать – один «двухсотый», а под ним «трехсотый».

–  Наши энтузиасты всех того… – мотнул головой командир. – Ну да ладно – все равно не сильно нужно… Ты вот что, Тоха, давай, пройдись вместе с Емелей по территории, посмотри, что где лежит, а я пока прикину, как нам все это богачество вывозить. Тут, если по-хорошему – дивизию стрелковую вооружить можно.

–  Так точно. Разрешите выполнять, тащ полковник? – в присутствии моих «сокамерников» из сборного лагеря мы старались общаться по уставу.

Несвидова искать долго не пришлось – он стоял у того верстака с «максимами» и, бурно жестикулируя, втолковывал что-то двум новичкам-лагерникам.

–  Ну что, товарищ Несвидов, «машинки» рабочие? – поинтересовался я, подойдя.

–  Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил он, оторвавшись от своих собеседников. – Фрицы здесь как раз ремонтом занимались.

–  А о чем спорите?

–  Да вот, товарищи предлагают щиты не брать. – В голосе старослужащего из пульбата [5] было заметно искреннее возмущение такой бесхозяйственностью.

–  Они правы, товарищ сержант, – и, чтобы пресечь возражения, пояснил: – Щит сколько весит? Восемь килограммов, так?

–  Девять.

–  А люди сколько нормально не ели, а? А им на горбу их тащить бог знает сколько верст… Эх, будь у нас мастерская вроде той МТС, можно было бы вообще треноги легкие сделать… А то четыре пуда – для нашей специфики многовато. Я бы вообще их не брал, а только «ДП» [6]. Короче, слушай приказ! Оставляешь бойцов комплектовать пулеметы, а сам идешь со мной, ревизию проводить.

–  Есть, товарищ старший лейтенант.

Я вытащил из нагрудного кармана блокнот и огрызок карандаша, и мы начали работать.

Наскоро сосчитав комплектные станкачи, которых оказалось ни много ни мало, а семнадцать, мы перешли к винтовкам. Здесь пришлось сложнее: часть оказалась в заводских ящиках по две штуки, но большинство было сложено в своеобразных «поленницах», тут уже пришлось голову включать. «Так, «драгунка» у нас в длину метр двадцать, в ширину – около двадцати сантиметров и толщиной… Ну, пусть будет пять. Немцы для экономии места сложили их «валетиком», – занялся я устным счетом. – Это выходит, что в каждом слое куба размером метр двадцать на метр двадцать – двенадцать винтарей. А в каждом метре по высоте – около двадцати таких слоев…»

–  Емельян, – обратился я к завхозу, – как, по-твоему, сколько метров в этом ряду?

–  Семь, а может, и восемь, товарищ Окунев.

«Ну да, между «поленницами» зазоры должны быть. Тут их шесть, в высоту мне до груди примерно, чтобы удобнее ворочать было, то есть метр тридцать. Итого, имеем в каждой «поленнице» двадцать слоев по двенадцать винтовок – двести сорок стволов. И в этом ряду примерно полторы тысячи «мосинок»!»