В уже знакомых выражениях легист представил мрачнейшую картину преступлений тамплиеров, как если бы преступления эти были уже доказаны:

Прискорбное дело, горестное дело, отвратительное дело, гнусное преступление, отвратительное злодеяние, омерзительный поступок, ужасный позор, нечеловеческий проступок достиг нашего слуха благодаря чистосердечию многих лиц, ввергнув нас в великое оцепенение и заставив трепетать от ужаса <...> [527]

Очищенные от исступленной риторики Ногаре, четыре главы обвинения повторяют одно и то же в отношении церемонии принятия новых братьев на секретных капитулах. Командоры ордена Храма заставляли вступающих отрекаться от Бога и плевать на крест при произнесении своих обетов; они принуждали их к неким непристойным и кощунственным действиям, облачая в одеяние ордена Храма; они предавались содомии и приказывали новым братьям заниматься тем же.

Крайне сходные обвинения уже сослужили службу против Бернара Сессе и Бонифация VIII, но на этот раз Ногаре собирался получить компрометирующие свидетельства с помощью инквизиторов. Неделей позже Гийом Парижский отправил провинциальным инквизиторам письмо, списанное с текста Ногаре, где с точностью повторил уже сформулированные поручения и разъяснения, переданные королевским чиновникам, и к этим поручениям верховный инквизитор сделал некоторые уточнения. "У нас нет намерения вести судебное дело против ордена Храма и против всех братьев вместе, нам нужно только проверить подозреваемых лиц", - говорит он; инквизиторы должны были допрашивать подозреваемых, которых им представляли бы люди короля, и производить расследование по поводу справедливости обвинений делегированной им апостольской властью.

И если вы найдете эти обвинения правдивыми, позаботьтесь проинформировать об этом порядочных монахов, не с тем, чтобы дело сие стало предметом скандала у них или в народе, но скорее с целью поучения. И не медлите с отправкой показаний свидетелей к королю и к нам самим, с вашими печатями и печатями людей короля, специальноназначенных для этого расследования. [528]

Различие между тоном послания Ногаре и послания верховного инквизитора объясняется трудностями, которые инквизитор должен был устранить. Папа, провозглашая намерение начать расследование, отобрал дело у всякого низшего трибунала; чтобы оправдать свой демарш, Гийом Парижский ссылался на передачу инквизиции чрезвычайных полномочий. С другой стороны, тамплиеры - по существовавшему порядку - подчинялись только своим собственным капелланам и лишь затем - Святому престолу: орден не должен был повиноваться ни одному приказанию Курии, по крайней мере - поименному вызову в суд. [529]

В конце сентября Жак де Моле возвратился в Париж, где имел беседу с Филиппом Красивым. Король задал ему несколько вопросов о том, как тамплиеры "проводят капитул", ибо "говорили, что магистр, хотя и мирянин, давал отпущение грехов братьям ордена". Как видно из статутов, капитулы заканчивались формулой прощения, что относилось исключительно к проступкам против устава и освященных временем обычаев: непослушанию, небрежности, растрате средств общины, препирательству или простым вспышкам дурного настроения. Моле пришлось согласиться, так как, не имея возможности поддерживать полное соблюдение устава, некогда столь свято почитаемого, он сам изменил формулу прощения и произносил: "Я прощаю вам ошибки, в которых вы мне не исповедались из плотского стыда или из страха правосудия Дома <...>" Это было двусмысленное отпущение, которое могло быть дурно истолковано и которое указывает на слабость характера последнего магистра. [530]

Воспользовался ли Жак де Моле этим случаем, чтобы объяснить королю, в чем состояла церемония принятия в орден Храма? Церемония - простая и строгая, когда вступающий трижды просил хлеб, воду и одеяние Дома,и трижды отвечал на вопросы, которые ему задавали. В ордене не было новициата (срока послушничества), новый брат получал свою должность и приступал к службе немедленно. Потом его дважды подвергали строгому допросу, в связи с необходимостью быть готовым к самопожертвованию в крестовых походах: не оставил ли он законной супруги? Не был ли он беглым монахом? Не старался ли он ускользнуть от кредиторов? Не страдал ли он какой-либо тайной болезнью? Если ответы казались удовлетворительными, его заставляли клясться на Евангелии и говорить правду, а принимавший командор задавал те же вопросы в третий и последний раз, после чего кандидат уже не мог больше отступиться.

Именно здесь следует искать причину тайны, которой тамплиеры окружали прием в свой орден. Со свойственным им здравомыслием они понимали, что единственный способ узнать правду на этом допросе - уверить вступающего в секретности, сравнимой с тайной исповеди, а поэтому посторонних удаляли с церемонии, в которой не было ничего показного.

Если его просьба была благосклонно принята, вступающему оставалось только произнести три монашеских обета - послушания, целомудрия и нестяжания, сопровождаемых четырьмя другими, относящимися к состоянию монаха-воина, получить у командора плащ ордена и поцеловать его за радушный прием, пока капеллан читал псалом Ecce quam bonum.[*6] Некоторые братья помогали вновь принятому сменить его мирскую одежду на монашескую, потом его уводили из капитула, командор повелевал ему сесть у себя в ногах и давал первые наставления, относящиеся к новым обязанностям. Это назидание должно было начинаться следующими словами:

Дорогой брат, Господь вас привел к [исполнению] вашего желания и поместил вас в сие прекрасное общество, каковым является рыцарство ордена Храма, а посему вы должны очень остерегаться, чтобы не совершить ничего, из-за чего вам придется его потерять, от чего храни вас Бог <...>

В заключение командор должен был еще раз предупредить: "Итак, мы сказали вам вещи, которые вы должны делать, и вещи, которых вы должны избегать <...> и еще мы не сказали все, что должны, но вы будете спрашивать сие - и Бог позволит вам хорошо говорить и хорошо поступать. Аминь".

После этого нового тамплиера передавали друзьям, которые ожидали его во дворе, и если церемония происходила утром после мессы, его приглашали завтракать в трапезную в обществе братьев командорства. [531]

Гийом де Ногаре принял должность хранителя королевской печати 22 сентября 1307 г. в монастыре Мобюиссон. 12 октября Жак де Моле со всем двором присутствовал на похоронах Екатерины де Куртене, супруги Карла де Валуа. Ранним утром 13-го октября сенешали, бальи и прево короля приступили к аресту всех тамплиеров королевства и к захвату имущества ордена согласно уже полученным секретным инструкциям.

В Париже Гийом де Ногаре и Рено де Руа, королевский казначей, с людьми Парижского судебного округа без труда завладели командорством ордена Храма и нашли Жака де Моле еще в постели. Они арестовали всех братьев в резиденции; одних сторожили в их собственном командорстве, других - в Лувре. В тот же день Филипп IV обосновался в Тампле, где вступил во владение не только королевской казной, но и средствами ордена Храма, которые там накапливались в ожидании нового крестового похода. Средства эти состояли частично из доходов всех командорств Франции и исчезли бесследно: определить их объем невозможно даже приблизительно, Филипп никому не дал в них отчета.

Материалы, относящиеся к тамплиерам, предполагали двойное расследование, которое сначала велось людьми короля, потом - инквизиторами. Узников поместили раздельно, приставив надежную охрану, и должны были подвергнуть пытке, если они не сознаются.

К ним обратятся с увещеваниями относительно догматов и скажут, что Папе и королю известно от многочисленных свидетелей, достойных веры членов ордена, об их ошибках и презренных поступках, коими они выказали себя виновными в своем занятии, и обещано им прощение, если они чистосердечно покаются <...> иначе же будут осуждены на смерть. [532]